— Какой ты недоверчивый! — хмыкнул Крейн. — Он соскучился, только и всего. Они по-настоящему любили друг друга, и каждый день в разлуке превращался для них в сущую пытку, поэтому в следующий раз «Любимая» опять вернулась домой раньше обещанного срока. Когда другие капитаны заметили, что Гарон жить не может без своей жены-красавицы, ему напомнили о том, что женщина на борту приносит несчастье, пусть даже она присутствует там лишь в воспоминаниях капитана — дескать, поостерегся бы. Они, конечно же, желали Гарону только добра, но вышло совсем наоборот: «Плевать мне на поверье!» — заявил он и… взял жену с собой в следующий рейс. Ничем хорошим это, естественно, не кончилось.
Капитан замолчал. Они как раз шли по мосту через широкий канал, и Крейн, остановившись у перил, отрешенно уставился на воду. Хаген терпеливо ждал продолжения истории, и через некоторое время Крейн заговорил опять:
— На этот раз «Любимая» к назначенному дню не вернулась. Такое случается, поэтому если кто и встревожился, то лишь родственники. Где-то через неделю вернулся другой фрегат и стало известно, что «Любимая» до порта назначения так и не добралась. Тогда друзья Гарона отправились на поиски, но — безрезультатно. И вот, когда «Любимую», её капитана и всех, кто находился на борту, уже признали покойниками, Гарон вдруг объявился в какой-то таверне Каамы — исхудавший, оборванный, с горящими глазами. Как он там оказался, я не знаю. Люди разное твердили — вроде, приплыл на маленькой лодочке, которая опрокинулась недалеко от берега и тотчас же скрылась в море. Так или иначе, Гарон молчал, на вопросы отвечал невпопад, а при одном лишь упоминании «Любимой» нес совершенную околесицу. Он был, без сомнения, безумен. И всё-таки, слово за слово, нам удалось вытянуть из него рассказ о том, что произошло в море… но лучше бы он, искусай меня медуза, и вовсе утратил дар речи!
— Капитан, если вы не хотите об этом рассказывать…
— Молчи и слушай. Он поведал нам, что дней десять всё было хорошо, а потом фрегат повел себя очень странно. Простейшие команды выполнял тяжело, с явной неохотой, затем и вовсе заартачился. По ночам матросам стали сниться кошмары. Гарону бы следовало самому понять, что происходит, но он был слишком опьянен своей молодой женой, слишком уж погрузился в любовь. И «Любимая», ставшая теперь «Брошенной», ему отомстила так, как умеют это делать только фрегаты: однажды утром Гарон проснулся и обнаружил, что жены рядом с ним нет. Он вышел на палубу — там тоже было пусто. Спустился в кубрик, а там всё в кро…
— Капитан, я не хочу это слышать! — взмолился Хаген, с трудом удерживаясь от желания закрыть уши и убежать прочь. Его колотила сильная дрожь, рубашка промокла от пота, а в голове билась лишь одна мысль: если он узнает, что увидел Гарон в кубрике, то никогда больше не осмелится ступить на борт «Невесты ветра». — Прошу вас, не надо!
— Надо же, — сказал Крейн, усмехнувшись. — Я и не думал, что ты такой впечатлительный. Что ж, поверья на пустом месте не возникают, да и песни зря не поются. Помнишь, есть такая — про капитана и его десять жен? Всё дело в том, что женщин может быть сколько угодно. Но ни одну из них капитану нельзя любить, иначе… ты понимаешь, да?
Конечно, пересмешник понял — и отчаянно пожалел, что затеял этот разговор, столь неприятный для обоих. Он выругал себя за неосмотрительность и уже собрался попросить у Крейна прощения, как вдруг позади раздался звонкий мальчишеский голос.
— Капитан Крейн! Капитан! А я как раз вам письмо несу!..
Запыхавшийся посыльный протянул Кристобалю Крейну конверт и застыл, устремив на капитана взгляд, полный восторга и преданности. Магус бросил ему монетку и углубился в чтение; сорванец отбежал в сторону и замер, словно послушный щенок. Послание оказалось длинным. Хаген, исподволь наблюдая за фениксом, понял: что-то случилось, но вот хорошее или плохое? Хотелось бы знать…
— Надо же, как быстро, — пробормотал магус, пряча письмо. На его губах играла легкая улыбка. — Но это к лучшему, кракен меня побери!
— Его Величество ждет ответа, — подал голос мальчишка. — Он просил…
— Ответ я доставлю сам, — сообщил Крейн, уже не скрывая широкой улыбки. — Чего это вдруг Лайра передает мне приказы через курьеров, как обычному наемнику? Не-ет, я должен услышать всё лично от него. А ты, если хочешь, беги вперед — предупредить.
Мальчик так и сделал — припустил по мостовой, только пятки засверкали.
— Ступай-ка домой, — сказал капитан, повернувшись к своему матросу. — Я скоро буду. Пусть начинают подготовку к отплытию.
— Сегодня? — ошеломленно пробормотал Хаген. — Сейчас?!
— Нет, через год! — рявкнул Крейн. — Я кому сказал, на борт! И только попробуй заговорить по пути с этой зеленоглазой вертихвосткой!..
Хаген даже не успел осознать, что происходит, а ноги сами понесли его вперед. Без помощи Крейна не обошлось? Феникс, внешне спокойный, на самом деле был похож на кипящий котел, с которого вот-вот должно было напрочь снести крышку. «Заступница! — ужаснулся Хаген. — Он за неполную неделю успел сойти с ума от безделья!»
И про какую это вертихвостку Крейн сказал ему напоследок?..
* * *… — Ты сумеешь? — Дядюшка Пейтон пытливо смотрел ему в глаза, хмурился, словно не решаясь высказать вслух сомнения. — Ты ведь ещё так молод… и там не будет помощников, всё придется делать самому…
Хаген с трудом сдержал раздражение. Неужели его всё ещё считают ребенком?
— Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь. Вы получите свой пакет вовремя, в целости и сохранности.
— Ну-ну, — только и сказал Пейтон. — Желаю удачи.
Дело, которое ему поручили, и впрямь было не особенно сложным — если не принимать во внимание, что оно оказалось совершенно незаконным.
За полтора года, что Хаген прожил в доме Пейтона, дядюшка ни разу не заговорил с ним о том, на что сам намекал тогда, в своем кабинете. Пейтон, выдававший себя за обычного человека, держал небольшую лавку, в которой продавались бумага, чернила и аляповатые застежки для книг, украшенные дешевейшими камешками. Иногда дядюшка сам выходил к покупателям, но чаще это делали его помощники Виксен и Марио, тоже приходившиеся как торговцу, так и Хагену очень дальними родственниками. Наблюдая за своими «кузенами», один из которых оказался нелюдимым, с волчьими повадками, а другой — болтливым дуралеем, молодой пересмешник пришел к весьма лестному для себя выводу: их дар оставлял желать лучшего.
Когда-то тетушка Эвелла обучила племянника основам семейного искусства, и ей Хаген сейчас был весьма благодарен. Без бдительного надзора Хеллери он быстро наверстывал упущенное, и Пейтон всячески ему помогал, до поры не требуя ничего взамен. Уже через два месяца после начала занятий Хаген мог изобразить чужое лицо так, что даже при ярком свете полуденного солнца никто не заметил бы разницы. «Ты талантлив, мальчик мой! — воскликнул Пейтон восхищенно. — Даже Хеллери в молодые годы не сравнилась бы с тобой, что уж говорить обо мне…»
Хеллери? Выходит, бабушка запрещала ему пользоваться семейными способностями вовсе не из-за того, что сама была бездарна? Это была слишком уж сложная мысль для пятнадцатилетнего паренька, и Хаген её отбросил. Леди Хеллери осталась в прошлом, вместе со своей убежденностью в том, что надо сидеть тихо и ждать, пока всё образуется.
Ещё одна наука, которую он изучал под руководством Пейтона, требовала совсем других усилий и занимала гораздо больше времени. «Ты должен это выучить! — говорил дядюшка, вручая ему очередную книгу, где описаны были ядовитые растения, произрастающие на разных островах. — Эти знания, быть может, когда-нибудь спасут тебе жизнь!» Хаген послушно учил, удивляясь тому, как часто цветок, радующий взгляд, оказывается на поверку смертельно опасным. Частенько он засыпал над книгой, но Пейтона до поры, до времени это не волновало.
Иной раз Хаген выходил к клиентам вместо своих кузенов или даже вместо самого Пейтона: они были примерно одного роста и сложения, а всё остальное зависело лишь от грима. Ни разу никто не заподозрил подмены. Всё шло просто превосходно, за исключением одного — Трисса вдруг стала игнорировать кузена, уделяя подругам, книгам и одиноким прогулкам по городу куда больше внимания, чем хотелось бы. Но он не отчаивался и терпеливо ждал своего шанса.
Настал день, когда Пейтон осторожно намекнул племяннику, что хотел бы поручить ему некое дело — и тот с восторгом согласился. Недолго посомневавшись, дядюшка объяснил:
— Видишь ли, мой мальчик, в западной части города проживает некий Тео, художник. Как мне удалось разузнать совершенно случайно, он получил на днях письмо от Аматейна… очень важное письмо. И мне во что бы то ни стало нужно его раздобыть, потому что… хм… если я узнаю, что в нем написано, то смогу… смогу на шаг приблизиться к восстановлению нашего доброго имени! Так вот, ты когда-то обещал мне, что выполнишь любое поручение во благо клана…
— Приказывайте, дядя! — сказал Хаген. О том, что именно было сказано за время их первого откровенного разговора, он давным-давно позабыл. — Я сделаю всё, что нужно.
Нужно было всего-то спуститься в лавку, где кузены беседовали с каким-то покупателем, хорошенько этого незнакомца рассмотреть — но так, чтобы он ничего не заметил, — и надеть его лицо. После этого следовало отправиться в дом к тому самому художнику, войти по-хозяйски, не обращая ни на кого внимания, и забрать пакет. Дядя заботливо приготовил подробный план дома — и где только раздобыл? — описал печать, которая скрепляла столь необходимое ему письмо, и даже отыскал где-то плащ, украшенный богатой вышивкой.
Итак, если не брать во внимание муки совести, дело было плевое.
— Тебя не остановят, ни о чем не спросят, — сказал Пейтон. — Хозяин дома сегодня ужинает у правителя Фиренцы. А этот человек… ну, которого тебе нужно изобразить… они очень близкие друзья…
Хаген поморщился — он уже знал о странных привычках Соловьев и прекрасно понял, что подразумевалось под «близкими друзьями». Но волшебные слова «во благо клана!» прозвучали…
— Я всё сделаю в лучшем виде, не беспокойтесь!
И сделал. Спустился на первый этаж, скользнул взглядом по одинокому посетителю, которого обихаживали сразу два дядиных помощника, а через порог шагнул уже с новым лицом — смазливой физиономией изнеженного юноши, с капризным ртом и причудливо изогнутыми бровями, правая выше левой. Волосы он с первого дня в Фиренце красил в черный цвет, и это оказалось весьма кстати. Никто — кроме, быть может, умелого щупача — не распознал бы подделки!
По пути к особняку художника Хаген с трудом сдерживался, чтобы не побежать, но вовсе не от страха — просто во всем теле появилась странная легкость. Казалось, он мог бы и взлететь! Не замедляя шага, самозванец вошел в чужой дом, походя отвесил пощечину мальчишке-слуге, не успевшему вовремя открыть дверь, и нахально украл из вазы красное яблоко.
Забрал пакет и был таков.
Обратно Хаген шел уже со своим лицом, не торопясь — и попал под ледяной ливень. Дома пересмешник только и успел, что передать пакет дяде, а потом рухнул на кровать, где целых пять пять дней пролежал в лихорадке, то и дело проваливаясь в беспамятство.
* * *Как и подозревал Хаген, Кристобаль Крейн не стал задерживать отплытие: ещё до захода солнца «Невеста ветра» вышла из гавани Каамы и направилась на северо-запад. В тот же вечер капитан собрал в своей каюте тех, с кем привык советоваться — и как-то вышло, что пересмешник оказался в их числе. Компания и без него была довольно странной: Джа-Джинни, чьи крылья то и дело задевали что-нибудь из предметов обстановки, молчаливая Эсме, уделявшая больше внимания своему ручному зверьку, чем важному разговору, и злой Умберто, сильно исхудавший и осунувшийся.
— Дело принимает интересный оборот, — сказал Крейн. — Хотел бы я знать, кого Лайра послал бы в Ямаоку, не окажись мы поблизости…
— Он отправился бы туда сам, — хмыкнул крылан. — И тебе это известно не хуже, чем мне. Давай-ка ещё раз попробуем разобраться в этой истории — ну, пока есть время.
История и впрямь была странная. Правитель города Ямаока сообщал Его Величеству, что вся питьевая вода в городе отравлена каким-то неизвестным ядом, от которого люди погружаются в беспробудный сон. Пока что правителю удалось остановить распространение заразы, но город без воды оказался в бедственном положении — и просил помощи у короля.
— …Самое главное! — проговорил Крейн, завершая рассказ. — Из письма следует, что в этом замешаны магусы. Правитель изъясняется очень витиевато, но всё-таки ошибки быть не может — небесные дети имеют отношение к происходящему. Конечно, мы всё увидим, прибыв в Ямаоку, но мне кажется, кое-какие выводы можно сделать сейчас.
Он замолчал, выжидающе глядя на своих помощников.
— Трудно сказать что-то определенное, не видя больного… — задумчиво произнесла Эсме. — Если бы я хоть знала, что попытался предпринять их целитель и почему у него ничего не вышло…
— В Ямаоке нет целителя, — сказал Крейн. — Как и в Кааме, а также в Лейстесе. Слуги Эльги здесь, на Окраине, встречаются необычайно редко. Разве ты это не поняла после того, что приключилось с сыном Зубастого Скодри?
Эсме растерянно взглянула на капитана.
— Но почему?!
— А я откуда знаю? — Магус пожал плечами. — Их здесь нет, вот и всё. Это всем известный факт.
— Гм, Кристобаль, а ведь она права, — встрял в разговор Джа-Джинни. — Я как-то раньше не задумывался, в чем причина… Неужели целители на Окраине просто не рождаются? Те немногие, кто всё-таки сюда попадал, были родом из других краев, вот как наша Эсме. Странно, не находишь?
Крейн дернул плечом, неохотно кивнул — да, странно. Капитану явно не нравилось, что разговор начал плавно утекать в другую сторону, но почему-то он не торопился осаживать крылана, которого неожиданное открытие очень увлекло. В конце концов, это сделала Эсме:
— Ладно, Джа-Джинни! Рождаются целители в здешних городах или нет, это нам сейчас не поможет. Я тут вот о чем подумала: из известных ядов три или четыре вызывают сон, подобный смерти… — «Восемь», — мысленно поправил её Хаген. — Точнее я смогу сказать, когда увижу отравленных.
— И ты с любым ядом сумеешь справиться? — поинтересовался Джа-Джинни.
— Хотела бы я сказать, что справлюсь хоть с одним… — Она вздохнула. — Не забывайте, у меня мало опыта. В Тейравене не так уж часто случались отравления.
— Ничего страшного, — с усмешкой проговорил Крейн. — У нас есть ещё один знаток.
— Да? — Глаза крылана от удивления сделались совершенно круглыми. — И кто же он? Не я и не Умберто, это точно. Уж не ты ли, Хаген?
— Угадал, — ответил капитан вместо пересмешника, которому отчаянно захотелось провалиться сквозь землю… точнее, сквозь палубу. — Но об этом мы ещё успеем поговорить. Сейчас меня гораздо больше интересует, кому и зачем могло понадобиться подобное.
— Так ведь ясно всё! — впервые подал голос Умберто. — Кто-то устроил ловушку для Лайры, а он отправил в неё нас. Проще некуда, капитан!
— Но кто именно? — переиначил свой вопрос Крейн. — Не похоже на Вейлана или Торре, слишком уж изобретательно.
— Считаешь, Капитан-Император нашел нового помощника? — спросил Джа-Джинни. Его когти барабанили по столу, выдавая беспокойство. — Думаешь, нас поджидает кто-то незнакомый?
Магус пожал плечами — дескать, увидим.
— Хаген, а тебя не тревожит, что в Ямаоке мы можем встретиться с Грейди? — вдруг произнес Умберто невинным тоном, как будто речь шла о пустяке. Пересмешник вздрогнул от неожиданности — и наконец-то понял, отчего при слове «Ямаока» его всякий раз охватывало не только ожидание приключения, но и тревога. Грейди, конечно же…
— Не думаю, что он всё ещё в городе, — сказал он, стараясь говорить небрежно. — Молодой и умелый моряк давно должен был отыскать себе другой фрегат.
— Моряк, отставший от корабля, — насмешливо уточнил Умберто. — Моряк, спьяну проспавший отплытие. Не-ет, я уверен — он всё ещё там, ждет тебя!
Чтобы скрыть растерянность, пересмешнику пришлось вспомнить о своем даре. Если Умберто сказал правду, выходит, из-за его поступка Грейди очутился в некоем подобии «Веселой медузы», среди негодяев и неудачников… нет, такого не могло случиться!
— По всей вероятности, ты прав, — сказал Джа-Джинни. — В сезон дождей, зимой, вообще шансов наняться мало, а тут ещё скандал… Кристобаль, ты как считаешь?
— Никак, — ответил магус, которого вдруг удостоил вниманием ларим Эсме — прыгнул на колени, встал на задние лапки и принялся обнюхивать лицо, смешно поводя усатой мордочкой вверх-вниз. — Грейди сам себе хозяин, его судьба меня не волнует. Если это кому-то не нравится…
Ларим лизнул его в нос.
— Несправедливо! — заметил Джа-Джинни. — Нас он только кусает, а тебя, смотри-ка, полюбил!
— Он просто понял, кто здесь главный, — отшутился Крейн и аккуратно передал зверька смущенной целительнице. Хагену показалось, что если бы она не удержала своего питомца, тот бы опять перепрыгнул на колени к капитану.
Разговор зашел о всяких мелочах, и о Грейди все забыли — все, кроме пересмешника. Внезапно открывшаяся истина не давала ему покоя: выходит, он снова разрушил человеческую жизнь, не испытав при этом никаких угрызений совести. «Хеллери была права, — подумал он, ощущая странную тяжесть в груди. — Пейтон был прав. Вечно я всё порчу!»
От тягостных раздумий его отвлек пристальный взгляд Эсме: целительница смотрела так, будто ей была известна его подлинная история… хотя нет, как раз наоборот. Знай она, какой он на самом деле, ни за что не взглянула бы с сочувствием, вообще перестала бы его замечать — и поделом! «Прости, — сказал он мысленно. — Когда-нибудь ты все узнаешь и будешь с негодованием вспоминать о том, как позволила подлому оборотню себя обмануть…»