Пипин протиснулся через толпу и в свете фонарей под аркой ворот близко увидел бледное лицо Фарамира. У него застрял комок в горле. Во-первых, это было лицо человека, пережившего жуткий страх, а может быть, боль, и сумевшего огромным усилием воли побороть свою слабость. Во-вторых, он был удивительно похож на Боромира, которым хоббит восхищался с самой первой минуты до последней. Но Фарамир вызвал у хоббита еще какое-то незнакомое до сих пор чувство. Необыкновенное достоинство было в нем, такое же, какое Пипин иногда замечал у Арагорна, но здесь оно было ближе и понятнее. Перед ним был один из королей по рождению и предназначению, принадлежавший сегодняшней эпохе, но вместе с тем в нем была мудрость и печаль Старших Братьев Человечества. Пипин вдруг понял, почему Берегонд произносил имя Фарамира с такой любовью. За таким полководцем с радостью шли солдаты, за ним и хоббит пошел бы без колебаний, пусть даже в тень черных крыльев.
— Фарамир! — громко закричал Пипин вместе с остальными. — Фарамир!
Фарамир услышал странный голосок, вырвавшийся из общего хора, повернулся, посмотрел на хоббита сверху вниз и очень удивился.
— Откуда ты здесь? — спросил он. — Невысоклик в цветах дворцовой стражи? Как…
Гэндальф шагнул к нему и объяснил:
— Он прибыл вместе со мной из страны невысокликов. Я его привел. Но не будем терять времени. Нам надо многое обсудить и многое сделать, а ты устал. Невысоклик все равно пойдет с нами, ибо он лучше меня должен помнить о своих новых обязанностях и должен знать, что пора идти на службу к своему Повелителю. Идем, Пипин! Не отставай.
Наконец они оказались в личных покоях Наместника. Перед очагом, в котором жарко тлели угли, стояли глубокие кресла. Слуги подали вино, но Пипин даже не глянул на него, так интересно было происходящее.
Фарамир съел кусок белого хлеба, глотнул вина и откинулся в мягком кресле, стоящем по левую руку от отца. С другой стороны, слегка в стороне, в резном деревянном кресле сидел Гэндальф: казалось, что он дремлет.
Фарамир начал с отчета о своем походе, в который Наместник послал его десять дней назад. Он принес вести из Итилиэна, рассказал о передвижении отрядов Врага и армии его союзников; о том, как выиграл бой у Тракта и разбил войско, шедшее из Харата, в котором был большой олифан; короче, это был один из тех докладов, которые Повелитель Минас Тирита часто слышит из уст своих военачальников, рассказ о пограничных стычках, настолько частых, что они уже никого не удивляют и не привлекают особого внимания.
Вдруг Фарамир посмотрел на Пипина.
— Сейчас пойдет самая удивительная часть моего доклада, — сказал он. — Ибо этот оруженосец — не первый невысоклик из северных легенд, которого я встречаю у нас на юге.
Гэндальф настороженно выпрямился и крепко сжал руками резные подлокотники. Но ничего не произнес и взглядом приказал молчать Пипину. Денэтор посмотрел на них обоих и кивнул головой, показывая, что он о многом уже догадался. Все сидели тихо и слушали Фарамира, который медленно рассказывал, не спуская глаз с Гэндальфа и только иногда переводя их на Пипина, будто для того, чтобы освежить в памяти образы невысокликов, встреченных им за Великой Рекой.
Когда он говорил о встрече с Фродо и его верным слугой, а потом о событиях в Эннет Аннон, Пипин заметил, что руки Гэндальфа, впившиеся в кресло, дрожат. Сейчас это были белые руки очень старого человека, и хоббит внутренне тоже задрожал, поняв, что Гэндальф — сам Гэндальф! — взволнован и, может быть, боится. В комнате было душно и тихо. Когда Фарамир рассказывал, как расстался с путниками, решившими идти на перевал Кирит Унгол, голос его дрогнул, рыцарь качнул головой и вздохнул. Гэндальф сорвался с места.
— Кирит Унгол? Долина Моргул?! — воскликнул он. — Когда это было, Фарамир? Скажи точнее, когда ты с ними простился?
— Мы расстались утром два дня тому назад, — ответил Фарамир. — Если они действительно пошли прямо на юг, то до Моргульской долины им оставалось пятнадцать гонов, а оттуда еще пять — на восток до проклятой башни. Самым быстрым ходом они смогли преодолеть это расстояние за два дня, а может быть, еще находятся в пути. Я понимаю, чего ты боишься. Но к наступившей Тьме они непричастны. Мрак начал сгущаться еще вчера, и за ночь весь Итилиэн погрузился во тьму. Враг давно готовил нападение на нас, и ясно, что час своего выступления он назначил раньше, чем я отпустил этих путников.
Гэндальф взволнованно ходил по комнате.
— Утром два дня назад, почти три дня в пути! Как далеко отсюда до места, где вы расстались?
— Около двадцати пяти гонов по прямой, птичьим полетом, — ответил Фарамир. — Но я не мог прибыть раньше. Вчера к вечеру я привел отряд на длинный остров Кайр-Андрос, где у нас постоянный пост. Там держат лошадей. Когда начала ползти Тьма, я понял, что надо спешить, и поэтому с острова поехал с тремя всадниками, у которых были свежие кони, а отряду отдал приказ идти на юг, чтобы укрепить охрану Брода под Осгилиатом. Надеюсь, я не совершил ошибки? — спросил он, глядя на отца.
— Ошибки? — крикнул Денэтор, вдруг сверкнув глазами. — Зачем ты спрашиваешь? Ты военачальник, отряд полностью в твоем распоряжении. Ты хочешь услышать, что я думаю о других твоих поступках? При мне ты ведешь себя смирно, но уже давно ты выслушиваешь мои советы и идешь своим путем. И я видел, как ты не сводил глаз с Мифрандира, в его лице находя подтверждение тому, правильно ли представил все события и не слишком ли много сказал. Мифрандир давно овладел твоим сердцем. Да, сын мой, твой отец стар, но старость пока не помутила его разум. Я еще хорошо вижу и слышу, о чем ты промолчал или не договорил. Я знаю разгадку многих тайн. Горе мне, горе, что я потерял Боромира!
— Чем я тебе не угодил, отец? — спокойно спросил Фарамир. — Меня мучает то, что я не знал твоей воли и вынужден был принять бремя столь трудного решения на свои плечи.
— А разве ты изменил бы решение, узнав мою волю? Ты наверняка поступил бы точно так же. Я тебя насквозь вижу. Ты всегда стараешься казаться великодушным и благородным, как древние Короли, ты ласков и кроток. Может быть, это и пристало потомку великого рода, который правит мирной страной; но в час страшной опасности за кротость платят жизнью!
— Да будет так! — сказал Фарамир.
— Да будет так! — сказал Денэтор. — Но ты не только свою жизнь ставишь на карту, Фарамир! Ты собираешься платить жизнью отца и жизнью целого народа, который ты должен защищать, раз не стало Боромира!
— Ты жалеешь, отец, что судьба Боромира досталась ему, а не мне? — спросил Фарамир.
— Да! — ответил Денэтор. — Потому что Боромир был моим настоящим сыном, а не учеником чародея. Он бы вспомнил, какое трудное время переживает отец, и не упустил бы Сокровища, которое случай дал ему в руки. Он бы принес дивный дар отцу.
На минуту Фарамир поддался гневу.
— Вспомни, отец, почему я, а не мой брат, оказался в Итилиэне. Это твоя воля. Наместник дал Боромиру более высокое поручение.
— Не подливай горечи в сосуд, который я сам наполнил, — сказал Денэтор. — Я уже много ночей пью эту чашу, предвидя, что самый горький яд окажется на дне. Сегодня мои опасения начали сбываться. Почему так случилось? Почему эта вещь не попала в мои руки?
— Утешься, — отозвался Гэндальф. — В любом случае Боромир не принес бы тебе эту вещь. Он убит, он умер благородной смертью, пусть спит спокойно. Не обольщайся, Денэтор. Боромир тянулся к Сокровищу, а завладев им, он бы погиб навсегда. Он бы никому его не отдал, и если бы сумел вернуться, ты бы не узнал собственного сына.
Лицо Денэтора застыло в холодном упорстве.
— Тебе не удалось подчинить Боромира своей воле, Мифрандир? — тихо сказал он. — Но я, его родной отец, говорю тебе, что Боромир все отдал бы мне. Может быть, ты мудр, Мифрандир, но при всей своей хитрости ты не постиг глубины чужих мыслей. Кроме сетей, сплетенных магами, есть иные средства и способы вершить дела. Я знаю о них больше, чем ты думаешь.
— Что же ты знаешь? — спросил Гэндальф.
— Достаточно, чтобы понять, что нельзя допускать ни одного из двух зол. Пользоваться Сокровищем, имея его в руках, равносильно гибели, но в такой грозный час отправить его с безрассудным невысокликом в Страну Врага, как это сделал ты, Мифрандир, в союзе с моим сыном, — безумие.
— Как бы поступил мудрый Денэтор?
— Не совершил бы ни первой, ни второй ошибки. И прежде всего не позволил бы себя убедить никакими доводами и не допустил бы риска, при котором надеяться на успех может лишь безумец. Если Враг вернет себе то, что потерял, это будет нашим окончательным поражением. Сокровище надо было удержать у себя, надежно скрыть. Не применять его, разве что в тяжелейшую минуту. Сделать так, чтобы Враг не смог его отнять. Только если он победит, все уничтожив, оно попадет в его руки, но мы погибнем, и нам будет все равно.
— Ты рассуждаешь, как привык мыслить Правитель Гондора, — сказал Гэндальф, — только о своей стране. Но существуют другие страны, и другие жизни, и мир сегодняшним днем не кончится. Я чувствую сострадание даже к рабам Врага.
— А у кого получат помощь другие племена, если падет Гондор? — спросил Денэтор. — Если бы этот предмет был надежно спрятан в глубоких подвалах моей Цитадели, мы бы не трепетали, увидев Тень Врага, не боялись бы сейчас самого худшего, спокойно принимали верные решения. Если ты не веришь, что я выдержал бы испытание, значит, ты не знаешь меня, Мифрандир.
— Все-таки я тебе не верю, Денэтор, — ответил Гэндальф. — Если бы верил, прислал бы Сокровище сюда, не причиняя никому хлопот и не подвергая других страшным опасностям. Слушая тебя сейчас, верю еще меньше. Но не поддавайся гневу! В этом деле я самому себе не верю, потому и отказался принять Сокровище, хотя мне его предложили. Ты сильный, Денэтор, я знаю, как ты умеешь владеть собой, но… Если бы ты взял его, не ты им, а оно бы тобой овладело. Даже если бы ты спрятал его под корнями Миндоллуина, оно бы и оттуда жгло тебе сердце, и чем темнее становилось вокруг, тем сильней. А потом случилось бы Зло гораздо страшнее того, что нас ожидает в ближайшем будущем.
На мгновение глаза Денэтора загорелись, он повернулся к Гэндальфу, и Пипин снова почувствовал напряженную борьбу двух молчащих старцев; хоббиту показалось, что взгляды их скрестились, как два клинка, высекающие искры гнева. Пипин задрожал, ожидая страшного удара. Но вдруг взгляд Денэтора погас, и лицо его снова приняло ледяное выражение. Он пожал плечами.
— Если бы я!.. Если бы ты!.. — сказал он. — Если бы… пустые слова. Оно в Стране Мрака, и только время покажет, какая судьба постигла его и постигнет нас. Но ждать остается недолго. В те дни, которые нам отведены, пусть все, кто должен сражаться и бороться разными способами с Врагом, надеются на победу, а когда надежда погаснет, пусть им хватит мужества умереть свободными. — Наместник повернулся к Фарамиру: — Что ты можешь сказать о гарнизоне в Осгилиате?
— Он малочислен, — ответил Фарамир. — Я послал туда для подкрепления отряд из Итилиэна, как уже докладывал.
— По-моему, этого подкрепления не хватит, — сказал Денэтор. — Осгилиат первым встретит удар Врага. Там нужен будет сильный полководец.
— И там и во многих других местах, — вздохнул Фарамир. — Увы, нам не хватает брата, которого я тоже искренне любил!— Он встал. — Я могу идти, отец? — но, сделав шаг, пошатнулся и схватился за кресло Наместника.
— Я вижу, ты очень утомлен, — сказал Денэтор. — Слишком долго ты был в Походе, слишком далеко зашел в Тень и надышался ядовитого тумана.
— Не надо сейчас об этом говорить, — попросил Фарамир.
— Как хочешь, — ответил Денэтор. — Иди отдохни, пока можно. Завтрашний день будет труднее сегодняшнего.
Наместник всех отпустил на отдых. Когда Гэндальф с Пипином возвращались к себе в дом, ночь стояла черная и беззвездная. Пипин нес факел. Всю дорогу они молчали, заговорили только, когда за ними закрылась дверь. Пипин схватил Гэндальфа за руку.
— Скажи мне, — молящим голосом произнес он. — Есть ли хоть искра надежды? Я про Сэма и Фродо, главное, про Фродо!
Гэндальф положил руку ему на голову.
— Надежды почти не было с самого начала, — сказал маг. — Лишь безумец может рассчитывать на благополучный исход, как нам только что объяснили. А когда я услышал про Кирит Унгол… — маг замолчал и подошел к окну, будто пытаясь проникнуть взглядом сквозь ночь. — Кирит Унгол, — шепнул он. — Зачем они туда пошли? — потом повернулся к Пипину. — Знай, малыш, что при этом имени у меня самого сердце оборвалось. Но не буду скрывать, остальные вести Фарамира не дают нашей надежде совсем погаснуть. Из его слов следует, что Враг предпринял первые военные действия, когда Фродо еще свободно ходил по земле.
Значит, по крайней мере еще несколько дней Глаз будет обращен в другую сторону, не на него, а за пределы Страны Тьмы. Но я также чувствую, как Враг беспокоится и спешит. Он начал действовать раньше, чем намеревался. Что-то заставило его поторопиться.
Некоторое время Гэндальф размышлял молча.
— Может быть, — почти шепотом сказал он, — твоя сумасшедшая выходка немного помогла? Представь себе, Пипин: пять дней назад он достоверно узнал, что мы разгромили Сарумана и Кристалл Ортханка оказался у нас. Ну и что? Не очень-то мы могли бы им воспользоваться без его ведома. А вдруг… Вдруг Арагорн? Близится его День. Он силен и суров, он храбр и уверен в себе, он способен принимать решения и идти на оправданный риск в крайней необходимости. Вполне может быть. Сейчас, когда на карту поставлено все… Арагорн мог заглянуть в Кристалл и показаться Врагу, чтобы таким образом послать ему вызов. Интересно! Но правду мы узнаем, когда придут рохирримы… если не будет слишком поздно. Впереди трудные дни. Давай поспим, пока гроза не грянула.
— Но… — начал опять Пипин.
— Что еще? Разрешаю только одно «но»!
— Но Голлум! — сказал хоббит. — Как могло случиться, что Фродо и Сэм путешествуют с Голлумом, и Голлум их ведет? Я видел, что Фарамиру еще меньше, чем тебе, нравится дорога, по которой он их повел. Что там?
— Этого я тебе сегодня объяснить не могу, — ответил Гэндальф. — Но у меня давно было предчувствие, что с Голлумом Фродо должен будет встретиться. Может быть, на счастье, может быть, на погибель. А о перевале Кирит Унгол я пока ничего не хочу говорить. Боюсь предательства, боюсь измены несчастной твари. Но случится то, что должно случиться. Надо помнить, что изменник часто предает сам себя и волей-неволей может послужить доброму делу. Бывает, бывает. Доброй ночи, спи, Пипин!
Начало следующего дня было мутным, как бурые сумерки, и в сердцах людей снова ослабла надежда, ненадолго ожившая при возвращении Фарамира. Крылатые Тени в этот день не кружили над Городом, только с очень большой высоты иногда долетал жуткий крик, и те, кто его слышал, съеживались или плакали, если были послабее.
Фарамир уехал из столицы. «Передохнуть ему не дают, — перешептывались люди. — Наместник слишком много требует от сына; теперь, когда один сын погиб, на Фарамира легли двойные обязанности». И все смотрели на север, ожидая прибытия союзников и спрашивая: «Где рохирримы?»
Фарамир уехал не по собственному желанию. Наместник привык навязывать свою волю совету, а в эти дни еще меньше, чем прежде, был склонен выслушивать чужие мнения. Однако рано утром совет был созван. Все военачальники единодушно подтвердили, что ввиду опасности, угрожающей с юга, сил в городе и в стране недостаточно, чтобы начинать военные действия, пока не прибудут роханские всадники. Остается расставить воинов у стен и ждать.
— Но несмотря ни на что, — произнес Денэтор, — нельзя легкомысленно забывать о дальних оборонных укреплениях. Стены Риммас были построены с таким трудом. И Враг должен подороже заплатить за переход через Реку. Если он пойдет большими силами, которые смогут угрожать нашей столице, то не сумеет переправиться ни у острова Кайр-Андрос, где переправе мешают болота, ни на юге в Лебенине, где Река широко разливается и нужно иметь флот, чтобы ее переплыть. Вероятнее всего, весь удар придется на Осгилиат, как было, когда его удержал Боромир.
— Тогда была только проба сил, — сказал Фарамир. — А сейчас даже если переправа обойдется Врагу потерями, в десять раз большими, чем наши, мы утратим неизмеримо больше, ибо ему легче потерять целую армию, чем нам один отряд. Те же, которых мы оставим в отдаленных местах и укреплениях, окажутся отрезанными и погибнут, если Враг перейдет Реку.
— Что станет с Кайр-Андросом? — спросил князь Имрахил. — Ведь если мы хотим защитить Осгилиат, надо обязательно удержать и эти укрепления. Нельзя забывать об опасности, грозящей нам с левого фланга. Рохирримы, может быть, придут, а может быть, нет. Фарамир сообщил нам, что за Черными Вратами собралась огромная сила. Оттуда выйдет не одна армия, и наверняка Враг попробует ударить сразу в нескольких местах.
— На войне ничего не делается без большого риска, — ответил Денэтор. — В Кайр-Андросе у нас есть гарнизон, подкрепление туда мы пока послать не можем. Но Великую Реку и Пеленнор я без борьбы не отдам, пока есть храбрые полководцы, готовые без колебаний выполнить приказ своего Повелителя.
При этих словах все замолчали. После долгого молчания подал голос Фарамир.
— Я не собираюсь прекословить тебе, отец, — сказал он. — Раз судьба отняла у тебя Боромира, я готов идти, куда велишь, и сделаю все, что в моих силах, чтобы его заменить. Ты приказываешь?
— Да, — сказал Денэтор.
— Тогда прощай, отец, — сказал Фарамир. — Если я вернусь, может быть, ты будешь лучше думать обо мне.
— Это будет зависеть от того, с чем вернешься, — ответил Денэтор.