Само собой, о том, чтобы привозить сюда агентов из балтиморского отделения не могло быть и речи. Что им тут смотреть? Манекен с расстегнутой ширинкой да альбом со старыми «валентинками»?
Мысль, что нужно забраться на заднее сидение и посмотреть, что находится под бархатным чехлом, не заставила себя долго ждать. И долго взвешивать ее тоже не имело никакого смысла. Кларис сунула руку в машину, отперла заднюю дверь и принялась снова передвигать коробки, чтобы она открылась. Казалось, за этой работой прошла целая вечность.
Сзади запах гнили и химикатов оказался намного сильнее. Кларис аккуратно, за самый уголок, подняла альбом и положила его на разложенный на крыше пакет для вещественных доказательств. Потом положила на сидение еще один пакет и забралась внутрь. Тихо скрипнула пружина. Манекен чуть пошатнулся, словно приветствуя севшую рядом гостью. Рука в белой перчатке соскользнула с колена и легла на сидение. Кларис дотронулась до нее дрожащим пальцем. Рука оказалась твердой. Она осторожно стянула с нее перчатку. Кисть была сделана из белой пластмассы. Брюки чуть ниже пояса как-то странно оттопыривались. Такое бывало у мальчишек, когда она еще училась в школе.
Из под сидения донесся писк и слабое царапанье. Нежно, словно лаская, Кларис ощупала бархатный чехол. Ткань свободно накрывала что-то тяжелое и гладкое. Нащупав наверху круглую ручку, она все поняла. Это был большой лабораторный сосуд для образцов. И Кларис уже догадалась, что внутри. Со страхом, но без малейших колебаний она сдернула чехол.
Голова внутри сосуда была аккуратно отделена от тела чуть ниже подбородка. Выеденные спиртовым раствором глаза смотрели прямо на девушку. Из открытого рта торчал синевато-серый язык. За долгое время часть спирта испарилась, и верх головы начал разлагаться. По-совиному наклонившись над искусственным телом, она с глупым удивлением таращилась на Кларис. Даже в пляшущем свете фонарика черты лица оставались застывшими и мертвыми.
Кларис попыталась проанализировать свои чувства в этот момент и осталась довольна. Страха и паники не было. Сидя в старой темной машине среди мышей и пауков, рядом с отрезанной человеческой головой, она была спокойна и соображала ясно и четко. Можно гордиться собой.
Но за дело.
Она осторожно прислонилась спиной к сидению и огляделась.
Это был чей-то мир, любовно созданный и бесконечно далекий от проходящей в сотне метров шумной 301-й трассы.
В прикрепленных к стенкам вазах застыли засушенные цветы. Столик опущен и накрыт льняной салфеткой. На нем тускло поблескивает запыленный графин. Между ним и стоящим рядом подсвечником паук сплел замысловатую паутину.
Она попыталась представить себе Лектера или кого-то еще, сидящим здесь в компании с ее нынешним соседом, попивающим коньяк и показывающим своему «другу» старые «валентинки». Что еще? Осторожно, стараясь не нарушить положения манекена, она попыталась найти у него какие-нибудь документы. Ничего. В кармане пиджака лежали полоски ткани, оставшиеся после укорачивания брюк — скорее всего, костюм был новым, когда его натягивали на манекен.
Кларис потрогала то место, где оттопыривались брюки. Слишком уж твердо, даже для мальчишек из школы. Она раздвинула пальцами ширинку и осветила фонариком отполированный, резной деревянный брусок. Ого, неплохой размерчик, подумала Кларис и тут же одернула себя: нельзя же быть до такой степени циничной.
Она повернула сосуд и осмотрела голову со всех сторон, ища какие-нибудь раны. Никаких следов. Единственная находка — название фирмы производителя, выбитое на стеклянной стенке сосуда.
В очередной раз разглядывая лицо, она вдруг поняла, что дает ей силы и присутствие духа во всей этой ситуации. Несмотря на все отвращение и страх, смотреть на это лицо, осознавая, что выполняешь свою, хотя и малоприятную работу, было легче, чем представлять себе Миггса, проглотившего собственный язык. Она чувствовала, что сможет смотреть на все, что угодно, если это можно будет сравнить с чем-то более ужасным.
Кларис Старлинг была очень молода.
Фургон телекомпании УПИК скрипнул тормозами и замер. Джонетта Джонсон быстро вставила в уши золотые сережки, припудрила хорошенькое коричневое личико и оценила обстановку. Ее фургон, перехватив сообщение балтиморской полиции, прибыл на место происшествия раньше патрульных машин.
Фары и прожектора фургона освещали лишь мокрую от дождя Кларис Старлинг, стоящую у приподнятой двери ячейки с фонариком и удостоверением в руке.
Джонетта Джонсон с первого взгляда распознала в ней новичка. Она подхватила камеру, выбралась из кабины и в сопровождении остальных членов группы подошла к девушке.
Спрятавшись в своем «бьюике», мистер Йоу так низко опустился на сидении, что снаружи была видна только шляпа.
— Меня зовут Джонетта Джонсон, новости УПИК. Вы уже сообщили в отдел по расследованию убийств?
Старлинг не очень-то походила на сурового стража закона и прекрасно понимала это.
— Я из федеральных органов, — отрезала она. — И нахожусь на месте преступления. Поэтому мне необходимо сохранить его в неприкосновенности пока власти Балтимора…
Ассистент оператора схватился за дверь и попытался поднять ее повыше.
— Отойдите! — крикнула Кларис. — Я вам говорю, сэр. Отойдите, отойдите, пожалуйста. Я не шучу. Не приближайтесь к двери.
Вот когда пожалеешь, что у тебя нет формы, значка и дубинки.
— Прекрати, Гарри, — бросила Джонетта и снова повернулась к Кларис. — Видите, мы готовы сделать все, что вы скажете. Только, понимаете, вся эта команда стоит немалых денег, поэтому я просто хотела бы узнать, есть ли вообще смысл держать их здесь до приезда властей. Может, хотя бы скажете, есть там труп или нет? Камера выключена, так что не волнуйтесь, все будет между нами. Скажите, и мы подождем. Мы будем хорошо себя вести, тихотихо, как мышки, обещаю. Ну так что?
— На вашем месте я бы подождала, — кивнула Кларис.
— Спасибо, вы не пожалеете, — обрадованно оживилась Джонетта Джонсон. — Знаете, у меня тут есть кое-какая информация об этих «Мини-хранилищах Сплит-Сити», может вам пригодится. Идите сюда, посветите мне, пожалуйста, фонариком в кабину, я попробую найти.
— Только что в ворота въехал фургон УИТИ, — объявил тот, которого звали Гарри.
— Так, сейчас попробую найти, где же это… ага, вот. Два года назад здесь был крупный скандал, эту контору хотели обвинить в том, что она хранит и перевозит что-то там незаконное, боеприпасы, что ли? Или какое-то оружие? — Джонетта Джонсон лепетала без умолку, то и дело поглядывая через плечо Кларис.
Старлинг обернулась и увидела, что оператор уже наполовину пролез под дверь ячейки, а ассистент присел на корточки и уже собрался передавать ему портативную камеру.
— Эй! — закричала Кларис, и подпрыгнув к оператору, схватила его за рубашку. — Что вы делаете? Это нельзя. Эй! Не смейте туда лезть!
Оператор, похоже, даже не слушал, потому что все то время, пока она говорила, тихо и монотонно бормотал свое:
— Да мы ничего там не будем трогать. Мы ж профессионалы, так что можешь не переживать. Полиция все равно нас туда пустит. Да что ты так нервничаешь, все нормально, золотко.
Его идиотское поведение в конце концов вывело Кларис из себя. Она подбежала к одному из домкратов и нажала на рычаг. Дверь слегка опустилась. Она нажала еще. Дверь опустилась ниже и коснулась груди оператора. Убедившись, что бедняга не сможет пролезть ни назад, ни вперед, она вытащила из домкрата рычаг, и подошла к распростертому под дверью оператору. В глаза бил свет уже нескольких телевизионных фургонов, примчавшихся в надежде на сенсацию. Кларис громко постучала рычагом по двери над самой головой оператора.
— Прошу минутку внимания, — крикнула она. — Послушайте, что я вам скажу. Убирайтесь отсюда все. Живо.
Даю минуту. Оставшихся арестую за сопротивление властям.
— Успокойся, детка, — спокойно сказал ассистент, положив руку ей на плечо. Кларис резко стряхнула ее и обернулась. Стоящие у фургонов телевизионщики зашумели. Вдалеке послышался вой сирен.
— Убери руки и уматывай, козел. — Она наступила на ногу оператору и бросила испепеляющий взгляд на ассистента. В опущенной руке был зажат рычаг от домкрата. Кларис так и не подняла его. Хватило и взгляда. Когда позже эту сцену показали по телевизору, она сама испугалась собственного вида.
Глава 9
Запахи, источаемые жуткой камерой, в полумраке казались еще более тяжелыми. В коридоре беззвучно работал телевизор. Свет от экрана отбрасывал тень Кларис Старлинг на решетку клетки доктора Лектера.
В темноте, за металлическими прутьями, не было видно абсолютно ничего, но она не стала просить санитара включить свет. С его пульта камеру можно было осветить в одно мгновение, и за час до нее следователи балтиморской полиции уже использовали такой прием, безуспешно пытаясь допросить Лектера. Тот наотрез отказался говорить, а в ответ на все вопросы сделал им бумажного цыпленка, который мог клевать, если нажимать на хвост. Взбешенный старший следователь, выйдя в вестибюль, разорвал цыпленка на мелкие клочки и приказал Старлинг попробовать самой поговорить с Лектером.
— Доктор Лектер! — Она слышала собственное дыхание, дыхание из других камер по всему коридору, — и никаких звуков из пустой клетки Миггса. Она почти физически ощущала ее страшную пустоту.
Кларис знала, что Лектер наблюдает за ней из темноты. Прошло несколько минут. После борьбы с дверью ячейки Распейла у Старлинг ныла спина и просто отваливались руки. Одежда была еще мокрой от дождя и пота. Она подстелила куртку и села на пол в полуметре от решетки, подобрав под себя ноги и откинув назад влажные, перепачканные волосы.
За ее спиной на телеэкране размахивал руками какой-то проповедник.
— Доктор Лектер, мы оба знаем, что к чему. Они считают, что со мной вы не откажетесь говорить.
Молчание. Где-то в конце коридора какой-то сумасшедший начал насвистывать веселую мелодию. Через пять минут она заговорила снова:
— Знаете, в прошлый раз, когда я приходила сюда, то чувствовала себя очень странно. Когда-нибудь я хотела бы поговорить с вами об этом.
Из камеры Лектера вдруг выехал поднос, заставив Кларис подпрыгнуть от неожиданности. На подносе лежало чистое, аккуратно сложенное полотенце. Она не слышала, как он положил его туда.
— Спасибо, — пробормотала Кларис, и взяв полотенце, вытерла мокрые волосы.
— Почему вы не спрашиваете меня о Буйволе-Билле? — Голос звучал совсем близко, примерно на ее уровне. По всей вероятности, Лектер тоже сидел на полу.
— А вы что-то знаете о нем?
— Знал бы, если бы посмотрел дело.
— У меня его нет, — покачала головой Кларис.
— У вас не будет и этого, когда они используют вас до конца.
— Понимаю.
— Вы могли бы достать дело Буйвола-Билла? Отчеты, фотографии? Я хочу посмотреть.
— Может, теперь вы расскажете мне об этом человеке в «паккарде»?
— Вы что, нашли там целого человека? Странно. Я лично видел только голову. Откуда же взялось все остальное, как вы думаете?
— Ну, хорошо. Так чья это голова?
— А что вы сами можете сказать?
— Проведена только предварительная экспертиза. Белый мужчина, примерно двадцати семи лет, зубы лечил в Европе и в Америке. Кто это был?
— Любовник Распейла. Нашего флейтиста-гомосексуалиста.
— Каковы же обстоятельства его… Как он умер?
— Решили перефразировать вопрос, курсант Старлинг?
— Нет, я…
— Можете не тратить зря время. Скажу вам сразу: я его не убивал. Это сделал сам Распейл. Знаете, ему нравились моряки. Этот был как раз из них. Скандинав, по имени Клаус или что-то в этом роде. Распейл никогда не называл мне его фамилии.
Голос Лектера теперь звучал откуда-то снизу. Должно быть, он лег на пол, подумала Кларис.
— Клаус списался со шведского судна в Сан-Диего. Распейл в то лето как раз преподавал там в консерватории. Увидел парня и тут же почувствовал себя рядом с ним неустрашимым древнескандинавским витязем. Швед посмотрел на такие дела, да и сбежал с судна. Они купили какой-то ужасного вида трейлер и гарцевали по лесам в неглиже. А потом Распейл рассказал, что парнишка оказался неверным и он задушил его.
— Распейл сам вам это рассказал?
— Да, на конфиденциальных сеансах психотерапии. Но я думаю, он наврал. Вечно любил все приукрашивать. Хотел казаться страшным и романтичным. Скорее всего, швед просто задохнулся во время какой-нибудь банальной половой экзальтации. Распейл был слишком хилым и слабым, чтобы задушить его.
— Понимаю.
— Голубая мечта Распейла о счастье растаяла, как дым. Он положил голову Клауса в лабораторный сосуд со спиртом и вернулся на восток.
— А что он сделал с телом?
— Закопал где-то в горах.
— Он показывал вам эту голову в машине?
— Да, после нескольких терапевтических сеансов он так расчувствовался, что уже мог рассказывать мне все, что угодно. Он часто приходил к Клаусу, садился рядом с ним в машину и показывал ему «валентинки».
— А потом и сам Распейл… умер. Почему?
— Честно говоря, я жутко устал от его постоянного хныканья. Это лучшее, что можно было для него сделать, поверьте. Терапия не давала никаких результатов. Я думаю, у большинства психотерапевтов есть парочка-другая пациентов, которых бы они с радостью отослали ко мне. Я ни с кем еще не разговаривал на эту тему, да и скучно все это.
— А потом этот ваш обед для руководителей оркестра.
— Разве вы никогда не встречали людей, у которых просто нет времени бегать по магазинам за продуктами? Вот и приходится обходиться тем, что оказалось под рукой, Кларис. Вы разрешите называть вас Кларис?
— Конечно. А я буду называть вас…
— Только доктор Лектер. Это более всего соответствует вашему возрасту и моему положению.
— Хорошо.
— А что вы чувствовали, когда попали в эту ячейку? — вдруг спросил он.
— Омерзение.
— Из-за чего?
— Из-за мышей и пауков.
— Вы применяете какое-то средство, чтобы совладать с нервами?
— Нет, ничего из всего, что я знаю, не действует. Только желание как можно лучше и быстрее выполнить свою работу.
— А у вас не возникает никаких вольных или невольных воспоминаний при виде таких картин?
— Не знаю. Я об этом как-то не задумывалась.
— Ну, может, какие-нибудь яркие сцены из прошлого?
— Нужно будет обратить внимание.
— А что вы почувствовали, когда услышали о моем старом приятеле, бедняге-Миггсе? Вы ничего не спрашиваете у меня об этом.
— Как раз собиралась.
— Вы обрадовались, когда услышали о нем?
— Нет.
— Опечалились? Огорчились? Расстроились?
— Нет. Вы действительно уговорили его это сделать?
Доктор Лектер тихо засмеялся.
— Вы спрашиваете меня, курсант Старлинг, склонил ли я мистера Миггса к самоубийству? Не будьте наивной. В том, что он проглотил свой слишком длинный язык, есть определенная, довольно милая симметрия, вы не согласны со мной?
— Нет.
— Это ложь, Старлинг. Первая ложь, которую я слышу от вас. Печальный инцидент, как сказал бы Трумэн.
— Президент Трумэн?
— Не обращайте внимания. Как вы думаете, почему я помог вам?
— Не знаю.
— Джек Кроуфорд симпатизирует вам, не правда ли?
— Не знаю.
— И это тоже, скорее всего, неправда. А вам самой нравится, что он симпатизирует вам? Скажите, вы ведь очень хотите сделать ему приятно и всегда очень беспокоитесь по этому поводу? Вы же беспокоитесь о том, чтобы сделать ему приятно?
— Все хотят нравиться, доктор Лектер.
— Нет, не все. А как вы думаете, Джек Кроуфорд испытывает к вам сексуальные чувства? Он сейчас очень расстроен. Как вы думаете, он представляет себе… сценарии, картины того… как трахает вас?
— Этот вопрос меня не интересует, доктор Лектер, и спрашивать такие вещи больше подошло бы Миггсу, чем вам.
— Он уже ничего не сможет спросить.
— Так это вы предложили ему проглотить язык?
— Я слишком часто улавливаю в ваших вопросах повелительные нотки. С такими интонациями вы должны еще направить на меня настольную лампу. Кроуфорд явно симпатизирует вам и считает вас достаточно умной и компетентной. Наверняка все это не просто случайное стечение обстоятельств, Кларис — вам помогали и Кроуфорд, и я. Вы говорите, что не знаете, почему Кроуфорд помогает вам. А почему помог я, знаете?
— Нет. Скажите мне.
— Думаете, потому, что мне нравится смотреть на вас и представлять, как я вас ем и какой вы окажетесь на вкус?
— Нет?
— Нет. Я хочу получить кое-что от Кроуфорда и буду торговаться с ним. Но сам он сюда не придет. Он не попросит у меня помощи. Даже в деле с Буйволом-Биллом. Даже прекрасно понимая, что это будет стоить жизни еще нескольким молодым женщинам.
— Я не могу поверить в это, доктор Лектер.
— Мне нужна очень простая вещь, и он в состоянии дать мне ее. — Лектер медленно повернул ручку реостата. В камере зажегся тусклый свет. Книги исчезли. Унитаз тоже исчез. Чилтон очистил клетку, чтобы наказать Лектера за Миггса. — Кларис, я сижу здесь вот уже восемь лет. Я знаю, что меня ни за что не выпустят отсюда до конца моих дней. Но мне нужно хоть немного видеть внешний мир. Хотя бы окно, чтобы я мог смотреть на какое-нибудь дерево или пусть даже на воду.
— Разве ваш адвокат не добивался…
— Чилтон поставил в коридор телевизор и включил на религиозный канал. Как только вы уйдете, санитар снова включит звук и мой адвокат будет бессилен что-либо сделать. Суд относится ко мне не очень-то благосклонно.
Я хочу, чтобы меня перевели в какое-нибудь федеральное заведение, вернули книги и разрешили смотреть в окно. Я заплачу за это хорошую цену. И Кроуфорд вполне может все организовать. Попросите его.
— Я могу только передать ему ваши слова.
— Он их просто проигнорирует. А Буйвол-Билл будет продолжать гулять на свободе и делать свои дела. Подождите, пока он сдерет шкуру еще с кого-нибудь, посмотрим, что вы тогда запоете… Знаете, даже не заглядывая в дело Буйвола-Билла, я скажу вам одну вещь, и через многие годы, когда его, наконец, поймают, если его вообще когда-нибудь поймают, вы увидите, что я был прав, увидите, что я мог вам помочь. И спасти многие жизни. Так вот, вы слушаете меня, Кларис?