Пока я сомневалась, сбросив скорость почти до двадцати, девочка остановилась и расставила руки в стороны, перекрыв путь вперед. Пришлось повернуть на проселочную дорогу. Указатель. «Объедкино». Представляю это шикарное местечко. Но там тоже может быть магазин, или просто люди скученно живут. Прибавляю газ. Почему-то вспоминаю кучку пепла в гараже. И вдруг я подумала, что это сгорела тетрадка, которую нашла Лизавета. Зачем ее жечь?
В этот момент я увидела в зеркале голову Кирзача. В его любимой шапке. Я не сразу поверила, что он – в салоне, сзади меня, просто таращилась в полном ступоре в зеркало, а Кирзач приподнялся и закинул мне веревку на шею.
В ужасе я нажала на газ. Попробовала оттянуть веревку левой рукой, машину бросало из стороны в сторону, я подумала, что сейчас мы застрянем в снегу и все будет кончено. А если прибавить газу, а потом резко затормозить?.. Еще я в подробностях рассмотрела концы веревки – обтрепанные, с узелками. Это была веревка, которой Кирзач всегда подпоясывался. Я поняла, что истопник не пошел разделывать козленка, а быстро пробрался в гараж и залег в «Москвиче» сзади. И старые темные ели вдоль дороги, и рев мотора – просто удивительно, сколько я всего успела подумать и заметить, продолжая давить на газ. А перед глазами уже пошли синие пятна, и девочка оказалась вдруг прямо у капота, я нажала на педаль тормоза. Ничего. Еще раз! Моя нога легко провалилась вниз, машина продолжала скачками нестись вперед, тогда я вывернула руль, и «Москвич» врезался в ствол дерева. И стало темно.
Очнулась я от звука клаксона. Некоторое время ушло на осознание, что я себя чувствую. Местами. Правый глаз не видит. Потерла его – кровь. Он залит кровью. Вероятно, лоб разбит над бровью. Еще больно дышать. Это из-за ремня безопасности, нужно отстегнуться. Пробито лобовое стекло. Смотрю на дыру, потом, приподнявшись, вперед. Ничего не видно. Смотрю в зеркало. Сзади – никого. Пытаюсь открыть свою дверцу, не получается. Правая точно не откроется – тот бок машины разбит всмятку. Дергаю свою дверь. Ничего не выходит. Ложусь на сиденье и пытаюсь ногами расширить дыру в лобовом стекле. Получилось. Устала. Лежу и смотрю на веревку у меня на груди. Сволочь, душегуб! Вот, взбодрилась... Вылезаю в дыру на капот и вижу Кирзача. Его вышибло из машины при ударе в дерево. Надеюсь, он мертв!.. – так протаранить стекло. Стою, пошатываясь. Кирзач лежит на снегу с неестественно вывернутой рукой. У меня нет никакого желания проверять у него пульс, как учили на первых занятиях курсов медсестер. Проще позвонить в «Скорую». Пусть они и проверяют. Меня повело. Не удержав равновесия, сажусь в снег. Снег. Можно попробовать вытереть кровь с лица. Можно его есть и лепить снежки. Один, два, три...
Вдруг «Скорая» приедет слишком быстро, и врачи его откачают?.. Зато, если вызвать и милицию, его откачают и сразу же арестуют. Достаю телефон. Нажимаю на кнопки – никаких гудков. Только шорох и далекие голоса. Кто-то ругается. Мне тоже нужен врач. Щупаю живот. Испугался? И я. Что будем делать? Телефон, похоже, не работает. Можно пойти по дороге. Когда-нибудь дойдем до Объедкино.
Встаю на четвереньки и медленно поднимаюсь. Странно, но в тот момент мне не пришло в голову, что дорога назад может быть короче. Может быть, потому что я пошла по детским следам? И уже через несколько метров увидела впереди девочку. Иду за нею. Мне все время казалось, что я что-то забыла. Или – кого-то?.. Чтобы не тянуло оглянуться, я посильней обхватила живот.
Запретная зона
Стало темнеть, впереди раздался длинный тугой удар колокола. Я заспешила – подумала, что выйду к игрушечной церквушке, а вышла к заброшенной деревне с каменной аркой посередине, в которой висел большой колокол. У колокола стояла девочка. Это она раскачала язык за толстую веревку. Я подхожу и кладу ладонь на колокол, успокаивая его дрожь. В этот момент девочка берет меня за руку. Я вздрогнула и отдернула руку – как бы не упасть от прикосновения к ней, но девочка настойчиво просунула в мою свою ладошку и посмотрела снизу с радостью победительницы.
Из ближайших домов начали появляться люди. Человек десять собралось. Подошли к колоколу и стали. Высокий бородатый мужик выступил вперед и зычно объявил: «Это мое!» А потом вдруг схватил меня сзади за одежду и поволок. Я пыталась отбиваться – размахивала руками, чтобы вцепиться в его пальцы за спиной, тогда мужик приподнимал меня за лямки комбинезона и тащил некоторое время на весу. На весу было совсем неудобно, потому что начали болеть ребра слева, я и перестала сопротивляться. Только у низкой полуразвалившейся избы я увидела, что другой рукой он тащит девочку. Распахнув ногой дверь, забросил нас обеих в темное помещение. Я упала, закрыв руками живот, и лежала, стараясь не двигаться, пока в затхлой черноте не появился желтый прямоугольник – кто-то из дома открыл дверь.
В желтом проеме двери образовалась высокая фигура тощей старухи. Вполне миролюбиво она поинтересовалась:
– Чего разлеглись? Идите в дом. Или помочь подняться?..
Я медленно встала, осмотрела сени, в которые нас зашвырнули, а девочка мигом прошмыгнула под рукой старухи в дом.
Огромное и полупустое помещение. Длинный стол из досок, на котором стоят две керосиновые лампы, и это все освещение. У стола – шесть стульев с высокими спинками. Углы – темные, окна – крошечные, на гвоздях у двери висит одежда, старая сумка из грубой холстины с одной длинной ручкой, пучок засушенной травы и ржавое кольцо с тремя огромными ключами. Я сняла куртку и повесила ее на свободный гвоздь. В двух шагах справа на стене – рукомойник с подставленным под ним ведром. Еще одно ведро – с водой – стоит рядом. И ковшик в нем. Стараясь наклоняться осторожно, я зачерпнула воды и налила в рукомойник. Кое-как помыла лицо, глаз почти открылся. Вытираться нечем. Понюхала воду в ковшике и немного отпила. Стало легче. Осмотрелась – ни намека на зеркало или зеркальце. Ощупала распухшее место над бровью и скулу. Повернулась, а...
...старуха и девочка сидят на стульях за столом и смотрят на меня, не моргая.
– Добрый вечер?.. – неуверенно предложила я.
Старуха от моего голоса очнулась и шикнула на девочку:
– Оденься, стыдоба малолетняя! Хватит коленками голыми светить! А ты садись, чего застряла у помойного ведра?
Девочка прошмыгнула в темный угол и быстро возвратилась в чем-то длинном, подпоясанном веревкой. Я подошла к столу и обнаружила, что стулья не сдвигаются с места. Сесть можно – они стоят не слишком близко к столу. Сажусь и смотрю на стоящую рядом девочку – знакомая веревка. Пошарила у себя на груди. Пусто. Девочка подпоясалась веревкой Кирзача. Два раза обернула ее вокруг себя. Глядит на меня радостно, улыбка – до ушей, и замечает:
– А ты молодец!
– А ты разговариваешь, – заметила я и спросила у старухи. – Что это значит? Я умерла, да? Вы кто?
Девчонка прыснула и закрылась ладошкой от строгого взгляда старухи.
– Я – Бауля, – сказала та, – а это наша Верочка. Попрыгунья-егоза. С чего ты решила, что умерла? С того, что Верочка всяко болтает?
Пожимаю плечами. Осматриваюсь. Полнейшая тишина и покой. Даже пламя в керосинках не движется.
– У вас нет электричества, нет зеркала, а Верочка ваша давно умерла.
– Ни к чему нам электричество и зеркала, – спокойно заметила старуха. – Староверы мы. И Верочке мозги своими понтами не засоряй.
– Понтами?.. – опешила я. – Что это у вас означает?
– У нас, любушка, это означает заморочки на тему жизни и смерти, добра и зла, любви и ненависти и всяко другое непотребство, которое не имеет точного ответа или решения. А как не имеет – так нечего о нем и говорить. Говори только о том, что знаешь, сама видела или делала. Поняла, или еще эту тему перетрем?
– Поняла, – я стараюсь не улыбнуться от ее сленга. – Бауля – это имя? К вам так и обращаться?
– Следи за своим языком! – повысила голос старуха. – Не множь меня, а если нечаянно получилось, сплюнь два раза перед собой и топни вперед правой ногой.
Пожимаю плечами, смутно представляя, уместны ли тут извинения. И замечаю, что девочка и старуха смотрят на меня в напряженном ожидании.
– Поспеши!.. – зловеще прошептала Бауля, – а то я подумаю, что ты желаешь мне размножения!
Сама не знаю почему, но после этого комичного до идиотизма разъяснения я вдруг испугалась – представила сразу несколько одинаковых злых старух рядом – встала, плюнула на пол два раза и топнула правой ногой. Верочка и Бауля выдохнули и расслабились.
Я тоже села и постаралась собраться с мыслями. Судя по размерам комнаты, в которой мы сидим, это и есть вся изба. Больше всего мне не нравятся совершенно темные углы – как провалы, но там вряд ли поместятся кровати или лежанки. Еще нет печки. Нет посуды и кастрюль. Может быть, у этих странноверов есть отдельная изба, где они все коллективно питаются и спят?..
– Чего ищешь? – заметила мои взгляды Бауля.
– Смотрю, где тут можно полежать, – разъяснила я, опять вызвав смех девчонки. – У вас нет кроватей или топчанов, чтобы спать.
– Ты хочешь спать? – почему-то шепотом спросила старуха.
– Нет, но... – я задумалась.
Хорошо бы иметь местечко, чтобы спрятаться и затаиться.
– Если приспичит спрятаться, беги в угол, – будто подслушала мои мысли старуха. – Там много всяко тряпья укрыться. Укроешься с головой – и никто тебя не найдет, пока сама не вылезешь.
В сенях стукнула дверь. Верочка тут же с ловкостью напуганного зверька забралась под стол. В избу вошел мужчина, который нас сюда притащил. Остановился у порога и посмотрел на Баулю тяжелым сумрачным взглядом.
– Тут это... Кирзач требует девку себе. С ним пришли переговорщики.
К моему ужасу, в комнату вошел Кирзач в любимой вислоухой шапке, и за ним – четверо мужчин и одна женщина с рыжими спутанными волосами. Я посмотрела в угол. Успею добежать и спрятаться под тряпками?..
Бауля мой взгляд отследила и покачала головой – не стоит. В этот момент произошло нечто, что отвлекло меня от страхов – Кирзач сделал шаг вперед и... заговорил! Он сказал:
– Девка малая не твоя. Отдай ее родне.
Достаточно громко сказал, но без заносчивости, сиплым голосом.
Мужики позади него покивали головами, соглашаясь.
– У нее нет родни, – заявила Бауля.
– Ты, бабка Ульяна, в это дело не лезь, – выступил вперед один из мужиков, – не о родне речь, Кирзач неправильно заявил. Речь о том, кто ее сюда привел. За девкой присмотр нужен, сама знаешь. Он привел, он пусть с нею и валандается, – и показал рукой на Кирзача.
Меня начало колотить. Верочка вылезла из-под стола на четвереньках и громко воспротивилась:
– Не он! Не он! Я с ней пришла! – и схватила меня за руку.
Я дернулась и отшатнулась – никак не могу забыть свои падения из-за этой девчонки.
Обойдя мужчин, вперед выступила рыжеволосая:
– Вот и я думаю, пусть по-ничейному будет. Пусть она у меня живет, но свободно. Без запретов. И опять же, ее всегда найти можно будет рядом с этой... – женщина брезгливо посмотрела на меня и вдруг выдала: – с этой невестой.
– Пусть так и будет, – кивнул бородач. – Но учти! – он посмотрел тяжелым взглядом на Верочку. – Попадешься мне под руку – зашибу.
Рыжеволосая повела Верочку к двери. Верочка оглядывалась на меня и улыбалась, как будто все по ее вышло. Бородач сел за стол. Теперь они сидят со старухой напротив меня и смотрят перед собой, словно в одну точку. И вздохнули потом разом. Старуха взглянула на бородача. Он поднял глаза на меня. Сердце мое от его взгляда пропустило удар.
– Вот что, шалава, – сказал бородач устало, – жизнь в нашем скиту не всем под силу, но если будешь слушаться и не открывать рот, пока тебя не спросят, вполне доживешь... – он задумался.
Я решила уточнить, пока он думает:
– До чего доживу?
Последствия моего вопроса оказались совершенно непредсказуемыми: бородач изо всей силы стукнул кулаком по столу – мне показалось, что изба подпрыгнула, и рявкнул, открыв мощный зубастый зев в бороде:
– Сникни-и-е-э!
Старуха тут же схватила его сзади за волосы и резким движением опустила лицом в стол. Стало тихо. Не дожидаясь, пока бородач очнется и поднимет голову, я бросилась в угол и там, в кромешной темноте, на ощупь разрыла горку странных одежд и спряталась под ними.
Спокойный голос старухи откуда-то издалека заметил:
– Ты, Федор, стол кулаками не трогай. Сломаешь – не починишь.
– А ты, бабушка Уля, однако, опять мне нос сломала, – гундося, посетовал голос бородача.
Я крепко-крепко зажмурилась, чтобы хоть как-то расцветить тьму, и под моими веками поплыли разноцветные пятна, и в ушах стало шуметь, и я вспомнила, что нужно позвонить Байрону и сказать, что я его не дождалась, и назвать место, где меня искать – Объедкино.
Телефон отключился. Батарейка была разряжена.
* * *Через некоторое время глаза пришлось открыть, сбросить тряпки с себя и выйти на слабый свет – жутко хотелось писать. В комнате – никого. По крайней мере, в освещенном керосинками пространстве. Я толкнула дверь. Заперто. Пошарила руками в поисках крючка или запора – ничего. Поднажала плечом посильней и услышала голос Баули:
– Чего ломишься? Если нужда приспичила, так мы для этого пользуем ведро. Или собралась выйти и нашу святую землю обоссать?
Смотрю на ведро под рукомойником. Отстегиваю лямки комбинезона и пытаюсь правильно присесть. Еще ведь нужно и попасть удачно.
С большим облегчением потом быстро одеваюсь, осматриваюсь и вдруг понимаю, что не помню, из какого угла вышла. Ужас от мысли, что могу забраться к кому-то под одежду в полной темноте, пристолбил меня к нему. Делать нечего – придется идти к столу.
На всякий случай я потрогала все стулья – ни один не сдвинулся с места. Я села и посмотрела на столешницу. И заметила, какой чудный рисунок на струганых досках. Если наклониться, то перестаешь видеть боковым зрением, как будто взгляд целиком засасывается в переплетение сучковых лабиринтов. И так тепло и ласково взгляду в их серо-желтых глубинах.
* * *Очнулась я от руки Баули на плече.
– Отдохнула, невеста? Пора помолиться.
– Куда идти? – приподнялась я.
– Никуда, – старуха нажала на плечо и усадила меня. – Молится каждый, где хочет. Где надобность появится.
Я задумалась.
– Какая должна быть надобность? О чем молиться?
– Об имени своем. Молись, чтобы не забыть его, – Бауля обошла стол, села напротив меня, подождала, пока рядом с нею сядет бородатый Федор, и забормотала, закрыв лицо ладонями и дожидаясь нашего повторения: – Сохрани, судьба, мое имя, да не очернится оно от зла и напасти. Не дай мне забыть имя мое в любом из миров, в любой сущности – и звериной, и человечьей и в бесплотном обличье, имя мое – Ульяна.
– ... имя мое Федор, – повторил за Баулей бородач.
– Имя мое... – я задумалась. – Имя мое...
Старуха и бородач уставились на меня в ожидании. Я решилась:
– Имя мое – Текила.
Бауля медленно повернула голову и посмотрела на Федора.
– Девчонка не дура, – заметила она. – Только появилась, а уже знает, как прятаться.
Федор положил на стол свои огромные кулачищи и уставился на меня тяжелым взглядом. Я на случай внезапной болтливости закрыла себе рот ладонью.
– Как твое имя? – подался ко мне Федор. – Отвечай!
С облегчением убираю ладонь и быстро выпаливаю:
– Текила, а от кого мне надо прятаться?
Федор сжал кулаки, Бауля положила ему руку на плечо и объяснила:
– От того, кто дал тебе другое имя, а этого не знает и никогда не слышал. Как, ты сказала, твое имя? Повтори.
– Текила, только я ничего не поняла.
Бауля убрала руку с плеча Федора и кивнула ему:
– Так тому и быть. Выноси стул.
Федор встал и обошел стол, пробуя пошевелить стулья. Один – рядом со мной – сдвинулся с места, хотя совсем недавно стоял намертво. Федор взял его и вышел за дверь.
Бауля кивнула мне:
– Чего сидишь? Бери ведро и выноси. Заодно и второе возьми, принесешь чистой воды.
Подхожу к рукомойнику. Беру ведра.
– Куда выносить?
– В речку.
– А где это?
– Выйдешь на улицу и поймешь где, – усмехнулась Бауля.
– А колодец где? – спрашиваю я уже от двери. – Где набрать чистой воды?
– В речке.
* * *На улице – ни утро, ни вечер, а пасмурная муть. Я пошла по протоптанной в снегу тропинке. Несколько серых фигурок шли от других домов в сторону бугра. Каждая – с ведрами. Я прислушалась и подумала, что шум в ушах, который у меня не проходит с момента аварии, может быть шумом быстро текущей воды. Так и есть. За бугром я увидела речку. Неширокую, извилистую, с быстрым до одури течением: даже просто стоять сверху и смотреть – укачивает.
Подойдя к берегу, я посмотрела по сторонам. Неужели нужно вылить испражнения в реку? Поодаль вижу несколько сгорбленных фигурок. Один человек вылил свое ведро и тут же набрал воды из реки. Я думала – сполоснуть, а он с этой водой потащился не спеша к бугру. Осознав, куда выливают помои жители Объедкино и откуда потом пьют воду, я поставила ведра и скорчилась в рвотных потугах – вспомнила ковшик, из которого выпила. Тут же рядом услышала насмешливый женский голос:
– Ишь, как скрутило невесту нашу!
В нескольких шагах от меня уже знакомая мне рыжеволосая женщина спустилась к воде и полоскала подол своего платья. Стоя почти по колено в реке, она с трудом удерживалась в сильном потоке. Вода, отжатая из подола, уносилась бурыми полосами, и я подумала, что здесь все краски странные.
– Чего уставилась? – спросила женщина. – Свою кровь сначала смой, нечего на чужую пялиться.
Я в ужасе посмотрела на низ живота. На джинсовые штанины комбинезона.
– Голова! – раздался звонкий голосок Верочки.
Я потрогала голову и обнаружила высохший клок волос. Вероятно, с запекшейся кровью.