В начале списка индивидуальных особенностей, имеющих наибольшее значение для обучения, обязательно будет стоять уровень владения родным языком и навык чтения. Как мы уже писали, трудности, которые требуют от ученика повышенных умственных усилий, могут способствовать обучению. Но такими желательными могут быть не все трудности подряд. Если усилия не упрочивают знания, а расходуются на преодоление отставания — значит, это не желательные трудности. К примеру, человек, который плохо читает, тратит столько сил на сложение слов в предложения, что уже не в состоянии следить за мыслью. Именно это и происходит при дислексии. Она не единственная, но самая распространенная причина проблем с чтением, ею страдают около 15 % населения США. Дислексия развивается из-за аномалий внутриутробного развития нервной системы. Проявляется она так: у мозга нарушается способность соотносить букву со звуком, который она обозначает. Это не позволяет узнавать слова в их графическом отображении. Излечиться от дислексии нельзя, но с помощью педагогов дислексики учатся справляться с последствиями болезни. В лучших программах коррекции основное внимание уделяется работе с фонемами, расширению словарного запаса, развитию способности к пониманию текста и наработке беглого чтения. Неврологи и психологи подчеркивают: важна ранняя диагностика дислексии и занятия с детьми еще до третьего класса школы{10}, пока мозг еще пластичен и способен к перестройке нервных цепей.
Дислексия часто встречается среди заключенных. Почему так происходит? Люди часто встают на неверный путь в самом начале жизни. Ребенок, неспособный читать, привыкает в школе к роли неудачника, у него формируется низкая самооценка. У некоторых из детей психологическая компенсация принимает форму агрессии по отношению к одноклассникам. У них могут развиться и другие формы асоциального поведения, и, если не вмешаться в эту нездоровую схему, дело может окончиться криминалом.
Ученикам с дислексией сложно развить должный навык чтения, и это влечет за собой целый букет трудностей с обучением. Но многие из успешных дислексиков, которые дали интервью для Fortune, утверждают, что болезнь не мешает им развивать у себя творческие способности и навыки решения проблем. Возможно, такова особенность формирования их нервных путей, а может, это следствие необходимости компенсировать свое отставание. Многие герои статьи объяснили свой успех тем, что уже в раннем возрасте научились воспринимать целостную картину, вместо того чтобы разбирать ее на фрагменты. Они стали думать не так, как все: разрабатывали сложные стратегии и шли на контролируемый риск. Приобретенные поневоле, эти навыки способствовали потрясающему рывку в их дальнейшей карьере. Некоторые из этих способностей и в самом деле могут иметь неврологическую природу. Эксперименты Гэди Гайгер и Джерома Летвина из Массачусетского технологического института показали: дислексики плохо интерпретируют визуальную информацию в центральном поле зрения, зато прекрасно обрабатывают информацию, воспринимаемую периферийным зрением. Так что, возможно, исключительная способность дислексиков видеть общую картину коренится в структуре их мозговых синапсов[91].
Теме дислексии посвящено огромное количество литературы. Не углубляясь в этот вопрос, отметим лишь, что некоторые неврологические различия могут повлиять на то, как мы учимся. И люди с определенными особенностями могут добиться выдающихся успехов благодаря поставленным целям, постоянной поддержке близких и развитию компенсаторных механизмов.
Существует такое заблуждение: человек должен соблюдать свой стиль обучения. Искоренить это заблуждение чрезвычайно трудно. Учитывать индивидуальный стиль каждого учащегося рекомендуется на всех уровнях системы образования. Поэтому преподаватели вынуждены подавать учебный материал одновременно в нескольких формах, чтобы угодить предпочтениям всех своих учеников. Теория индивидуального стиля обучения появилась в свое время в процессе повышения квалификации руководящих работников — в ходе обучения военных летчиков, сотрудников службы здравоохранения, муниципальной полиции и др. В 2004 г. по заказу Британского центра изучения обучения и развития навыков (Britain’s Learning and Skills Research Centre) было проведено исследование: сравнивали семьдесят с лишним концепций обучения, которые предлагаются сегодня на рынке образовательных услуг. У каждой из них — свои способы определить, к какому стилю обучения принадлежит конкретный ученик. Авторы исследования отмечают, что поставщики этих услуг представляют собой целую индустрию, у них есть большой коммерческий интерес. Поэтому они навязывают потребителям «сумятицу взаимоисключающих обещаний». Да и сама идея стереотипно классифицировать индивидов вызвала у ученых большие сомнения. В своей работе авторы вспомнили случай на конференции, когда студент, пройдя тестирование, сообщил: «Мне сказали, что я практически не способен к восприятию информации на слух, что я кинестетик. Так что мне нет никакого смысла читать книги или слушать кого бы то ни было более нескольких минут»[92]. То же упорство в заблуждении можно наблюдать повсеместно. Причем эта вредная концепция о соблюдении стиля обучения не подтверждается наукой, наносит огромный ущерб и, главное, подрывает веру учащихся в свои силы.
Моделей обучения с учетом индивидуального восприятия — великое множество. Но даже если выловить из этой массы наиболее распространенные, то и в них вы не найдете последовательной теоретической базы. В рамках подхода VARK (от Visual — визуальный, Aural — слуховой, Read/write — чтение/письмо, Kinesthetic — кинестетический), разработанного Нилом Флемингом, людей разбивают на типы соответственно предпочитаемому каналу восприятия информации: с помощью наглядных пособий, на слух, из чтения, тактильно-мышечным способом (в движении, путем прикосновений и активного тактильного исследования). По Флемингу, VARK описывает лишь один аспект стиля обучения каждого человека. А в совокупности их аж 18 — в том числе предпочитаемая температура и освещение в классе, режим питания, биоритмы и работа в группе или в одиночестве.
Другие теории стилей обучения придают значение самым разным параметрам. Один популярный инструментарий, основанный на работах Кеннета и Риты Данн, называет шесть аспектов предпочтительного для индивида стиля обучения: средовой, эмоциональный, социологический, перцепционный, физиологический и психологический. Еще одна модель обращает внимание на следующие показатели:
тип мышления и восприятия — конкретный или абстрактный;
модель обработки информации — активно-экспериментаторская или рефлективно-созерцательная;
стиль организации информации — случайный или последовательный.
Популярный в управленческой среде опросник Хони и Мамфорда для определения стиля обучения делит сотрудников на «деятелей», «мыслителей», «теоретиков» и «прагматиков». Опросник предлагает совершенствоваться в тех направлениях, по которым сотрудник набрал мало баллов — чтобы учиться более гибко и разнообразно.
Уже тот факт, что разные теории основаны на столь разнородных параметрах, заставляет усомниться в их научной состоятельности. Действительно, большинство из нас осознанно предпочитают получать новый материал определенным «путем». Но ведь все эти наукообразные теории обучения предполагают, будто мы лучше учимся, если способ подачи материала соответствует тому стилю, в котором мы склонны его изучать. А это — спорное утверждение.
Чтобы подвести под это утверждение научную базу, в 2008 г. специалисты по когнитивной психологии Гарольд Пэшлер, Марк Макдэниэл, Дуг Рорер и Боб Бьорк получили заказ на исследование. Команде ученых предстояло ответить на два вопроса.
Первый: какого рода свидетельства позволяют убедиться, что учебные программы следует строить на основе оценки стилей обучения студентов или сотрудников? Чтобы получить достоверные результаты, ученые исследовали целый ряд атрибутов. Сначала испытуемых студентов разделили на группы в соответствии с предпочитаемым стилем обучения. Их рассадили по аудиториям, где преподавали один и тот же материал, но разными методами. Затем все студенты прошли одинаковый тест. Его итоги должны были продемонстрировать, что студенты, склонные к определенному стилю обучения (например, визуалы), показывают лучшие результаты, если получили знания в предпочитаемой ими форме — визуальной, а не в аудиальной. Предполагалось, что и другие студенты должны извлекать больше пользы из подачи материала в свойственном им стиле, чем в несвойственном. (Скажем, аудиалы — прослушав лекцию, а не просмотрев презентацию.)
Второй вопрос, которым задались исследователи, — а есть ли в принципе свидетельства в пользу этих представлений? Их не оказалось. Лишь очень немногие исследования годились только для проверки состоятельности теории стилей обучения. Но ни одно из них эти теории не подтверждало, а несколько исследований напрямую их опровергали. Более того, наблюдения ученых показали: гораздо важнее, чтобы способ подачи материала соответствовал характеру предмета обучения. Например, учить людей геометрии и географии лучше всего с помощью визуальных демонстраций, а литературе — с помощью лекций и т. д. Если стиль обучения отвечает содержанию, все учатся лучше, независимо от индивидуальных предпочтений.
Но отсутствие свидетельств, подтверждающих ценность предпочитаемого стиля обучения, еще не означает, что все соответствующие теории ложны. Таких теорий множество, какие-то могут оказаться истинными. Однако мы пока таких не знаем. Научных исследований на эту тему чрезвычайно мало, и для ответа на этот вопрос попросту нет фактической базы. Пэшлер и его коллеги заявили, что полученные ими данные не оправдывают своих огромных затрат. Ведь на сортировку учащихся и реструктуризацию преподавания в соответствии с предпочитаемыми стилями понадобилось огромное количество времени и денег. Словом, пока нужные факты не появятся, разумнее переключить внимание на методики преподавания, подобные описанным в этой книге. Они экспериментально подтвердили свою пользу для обучающихся — независимо от их склонностей и предпочтений[93].
Эффективный интеллект
Обучающиеся отличаются друг от друга степенью интеллекта, и эта разница, конечно же, имеет значение. Но что это такое — интеллект? В каждой культуре есть свое понятие интеллекта. Проблема лишь в том, как дать этому понятию строгое определение и как его измерить. Где взять адекватные критерии интеллектуальных возможностей человека и как их измерять? Психологи пытаются определить эти критерии с начала XX века. Так что эта проблема актуальна уже больше ста лет. Современные психологи сходятся на том, что человеку свойственны по меньшей мере два типа интеллекта. Подвижный интеллект позволяет нам размышлять, улавливать взаимосвязи и мыслить абстрактно. Кристаллизованный интеллект — это накопленные нами знания о мире и ментальные модели. Вместе два типа интеллекта позволяют нам учиться, мыслить и справляться с проблемами[94].
Для оценки того, насколько человек владеет логикой и языком, традиционно используют IQ-тесты. Коэффициент интеллектуального развития (Intelligence Quotient) — это отношение ментального возраста к физическому, умноженное на 100. Таким образом, восьмилетний ребенок, способный в ходе теста справиться с задачами, доступными большинству десятилетних детей, имеет IQ 125 баллов (10 / 8 × 100). Еще сравнительно недавно считалось, что определенный IQ нам дается от рождения. Но традиционные представления об интеллектуальных возможностях человека меняются.
Например, психолог Говард Гарднер в попытке объяснить большой разброс способностей людей, выдвинул противоположную гипотезу и выделил у человека целых восемь типов интеллекта:
— логико-математический — способность мыслить критически, оперировать цифрами и абстрактными понятиями;
— пространственный — трехмерное восприятие пространства и способность к мысленной визуализации;
— лингвистический — способность пользоваться словами и овладевать языками;
— кинестетический — физическая ловкость и контроль своего тела;
— музыкальный — восприимчивость к звуку, ритму, тону и музыке в целом;
— межличностный — способность эффективно взаимодействовать с другими людьми;
— внутриличностный — способность понимать самого себя и точно оценивать собственные знания, способности и эффективность;
— естествоиспытательный — способность к пониманию окружающей среды (например, специфическая одаренность садовника, охотника или шеф-повара).
Идеи Гарднера привлекательны по многим причинам. Не в последнюю очередь — потому, что это попытка осмыслить различия между людьми, которые мы видим, но не можем объяснить в рамках современного западного понимания интеллекта. Ведь это понимание сейчас фактически сводится к языковой и логической одаренности. Как и в случае теории предпочитаемого стиля обучения, идея Гарднера о разнообразии типов интеллекта помогла преподавателям диверсифицировать свою деятельность. Но между двумя теориями — большая разница. Представление о предпочитаемом стиле обучения может навредить обучающимся: создать у них ощущение ограниченности своих возможностей. А теория Гарднера основана на разнообразии инструментов и возможностей обучения, заложенных в нас природой. Обеим теориям, однако, не хватает твердой эмпирической основы. Эту проблему видит и сам Гарднер: он признает, что определение комплексного интеллекта конкретного человека — скорее искусство, чем наука[95].
Если Гарднер стремится расширить наше представление об интеллекте, то психолог Роберт Дж. Стернберг вновь его сужает. Модель Стернберга ограничивается тремя типами интеллекта: аналитическим, творческим и практическим. Разница еще и в том, что, в отличие от теории Гарднера, модель Стернберга подтверждена исследованием[96].
Одно из исследований Стернберга интересно в плане того, как мы оцениваем меру интеллекта. Исследование проводилось в Кении с участием местных детей. Ученый с ассистентами проверяли, хорошо ли те знают способы лечения травами. Народная медицина очень распространена в повседневной жизни кенийцев. Эти знания не преподают в школе, по ним не сдают тесты, но дети, которые знают свойства лекарственных растений и их дозировку, приспособлены к жизни лучше сверстников, у которых таких знаний нет. Так вот, дети, которые лучше всех владели неформальным местным знанием о фитотерапии, хуже всех прошли тесты по формальным академическим предметам. Стернберг сообщал, что по логике формального тестирования они оценивались как «тупые». Как объяснить это противоречие? Вот какую идею озвучил Стернберг. Дети, которые в совершенстве владели неформальным знанием, росли в семьях, где такая информация ценится выше того, чему учат в школе. Их среда обитания делала практический тип знания ценнее академического. И поэтому дети, которых дома учили различать травы, оказались отстающими по школьным предметам: ведь эти науки не имели реальной ценности в их жизни. А в других семьях аналитическая (приобретаемая в школе) информация ценилась выше прикладной (знания трав).
Из этого наблюдения можно сделать два важных вывода. Во-первых, традиционные показатели интеллекта не учитывают влияния среды обитания. Ведь мы легко можем предположить, что если бы дети-травники получили возможность, то они вполне смогли бы догнать, а то и перегнать других сверстников по школьным предметам. Во-вторых, дети-травники, в чьей среде обитания ценится владение неформальным знанием, еще только формируют свое владение школьными знаниями. Оно не завершено. А с точки зрения Стернберга, все мы развиваемся, находимся в промежуточной стадии на пути к мастерству, и результат любого теста оценивает лишь то, что мы знаем на данный момент. Но этот результат ничего не говорит о нашем потенциале.
Показательны еще два исследования Стернберга. Во время одного из них он тестировал бразильских детей-сирот, которым приходится выживать на улице, а для этого — создавать и вести свой мелкий бизнес. Мотивация открыть честное дело высока: ведь если они начнут воровать, то уличные бандиты быстро расправятся с ними. Так вот, выяснилось, что дети, которые проворно считают в уме, когда этого требует их дело, не справляются с теми же самыми вычислениями в рамках абстрактных математических задач. Стернберг утверждает: этот результат отнюдь не парадоксален, если воспринимать знание не в статике, а в динамике, как процесс. Среда обитания этих детей в первую очередь требует развития практических навыков, а не абстрактного академического знания. Это и определяет содержание и форму их обучения[97].
Другой пример. Опытнейшие игроки на скачках, которые формируют чрезвычайно сложные ментальные модели, чтобы успешно ставить на лошадей, по стандартным тестам на IQ демонстрируют посредственные результаты. Стернберг сравнил их модели оценки лошадей с моделями других игроков, у которых был тот же IQ, но гораздо меньше везения в ставках. Чтобы сделать правильную ставку, лошадей нужно сравнить по длинному списку параметров. Это и количество их побед, и максимальная скорость, и характер скачек, на которых они брали призы, и уровень жокея — в общем, больше десятка характеристик по этой и всем предыдущим скачкам. Прогнозируя, какую скорость разовьет лошадь на последней четверти мили, эксперты применяют сложную ментальную модель, охватывающую до семи параметров. В результате этого исследования выяснилось, что уровень IQ никак не связан со способностью удачно играть на скачках: «Что бы ни измерял тест на IQ, он ничего не говорит о способности человека к сложным формам мысленной обработки многих переменных»[98].