Она встала у изголовья кровати, а Эсме присела на единственный табурет, имевшийся в комнате. Кузнечик оказался не у дел и почувствовал себя очень неуютно, если вообще можно было чувствовать себя хорошо рядом с ложем умирающего целителя. Он отошел к окну и, прислонившись щекой к холодному стеклу, принялся размышлять.
Эсме говорила, что каждый целитель волей-неволей черпает силу из того же источника, который питает его собственное тело, сокращая тем самым отпущенный Заступницей срок пребывания на земле. «Зелья помогают отдалить конец, — сказала она как-то раз, не вынеся бесконечных расспросов юнги. — Собственно, без них ни один слуга Эльги не дожил бы и до тридцати. Но, как бы там ни было, мы растрачиваем свою жизнь на то, чтобы спасать чужие жизни…» Он всё это знал, но как-то не задумывался раньше о том, чем всё заканчивается.
«Выходит, они не просто умирают от старости?»
Белая кошка шумно вздохнула и положила голову на подушку; длинные усы защекотали лицо Лайона и он… улыбнулся. Обескровленные губы лишь чуть-чуть дрогнули, но всё-таки это совершенно точно была улыбка, и её заметили все.
Так, с улыбкой на устах, целитель и умер.
… — Нет, я вовсе не была его пациенткой, — сказала Эсме. Они покинули комнату, в которой служанка Лайона, с трудом сдерживая слезы, начала готовить тело своего хозяина к погребению, и спустились на первый этаж, в гостиную. — Я вообще впервые в этом городе.
Эстрелла и белая кошка смотрели на неё, не говоря ни слова; хозяйка кошки выглядела безучастной, словно разговор её вовсе не интересовал.
— Я искала целителя, который мог бы ответить на один непростой вопрос, — прибавила Эсме. — Вопрос… э-э… весьма деликатного свойства.
Против всех ожиданий Кузнечика, целительница Эстрелла промолчала, а вместо неё заговорила черноглазая девушка, чей странный взгляд всё ещё пугал юнгу.
— Лайон смог бы ответить на любой вопрос, — проговорила она с грустью. — Он был знатоком своего дела и не боялся трудностей. Вы прибыли в Эверру совсем недавно? Я догадалась, потому что ни вы сама, ни ваш слуга меня не узнали… Я Марлин. Марлин Краффтер. И Лайон, мой друг, был единственным, кто попытался исцелить моё увечье. — Она помедлила. — Вероятно, это его и убило.
Кузнечик застыл с открытым ртом.
«Друг?!..»
— Он очень вас любил, — сказала Эсме; слова её несли боль. Неподвижное лицо Марлин Краффтер на мгновение исказилось, словно на волю едва не вырвались тщательно сдерживаемые рыдания, а потом дочь повелителя Эверры начала говорить.
История её была короткой и простой.
…Марлин Краффтер, которой лишь несколько дней назад исполнилось двадцать, была слепа от рождения. Скрыть это от окружающих не представлялось возможным, поэтому лорд Вейри и его супруга поступили иначе: они сразу же сообщили всем о своей беде и принялись искать целителя, который смог бы совершить чудо.
Таковых не нашлось.
Для всех небесных детей, и в первую очередь для собственных родственников, Марлин была кукушкой. Вслепую она не могла освоить тайны механической магии и потому оказалась обречена на бесцельную жизнь в одиночестве, без надежды даже на замужество из практических соображений: три её старшие сестры, здоровые и красивые, легко завоевывали сердца всех вероятных кавалеров, а первая дочь Вейри Краффтера, Аннабелла, уже вышла замуж за одного из весьма влиятельных членов семейства Фиренца. Когда шесть лет назад Марлин осознала, что ей суждено бродить в темноте, быть может, два-три столетия, лорду-искуснику пришлось звать во дворец целителя, чтобы тот зарастил её запястья, искромсанные тупым ножом.
Так появился Лайон.
К счастью, Марлин уже знала, что целитель не умеет отказывать в ответ на просьбу о помощи; к счастью, ей хватило самообладания и смелости ни о чем не просить. Молчала она и потом, когда молодой целитель стал появляться во дворце всё чаще, используя для этого самые разные поводы. Лорд Вейри их встречам не мешал, хотя и поручил слугам следить за тем, чтобы юноша не перешел границ дозволенного. Быть может, останься всё по-прежнему, влиятельный магус всерьез задумался бы о том, насколько применимо к его дочери древнее правило о недопустимости браков между детьми земли и неба… но богам было угодно, чтобы через десять с лишним лет после того, как старейшина клана Краффтер послал письмо с просьбой о помощи в Воронью цитадель, Бдительные ему всё-таки ответили.
Так появилась Дымка.
Большая кошка, выращенная в лабораториях алхимиков, несла в себе и на себе частицу древней магии семейства Корвисс: её массивный серебряный ошейник таил некое хитроумное устройство, позволявшее тому, кто надевал на руку специальный браслет, составлявший пару с ошейником, видеть то же самое, что видела Дымка. Браслет защелкнул на руке Марлин сам Кармор Корвисс, ближайший сподвижник пребывавшего в добровольной ссылке старейшины Воронов, и с тех пор она его не снимала.
Мир тьмы стал миром черно-белых фигур, размытых теней и вечного сумрака. Постепенно девушка и кошка привыкли друг к другу, и Марлин даже перестала вздрагивать всякий раз, когда её рука нащупывала под гладкой шкурой пардуса металл. Она не хотела думать о том, что сделали с Дымкой алхимики, она хотела лишь наслаждаться новым миром, хоть он был и жалким подобием того, который представлялся ей по рассказам Лайона.
Лайон оказался, пожалуй, единственным, кого случившееся нисколько не обрадовало. Их встречам во дворце пришел конец: обретя зрение, девушка обрела и некую более важную роль в семье. На неё уже не смотрели с жалостью, как на беспомощную калеку, её уважали и боялись… точнее, страх вызывала Дымка, но это не имело особого значения. Целителю дали понять, что в его услугах больше не нуждаются, и теперь уже Марлин пришлось изыскивать пути для того, чтобы тайком увидеться с тем, кто долгие годы был её единственным другом.
Чем всё закончилось, Эсме и Кузнечик видели своими глазами, а до этого ещё была неделя медленного угасания…
— Вас пугает, наверное, моё спокойное лицо, — прошептала Марлин. — Я давно знала, что переживу его, ведь отпущенные нам Заступницей сроки трудно сравнивать. Но потерять всё сейчас… Это больно. Простите, я не могу больше говорить.
Кузнечик тихонько вздохнул: он понимал молодую ласточку, наверное, лучше кого-то другого. Она страдала, но была вынуждена повиноваться обычаю и вести себя с достоинством… а ведь страдание должно было лишь усилиться в скором времени — потом, когда она окончательно осознает, что прошлого не вернуть. Ещё он теперь понимал, отчего никто больше не пришел проводить целителя в последний путь: Лайон был молод и должен был прожить ещё много лет, не случись на его пути Марлин Краффтер. Эсме не раз говорила, что слуги Эльги вовсе не всемогущи и не могут восстановить то, чего нет. Должно быть, глаза Марлин лишь с виду казались обычными, здоровыми, а на самом деле чего-то в них не хватало для того, чтобы девушке открылся мир, полный ярких красок.
«Неужели Лайон этого не знал?»
— Оставим безумства влюбленным, — негромко проговорила Эстрелла. — Расскажи мне, зачем ты ищешь целителя, девочка. Сдается мне, тебе вовсе не излечение нужно.
Не успела Эсме ответить, как Марлин Краффтер встала, жестом подзывая Дымку. Кошка одним плавным движением перетекла из угла комнаты, по пути задев колено Кузнечика длинным хвостом. Юнге показалось, что его нога сразу же онемела.
— Вопрос деликатного свойства, я помню, — сказала Марлин. — Что ж, тогда мы…
— Оставайтесь! — перебила Эсме. — Вы рассказали мне о своей жизни, я расскажу кое-что о своей. Быть может, именно вместе вы и сумеете мне помочь, потому что всё и впрямь очень сложно. Я… я даже не знаю, как начать.
Тут Кузнечик сделал такое, чего сам от себя не ожидал: он кашлянул, чтобы привлечь внимание, и хрипло проговорил:
— Покажи им. Покажи… на мне.
Эстрелла удивленно подняла брови, но ничего не сказала; Дымка выжидающе уставилась на Эсме. Целительница взглянула на юнгу с удивлением, которое тотчас же сменилось сомнением пополам с печалью — и, чтобы она не передумала, он протянул руку.
Зажмурился, чтобы ничего не видеть…
«Видишь? Я верю тебе».
— Заступница! — ахнула Эстрелла. — Этого не может быть!
— Это есть, — ответила Эсме. Она обнимала Кузнечика, прижимая к себе его лохматую голову, и юнга чувствовал сквозь отголоски не до конца успокоившейся боли, как колотится в груди её сердце. — И мне с этим приходится жить. Помогите, прошу вас!
Пожилая целительница вздрогнула; к счастью, Эсме не была больна и нуждалась в помощи совсем иного рода, но въевшаяся с годами привычка отвечать на любую просьбу определенным образом дала о себе знать. На лице Эстреллы отражалась борьба, и Кузнечик с восторгом и ужасом понял, что Эсме не ошиблась в выборе.
Эстрелла и впрямь что-то знала.
— Тебе никто не сможет помочь, девочка моя, — сказала она с горечью. — Твой дар, он… ох, прости… мой учитель таких, как ты, называл порчеными. — Слово хлестнуло, как удар бича. — Он твердил, что порченые не умеют исцелять, а только разрушают.
Рука Эсме стиснула плечо Кузнечика.
— Но я могу исцелять, вы же видели.
— Я не знаю! — Эстрелла развела руками. — Возможно, со временем черная сила возобладает над золотой… Мой учитель также говорил, что порченых забирают в Гильдию целителей, где они исчезают бесследно.
Воцарилось молчание, а потом Эсме произнесла упавшим голосом:
— Правильно. Я тебе говорила, Кузнечик? Меня нельзя больше подпускать к раненым…
— Постойте-ка! — сказала Марлин. — Я, конечно, ничего не смыслю в таких делах и даже не знаю, как выглядит золото… Лайон говорил, что облако, которое появляется вокруг его рук во время исцеления, на самом деле золотое, а не серое, каким его видим мы с Дымкой. Но когда он пытался исцелить мои глаза… — тут голос Марлин дрогнул, она ненадолго замолчала. — Я всё видела со стороны. Только на третий раз облако было таким, как обычно, а до этого оно показалось мне… странным. В нем смешивались два цвета — должно быть, золотой и черный.
Теперь настал черед Эстреллы и Эсме изумленно глядеть на Марлин, и Кузнечик не сразу осознал, что именно в её словах встревожило и его самого. Только на третий раз, сказала она. Три! Но разве целителю, который взялся за невыполнимое задание, могли быть дарованы три шанса? Ему следовало бы умереть сразу…
— Т-три раза? — ошеломленно спросила Эстрелла. — Отчего я об этом слышу впервые?!
— А это так важно? — проговорила Марлин, и по её щеке скатилась слеза. — Какая разница…
— Огромная! — воскликнула пожилая целительница. — Если Лайон тоже был порченым… если он обладал этой черной силой, но мог исцелять…
И беседа плавно перетекла в новое русло. Кузнечик слушал и думал о том, что Эстрелла и Марлин Краффтер с радостью ухватились за чужую беду — хрупкую соломинку над пропастью собственного горя. Ещё он думал о тех, с кем ему совершенно точно уже никогда не удастся свидеться вновь, и от этого сердце превращалось в тяжелый камень. «Им не разгадать сейчас этой тайны, — сказал он себе, наблюдая за тремя женщинами. — Впрочем, разве это имеет значение? Быть может, хоть кому-то после этих разговоров станет легче…» Дымка подошла, обнюхала его, смешно привстав на задние лапы, и с тяжелым вздохом улеглась в ногах. Ей тоже сделалось скучно… или грустно?
Юнга с трудом унял дрожь в коленках и погрузился в воспоминания.
* * *Рыбацкая деревня на окраине Эверры как будто вымерла: должно быть, кто-то сообщил о приближении незваных гостей, и местные жители попрятались по домам. Крейн пришел сюда, чтобы отыскать того рыбака, который единственный из всех, повстречавших пожирателя кораблей на своем пути, сумел спастись. Теперь это дело оказалось вовсе не таким простым, как он рассчитывал, но магус не собирался отказываться от своей затеи и спокойно шел вперед, в надежде повстречать кого-нибудь на пути. Умберто шагал следом за капитаном, глазел по сторонам и мысленно клял себя за то, что вчера рассказал ему про везучего парня. Надо было держать язык за зубами, и тогда он не оказался бы сейчас в этом поселке, столь похожем на другой, ненавистный его сердцу.
Они шли по узкой улице, которая то и дело виляла из стороны в сторону, и постепенно приближались к пристани. День выдался ясный, жаркий: простиравшееся до самого горизонта море играло с лучами солнца, и порою водная гладь блестела так, что на неё было больно смотреть. Далеко от берега виднелись несколько треугольных парусов.
«Им никогда не стать большими, — вдруг подумал Умберто. — Это рыбачьи лодки, они навечно останутся такими, как сейчас. Несправедливо…»
— Что-то случилось? — вдруг спросил Крейн, приостановившись. — Ты сам на себя не похож.
— Да нет, всё в порядке… — он пожал плечами. — Просто мы зря теряем время. Зачем тебе нужен этот рыбак? И так ведь понятно, что за тварь его чуть было не сожрала.
— Без сомнения, — ответил магус. — Но мне бы хотелось узнать, где именно это произошло. И вообще, о любом событии лучше узнавать из первых уст, а не от сплетников. Не удивлюсь, если на самом деле всё было совсем не так, как твердит молва.
— Да-да! — хмыкнул Умберто. — Может, этот рыбак вовсе не выходил в море, а пьянствовал где-нибудь втихомолку, и потом всем рассказал, что ему пригрезилось в хмельном бреду?
Стоило ему это сказать, как детский голос крикнул откуда-то сверху:
— Враньё!
Моряки как по команде подняли головы: они стояли возле огораживающей чей-то двор стены, оплетенной диким виноградом — на такой же Умберто накануне ночью прятался от деревянного голема и уже знал, что она вполне подходит на роль наблюдательного поста. С высоты в полтора человеческих роста на них смотрел, опасно высунувшись из гущи листьев, взъерошенный темноволосый мальчик лет восьми, похожий на драчливого воробья.
— Врете вы всё! — авторитетно заявил он. — Ролан взаправду чудище это видел, и оно… А-а!!! — тут лоза, не выдержав, затрещала. Мальчишка стал валиться вперед и упал бы головой вниз на мостовую, не подхвати его Крейн в последний момент.
Мгновение они смотрели друг на друга — как бы сорванец не пытался сохранить рассерженное выражение лица, пытливый взгляд выдавал его интерес к незнакомцам, — а потом магус вдруг сказал пренебрежительно:
— Сам ты врешь! Где это видано, чтобы хищная тварь поселилась вблизи от большого и шумного порта? Они ведь умные, эти создания — поджидают корабли в открытом море, где на помощь звать некого.
— Ролан его видел! — запротестовал мальчик, отскакивая в сторону. — Он сам мне говорил! Он сказал, чудовище на кракена похоже, только…
— Воображения твоему Ролану не хватает! — перебил Крейн всё с той же надменной интонацией. — Тоже мне, придумал — кракен! Да в море кракенов как в городе голубей!
Глаза мальчишки широко раскрылись от обиды и наполнились слезами — ещё бы, какой-то прохожий моряк вдруг объявил его друга лжецом! — но он быстро взял себя в руки и сказал, сердито нахмурившись:
— Вот идите и сами его спросите.
— А вот и пойду, — Крейн торжествующе улыбнулся. — Показывай дорогу!
— Ты и рыбака рассчитываешь обвести вокруг пальца? — негромко спросил Умберто, когда мальчик зашагал по улице, от избытка чувств пиная попадающиеся камешки и подымая тучи пыли.
— Посмотрим, — уклончиво ответил Крейн. — Мне не так уж много от него нужно.
Они прошли ещё совсем немного и оказались на пристани, где у покосившихся деревянных причалов стояли лодки с убранными парусами. Здесь тоже было немноголюдно, но рыбаки, занимавшиеся своими делами, на незнакомцев внимания не обратили.
«Я как будто попал в прошлое…» — подумал Умберто.
— Эй, Ролан! — закричал их провожатый. — Тут тебя какие-то люди ищут!
На борту одной из лодок худощавый светловолосый парень чинил порванную сеть; заслышав голос мальчишки он встрепенулся и, как показалось Умберто, чуть было не кинулся в воду. «Вот была бы потеха! — подумал моряк с внезапным злорадством. — Ищи его потом по всему побережью…» Крейн, должно быть, подумал о том же — его лицо потемнело, плечи напряглись.
Ролан, однако, передумал бежать и остался на месте.
— Чего надо? — грубовато спросил он, когда моряки приблизились, и прибавил, обращаясь к мальчику: — Бакли, я сколько раз тебе говорил не водить сюда чужих, а?
— Ну Ро-олан… — заныл ребенок, но рыбак уже его не слушал — смотрел на незнакомцев и, похоже, готовился к неприятностям.
Умберто ждал, что Крейн просто спросит этого Ролана, где именно с ним приключилась смертельно опасная история, однако всё пошло не так: магус, не утруждая себя долгими объяснениями, перепрыгнул на борт лодки. Её хозяин от такой наглости оторопел.
— Что это? — Крейн ткнул пальцем парню в лоб. Умберто лишь теперь понял, что капитан в ярости и еле сдерживается, чтобы не вспыхнуть. — На тебе печать! Хоть понимаешь, что ты натворил?!
«Какая печать?» — пробормотал Умберто, но Ролана этот странный вопрос ничуть не удивил, даже наоборот — привел в чувство. Рыбак приободрился и сказал, с вызовом глядя на незваного гостя:
— А что такое? Я сам себе хозяин, что хочу — то и делаю. Ты мне не указ, незнакомец, поэтому иди-ка своей дорогой!
— Да уж, конечно, — язвительно сказал Крейн. — Каждый волен со своей жизнью делать, что заблагорассудится. Но если уж тебе так захотелось познакомиться с Великим штормом, то зачем впутывать в это лодку? Можно было просто утопиться — и все дела…
Ролан озадаченно уставился на моряка, чей вид совершенно не внушал ему доверия, но слова ранили, будто лезвия кинжалов. На совсем ещё юном лице рыбака сменили друг друга злость, удивление, растерянность, и, в конце концов, им овладела тревога.