Под звук спускаемой воды Гера вернулся к прерванному разговору:
– Так вот, насчет машины. Не советую менять. И знаешь, почему? Слежка – это и плохо, и неплохо, она тебе может жизнь спасти, а то мало ли чего. Впрочем, решай сам. Тебе бы, конечно, документы какие-нибудь серьезные, – лениво говорил Герман, расслабленный марихуаной, – ксиву какую-нибудь силовую.
Перед уходом он написал мне на листочке адрес: «werwolf.us».
– Позвони, там помогут, – посоветовал Гера.
– Что это за адрес? – Я вертел листок в руках, думая, что все это, должно быть, какая-то несерьезная ерунда.
– Надо больше в Интернете зависать, иногда полезно бывает, – неопределенно высказался Кленовский и смылся в неизвестном направлении. При выезде со двора он слегка задел крылом припаркованную на углу машину.
4
Компьютер Вереща был под стать хозяину: раздолбанный, с треснувшим корпусом, кнопки клавиатуры прожжены сигаретами, а экран монитора весь в каких-то подозрительных пятнах. Таков удел многих в наше время: онлайн-онанизм своей крайне низкой ценой и доступностью вытесняет натуральный секс. Все что нужно – это эрекция, руки и быстрая скорость провайдера за пятьсот рублей в месяц. Поэтому все больше женщин оказываются неудовлетворенными и жалуются на измельчание мужской породы.
«Вервольф» предлагал качественно-липовые удостоверения сотрудников МВД и ФСБ, а также Верховного суда и еще каких-то страшных ведомств. Работало все очень просто: я написал электронное письмо по адресу, указанному на сайте, и через несколько минут получил подробную инструкцию.
«Здравствуйте! Для оформления заказа от вас требуется:
тип удостоверения;
цветная фотография с разрешением 300dpi и записанная в формате JPEG;
город;
звание;
должность;
фамилия, имя, отчество;
данные для доставки;
данные по оплате.
Реквизиты предоставляем по принятию от вас данных в работу. Подробности на сайте Http://werwolf.us. Срок изготовления – до трех суток. Доставка по Москве и Питеру – сутки. По РФ доставка в течение пяти суток. Спасибо».
У Вереща нашелся цифровой фотоаппарат, и он вмиг устроил мне небольшую фотосессию, на всех снимках которой я старательно придавал своей нижней челюсти каменную тяжесть, а глазам – ледяную холодность. Именно так, по моему мнению, должен был выглядеть настоящий подполковник милиции, а именно это звание я вздумал себе присвоить. Имелось и еще одно обстоятельство, из-за которого я не решился стать, например, полковником. Дело в том, что удостоверения от полковника и выше подписывает лично министр внутренних дел, подпись которого может быть известна кому-то, с кем мне придется в будущем иметь дело, а удостоверения от подполковника и ниже подписывает начальство попроще, и здесь смухлевать легче, если вдруг у этих проныр из «Вервольфа» окажется не та отсканированная подпись. На фотографии с помощью программы-редактора отделяли голову и соединяли ее с милицейским кителем, на котором имелись погоны с соответствующим количеством звезд. Память услужливо подсказала должность моего друга милиционера – старший оперуполномоченный по особо важным делам. Все это тянуло лет на пять строгого режима – столько в среднем дают за подделку документов, но по сравнению с тем, что я мог иметь как минимум за убийство барыги, это был пустяк. Выслав в ответном письме наиболее симпатичную мне фотографию, примерно через полчаса я получил образец документа, остался им вполне доволен и перевел двести долларов со своей кредитки на счет «Вервольфа». Удостоверение я получил спустя двое суток. Его доставил мне обычный курьер почтовой службы, которой было наплевать на содержимое посылки. Так я почти стал подполковником милиции. А «почти» потому, что оставалось приобрести форму с надлежащими знаками различия и все, что к ней прилагается, в том числе и табельное оружие. Этому я посвятил остаток второй недели своего, как я его называл, «нелегального положения», что по сути своей было верно, как никогда.
В «Военторге» на улице Академика Королева, предъявив удостоверение подполковника милиции, я купил полный комплект обмундирования, включая все необходимые шевроны, нашивки, заколку для галстука, кокарду для фуражки и саму фуражку с высоченной тульей, лихо загнутой кверху. Купил я также и несколько пар погон. С огромным свертком я ввалился в берлогу, где висел привычный кумар (Верещ не давал себе права на отдых), и принялся приводить свою покупку в удобоваримый вид. Пришил нарукавные шевроны, присобачил погоны на рубашку и китель. Брюки были широковаты, длинноваты и требовали подгонки в ателье, рукава кителя также неплохо было бы укоротить. Ателье находилось тут же неподалеку, и там моему заказу никто не удивился. Помню, мы даже обсудили с закройщицей тему «придурков, которые шьют сами не знают на кого». Через пару дней форма сидела на мне идеально. Немолодая уже закройщица залюбовалась, глядя на меня в примерочной, да и сам я испытал чувство сродни эйфории, вертясь перед зеркалами. На меня смотрел настоящий мент – подтянутый бравый «подпол», с узким задом и широкими плечами, с нашивками и блестящими штучками в петлицах. Единственным настоящим в этом карнавальном убранстве был ромбовидный значок МГУ – его я также купил в «Военторге», не удержался. Но ведь я действительно закончил университет, это святая правда, значит, имею полное право носить этот значок.
Прямо в форме, привыкая к своей новой ипостаси, я вышел на улицу и понял, что мир вокруг меня стал другим. На простых мирян мои звезды и боевой вид оказывали умопомрачительное действие. Я чувствовал себя богом Ра, сошедшим к смертным со своей золотой колесницы. Я нарочно изменил путь, чтобы подольше идти к машине, я наслаждался страхом и почтением толпы, идущей мне навстречу и расступавшейся, словно вода под стальным форштевнем линкора. Я был охвачен совершенно тупым безграничным ликованием, а уж когда два сержанта милиции, внезапно появившиеся откуда-то из-за угла, с подобострастием отдали мне честь и я в ответ кивнул им, едва поборов искушение поднять руку в нацистском приветствии так, как это делали высшие офицеры рейха, с ленцой и небрежностью, то я испытал такой кайф, по сравнению с которым вся гребаная трава и бухло ничего не стоят. Я прирожденный артист, сам старик Станиславский, думаю, принял бы меня в свою труппу, живи мы с ним в одно время. Тяга к лицедейству во мне неискоренима с детства. Я шел к машине в своей мышиного цвета форме, и меня нисколько не заботило, что форма эта, как и машина, – не мои. Это славный, дорогой, настоящий реквизит. Только с его помощью можно на «Оскара» сыграть роль в том смертельном перформансе, куда я ввязался.
Самое сильное впечатление мой новый облик произвел на несчастного Вереща. Он долго чем-то шуршал за дверью, должно быть, ныкая наркоту по углам, и не открывал, покуда я не рассвирепел:
– Открывай, торчок херов! Это я!
– Я? Я – это я! – послышался из-за двери истерический голос Вереща. – У меня ничего нету! Я не курю!
– Да открой ты! – настаивал я. – Это же я, Марк!
– Сними шапку!
Я снял фуражку, и он наконец-то меня узнал, открыл дверь. В нос мне ударил резкий запах дерьма.
– Чем так пахнет, Димон?
– Я обосрался, чувак! Обосрался, когда увидел мента! А-а-а, товарисч подпол! – заорал он в полном восторге от того, что это и в самом деле я, и никто не пришел арестовать его и конфисковать всю свалившуюся на него благодать в виде доставшегося от барыги наследства.
Пришлось звонить в фирму по уборке квартир, иначе внутри невыносимо было находиться. Одна из уборщиц оказалась весьма симпатичной девчонкой, по всей видимости стоявшей на пороге совершеннолетия. Во всяком случае, нам с Верещем она сказала, что ей двадцать лет и она берет сто долларов в час. Я дал ей тысячу рублей и сказал, чтобы купила себе новые колготки. Девица пыталась оказать оральные услуги, но была выставлена за дверь с пожеланиями не сдохнуть от СПИДа. В ответ она назвала нас голубыми. Было немного смешно.
5
Чеченцы собирались в галерее торгового центра в Марьиной Роще. Они собирались там всегда с тех самых пор, как этот турецкий торговый центр был открыт. Застать там кого-нибудь из моих прежних знакомых было весьма вероятно, и я, в своей милицейской форме, направился прямо туда. Мне нужно было раздобыть оружие, а достать вещицу подобного рода в последнее время в Москве стало не очень-то просто. Всю торговлю нелегальной огнестрельной продукцией держит в своих руках криминальная милиция. Да-да! Никто не ослышался! Именно криминальная милиция. Уже от нее, как от генерального дистрибьютора, товар расходится по разнообразным продавцам, круг которых, впрочем, также невелик. Никого в криминальной милиции я не знал, продавцы рангом помельче мне также известны не были. Когда-то у меня был знакомый гангстер Толян, но он пал смертью храбрых, когда отстреливался из забаррикадированной квартиры против милиционеров, а с гибелью Толяна пропал и весь его арсенал, бывший весьма обширным. Из всего перечня Толянова оружия в дело попали лишь три ствола, какие попроще, а всякий там эксклюзив вроде никелированного сорок пятого калибра и двадцатизарядных карманных гаубиц бесследно исчез при обыске. Вовсе не обязательно обладать способностями аналитика РБК, чтобы сделать вывод, в чьи руки попало оружие Толяна. Люди в погонах продали его и неплохо заработали на этом.
Я шел к чеченцам, потому что всегда точно знал: ствол и чеченец – это друзья не разлей вода. Во-первых, у чеченцев мужчина без оружия мужчиной не считается, во-вторых, все чеченцы в той или иной степени имеют отношение к криминалу. Я не осуждаю их за это потому, что это глупо. В Америке негры также почти поголовно имеют отношение к криминалу, и лишь Голливуд в последние пару десятков лет пытается опровергнуть эту аксиому. У нас же кинематограф, напротив, ничего опровергать не собирается, и слово «чеченец» давно стало синонимом понятия «гангстер». Адская дерзость этой нации не поддается никакому усмирению и делает чеченцев маргиналами в глазах толпы.
Окинув взглядом маленькие кафе на первом этаже торгового центра, я заприметил широченные плечи и седую громадную, словно чан, голову Султана, своего давнего знакомого еще по останкинской преступной группировке, членом которой я почти являлся много-много лет тому назад…
Да, я почти был бандитом. «Почти», потому что я никогда никого не грабил, не убивал в рамках банды, не ставил на бабки, я был в той смешанной, состоящей из русских, украинцев и чеченцев, группировке неактивным членом, а проще говоря, охранником. Группировка «прикручивала» коммерсантов и впоследствии «крышевала» их. В каждую «крышуемую» фирму они сажали своего соглядатая, который получал зарплату в кассе этой самой фирмы. И зарплату, надо сказать, неплохую. Я был нищим студентом, а став охранником в банде, я стал получать тысячу долларов – в самом начале девяностых это были вполне сносные деньги. Раз в месяц приезжал Султан. Разговаривал с «моим» бизнесменом, забирал у него месячную плату за «крышу», и мы с ним пили кофе в соседнем ресторанчике. Султан пробовал учить меня жизни, я кое-что запомнил, и по сей день его наука идет мне впрок, ведь это наука выживания, самое нужное знание для человека, живущего среди себе подобных зубастых особей. Все мое официально-криминальное бытие длилось вплоть до первой чеченской войны, после начала которой я решил, что общение с криминальными чеченцами в будущем не принесет мне никакого проку, а вот вреда биографии причинит много. И у меня получилось «соскочить». Меня никто не удерживал, ведь никакими секретами банды я не владел, был простым соглядатаем, да и бизнес «крышевания» к тому времени стал уплывать из бандитских рук в руки милицейские. Во время нашего последнего кофепития Султан так и сказал: «Все теперь под ментами», и левый глаз его при этом нервно «тикал».
И вот теперь он сидел ко мне спиной вполоборота, и я видел, что на столике перед ним лежит кусок пирога и стоят несколько бутылочек кока-колы: парень всегда был сладкоежкой и пристрастию своему не изменил с тех пор, как мы с ним встречались в последний раз, а ведь прошло уже двенадцать лет. Я решил подшутить над ним, подошел, положил руку ему на плечо и произнес: «Вы арестованы». Эта шутка мне стоила дорого. Султан был когда-то борцом, он отреагировал молниеносно: не оборачиваясь, схватил меня за кисть и перебросил через себя так, что я взлетел, как пушинка, и, не успев на лету потерять фуражку, рухнул на соседний, по счастью, незанятый столик, повалив его и пару стульев в придачу. Султан же, увидев, что он поднял руку на самого настоящего милиционера в форме, почел за лучшее «сделать ноги», и пришлось мне его догонять, доставив посетителям торгового центра немало забавных мгновений. Я настиг его у самых дверей и проорал, что это я, Марк, что я пошутил и убегать ему незачем. Только тогда Султан остановился, вернее, его остановил мокрый после недавней уборки мраморный пол, на котором он поскользнулся и сравнял наш с ним счет по сегодняшним падениям.
– Ни хрена себе! – недоверчиво прокряхтел чеченец и с сомнением оглядел меня. – Марк?
– А то! – широко улыбнулся я. – Он самый, а ты убегать вздумал!
Султан поднялся и с прежней недоверчивостью продолжал разглядывать меня.
– Так ты мент, что ли? – наконец вымолвил он после трехминутной паузы.
– Да какой мент? Ты с ума сошел?! Я пошутить хотел, а ты давай сразу бросок через пупок отрабатывать.
– Извини, что твою шутку не оценил, – усмехнулся Султан, – пойдем отсюда, а то мы с тобой здесь стоим, как два рональда-макдональда, вон уже дети пальцами показывают.
Мы вышли на автостоянку – мент и чеченец. Прохожие прятали глаза, некоторые злобно скалились исподлобья, кто-то замирал, что-то старательно рассматривая в тележке с покупками. Нас боялись и ненавидели, считая живым воплощением сращивания милицейской коррупции и кавказского криминала.
– Так ты чего эту форму напялил? – Султан подошел к своей машине, пискнула сигнализация. – Садись, расскажешь.
– Ты понимаешь… – Я вдруг замялся. Как ему сказать, как объяснить? – Я вроде как на работе, вернее, при деле.
– Или на задании? – все не унимался Султан, подозревая меня в связях с правоохранителями.
– Да нет, ты понимаешь, у меня друга убили! – выпалил я.
– Понятно…
– Вместе со всей семьей. Я отомстить хочу. Можешь помочь?
– Не вопрос! – встрепенулся Султан. – Месть – дело, угодное Аллаху! Дам тебе пару ребят, они все сделают. Профессионалы, – выразительно пояснил он.
– Да нет, я сам хочу. Я форму для отвода глаз надел, чтобы везде доступ иметь.
– Да ты красавчик! – восхитился Султан. – А ты сильно на мента похож! Вылитый! У тебя ухватка чеченская, дерзость. Вот что значит наша школа!
Я сдержался и промолчал. Какая там на хрен «школа»? Я на диване жопу грел, а волчонком с вами не бегал, сам до многих вещей своим умом допер. Черт, хоть бы у него было то, что мне нужно. Вернее, я уверен, что у него это есть, только бы он помог.
– Слушай, Султан, у меня к тебе просьба огромная. Мне нужна пара надежных дудок: подлинней и покороче, и таких, чтобы потише играли.
– Брат мой, откуда такое чудо? Я же не в музыкальном магазине работаю, – изобразив удивление, воскликнул Султан, – нету у меня ничего. Нету!
– Но я же не бесплатно прошу, – решил не сдаваться я, – назначь цену, поговорим. Все в этом мире чего-то стоит.
Султан подумал немного, пожал плечами:
– Знаешь, когда ни с того ни с сего появляется еврей в милицейской форме и просит меня, мусульманина, достать оружие для того, чтобы он смог делать кровную месть, я понимаю, что этот мир сошел с ума.
– Это факт. Мир тяжко и почти неизлечимо болен. Но я хочу попробовать хоть что-то исправить. Те, кто убил семью моего друга, – они черти, Султан. Они шайтаны. Я должен отомстить, и, кроме тебя, мне надеяться не на кого. Они маленькую девочку стамесками закололи. У тебя что, детей нет?
Султан раздумывал. На виске его пульсировала вена, пальцы нервно барабанили по рулю. Он еще раз с сомнением покосился на мою форму и ответил:
– Двадцать штук. Деньги при тебе?
Лора и Нимостор Москва, 1993–2006 г
1
Генерал Петя сидел на столе в гостиной берлоги, дергал ногой в такт песни «Металлики» «Умри, умри, моя дорогая», курил сигару, пил зеленый чай с жасмином и рассказывал нечто совершенно занимательное. Он, по его выражению, давал мне вводные, а уж решать, как мне дальше поступать с этой информацией, было исключительно моей преро… Ненавижу я такие слова. Короче, и так все ясно. Рассказчиком Сеченов был превосходным, и, слушая его, я попал в совершенно особый, трехмерный мир оживших образов. Мир кошмаров Ховринской больницы. Я перескажу рассказ генерала своими словами и сделаю это так, каким он мне запомнился. Не обессудьте за качество передачи материала, но я, поверьте, очень старался. К тому же, увы, кое с чем и кое с кем из этого рассказа мне довелось весьма тесно познакомиться. Знакомства эти впоследствии самым драматическим образом изменили всю мою жизнь. Я помню, что был вечер и в воздухе от сигарного дыма пахло Кубой, а «Металлика», моя любимая «Металлика» озвучивала страшный рассказ генерала вещим рефреном:
Вам мой прогон про обед с Шекспиром как вообще? Думаете, я того? Совсем того? Нет, дело в другом. Просто я чувствую в себе силу большого и скучного драматического поэта. Поэта, на которого будут плевать все представители так называемого творческого сообщества потому, что мой дар был бы востребован во времена Шекспира. Тогда бы он никому не казался скучным. Поэтому старина Shake, как я панибратски называю его, живет со мной, живет во мне, и я, понимая, что это никому не нужно, занимаюсь песенным переводом, что для меня, признаться, just a cup of tea.