Мама встала и пошла к дверям. Остановилась, подумала и повернулась лицом к столу.
– На мою дочь у вас ничего нет. Без доказательной базы на преступление вы не можете нарушить код безопасности по программе защиты свидетелей. Это грозит серьезными неприятностями.
– Вы хотите нам что-то предложить? – вкрадчиво поинтересовался неряха.
– Да. Только сначала снимите с пиджака камеру, которую вам нацепила моя дочь.
Немая сцена. Потом на экране возня, мелькает темно-синее сукно, вероятно, неряха решил снять пиджак и весь его исследовать.
Мы с Байроном посидели перед синим экраном еще с минуту. Потом Байрон закрыл ноутбук и завел мотор. Я перебралась на переднее сиденье, вытащила из наших мобильных сим-карты, и мы по-быстрому свалили из переулка. Я представила разъяренное лицо неряхи и как они с Кириловым, осмотрев камеру, бросятся нас искать в предполагаемом радиусе действия, но даже все это вместе не помогло мне избавиться от досады – уже не узнать, что могла им предложить Примавэра.
– Когда она заметила камеру, черт возьми?! Неужели еще в машине?
– Текила, не кричи. Ты какая-то нервная сегодня.
Через час мы остановились у компьютерного клуба «Висяк». Байрон скинул меня с рук на руки Курилке, а сам поехал отвезти машину отцу.
– У нас в зале не курят, сама знаешь, – нервно объясняет Курилка, – а тут пришел один – ну полный лузер. Фотки скинуть. Пока я туда-сюда малышню на игры подсаживала, он уже успел как-то стул сломать и еще вовсю задымил, и тут заходит капитан Джек! Два процента из зарплаты штрафа за этого лузера. Ну, скажешь не полная дрисня?
– Твой начальник здесь? Курилка, посади меня тогда в кладовке, мне очень надо. Я компенсирую тебе пять штрафов.
– А я о чем толкую? Как раз и говорю, что в зале не получится. Это вроде я извиняюсь, догоняешь? Джек теперь из залы не вылезет, изображает надзор. Иди в кладовку и виси там. Нет, ты пойми, это же он меня так воспитывает! Думает, я брошу курить.
– И молодец, – я протискиваюсь мимо худой до скелетного образца Курилки с черной банданой на голове.
В кладовке душно. Небольшая комната вся заставлена аппаратурой. Окон нет. Курилка включает вытяжку на стене, закуривает под ее жужжание и интересуется:
– Как у вас с Байроном вообще?
– Нормально. У нас будет ребенок. Я брошу школу.
Закашлявшись до небольшого приступа, Курилка таращит глаза и сгибается в пояснице. Я раздумываю, стоит ли стучать по спине человека, поперхнувшегося дымом. Решаю, что не стоит. Глажу ее длинные платиновые волосы, гладкие и ровные, как шелк. Они у Курилки до пояса и всегда распущенные.
– Ну ты даешь, Текила, – выдыхает Курилка, накашлявшись. – Такую информацию дозировать надо. Я же могла задохнуться! Дополнительные вопросы задавать можно?
– Нельзя.
– Ясно. А ты это... Не мала еще для ребенка?
– Я для аборта мала, а для ребенка в самый раз.
– И правильно, – одобряет Курилка, уходя.
Пока не подъехал Байрон, я шарила в поиске. Фамилия Яловега встретилась семь раз. В сочетании с именем Марина – ни разу.
– Кого вскрывать будем? – спросил Байрон, подсаживаясь и открывая свой ноутбук.
– А давай по свежим следам залезем в контору, – предложила я беззаботно.
– Нет, – с ходу отвечает Байрон.
– Нет? Тогда извини. Свободен. Подходи через час-полтора, я тебе опишу план дальнейших действий.
– Текила, не зарывайся. И не разговаривай так со мной. Вскрывать файлы федералов последнее дело. На это можно пойти в самом крайнем случае. Я понимаю, тебя разбирает любопытство, но, может, Примавэра сама все расскажет, если на нее поднажать?
Смотрю на Байрона. Провожу пальцем от его прекрасного лба по носу, по губам и под подбородок – срисовываю профиль. И объясняю тихо и ласково:
– Не будем ничего вскрывать. Я знаю код доступа Федеральной службы на сегодня, 29 октября. И номер удостоверения и личный пароль агента Кирилова. Обещаю!.. Если не получится войти в файлы конторы с этим арсеналом, выключаемся и уходим трепать нервы моей маме.
Байрон посмотрел на меня с сумасшедшинкой в глазах и повертел головой:
– Ну ты даешь, Текила!..
А что он еще мог сказать? Быстро включился и установил защиту. Приступим? Итак. Семь цифр от 29 октября введены – спасибо, Кирилов, за наше с тобой сотрудничество в будущем. На запрос идентификации ввожу номер его удостоверения – спасибо, Кирилов, за сегодняшнее посещение школы. Что дальше? Пароль. Ввожу заветное слово «Гунила». Сработало. Байрон на своем железе открыл с ноутбука запись нашей камеры. На первых листах файла, в котором агенты проверяли мамины данные, стоит номер и название отдела: «Защита свидетелей». Год 1996. Данные на Веру Андреевну Бондарь. Год и место рождения, не замужем, имеет дочь Веру... Дочь Веру? «Вера и Верочка» – я где-то видела такую запись, совсем недавно... Место прописки, акт идентификации...
– Нажми на этот акт, – говорит Байрон. – Это должно быть что-то вроде постановления о назначении свидетелю нового имени.
Нажимаю. Требует код доступа. Набираю номер отдела, который Мамавера назвала в кабинете. Не срабатывает. Меня отослали в архив актов идентификации и потребовали подтверждения кода. Ладно, пойдем другим путем.
– Может, сунемся в архив МВД? – предложил Байрон.
– Нет. Будем думать. Защита свидетелей. Имя моей мамы. Она проходит по защите свидетелей...
– Значит, это не настоящее ее имя, – закончил Байрон. – А то, которое она получила в девяносто шестом. Год тебе о чем-нибудь говорит?
– Говорит. Следующий год после смерти моего отца и Марины Яловеги. Могилы на кладбище – рядом. Байрон!.. – хватаю его за руку. – Мою маму раньше звали Марина!..
– Подожди, не дурей. Чужое имя... Что-то мне подсказывает, что оно должно быть реальным. Вера Бондарь должна была реально жить и иметь дочь, чтобы...
– Верочку! – вскочила я, уронив стул. – Точно! Она доставала меня пять месяцев, потому что не найдена и не похоронена! Ее мать – Вера! Овчар записал их в свою тетрадь девяносто третьим годом! Байрон! У него своя... Книга китов... – я задыхаюсь от волнения.
– Текила, не шуми, – строго говорит Байрон, поднимая стул. – Если сюда сунется кэптэн Джек, придется опять подделывать его визу или что похуже. Еще раз предлагаю полезть во Внутренности и покопаться там в девяносто третьем на предмет умерших или пропавших Бондарей.
– Ладно, давай... – я сажусь и стараюсь унять дрожь.
Байрон шарит в архиве МВД. Я вспоминаю про анализ крови из банки и говорю:
– Ничего не получится. Ты уже шарил... то есть в будущем пошаришь во Внутренностях и ничего не найдешь.
– Текила, сходи к Курилке, пусть она тебе чаю сделает, – не отвлекаясь от экрана, говорит Байрон.
– Послушай, мы теряем время. Если моей матери дали имя погибшей женщины, то оно давно изъято федералами из архива МВД. Нужно пойти другим путем. Пусти поиск девяносто второго года на фамилию Овчар.
– Как скажешь, – вздыхает Байрон. – Вот, пожалуйста, Овчар. Тульский маньяк. Потреблял в пищу мясо своих жертв. Задержан в 1989-м, обследование в психушке, содержание в специзоляторе, побег в 1992-м. Отпечатки, анализ ДНК. Смотри, вот такой анализ. Можно увеличить на размер стандартного листа и сравнить прямо на экране наложением. Если бы у нас было что наложить...
– Да уж! – возмутилась я и даже застонала от расстройства.
Байрон уже сделал это, он уже все сравнил и тут же бросился меня предупредить!.. То есть сравнит... Или уже не сравнит – незачем будет сравнивать?.. Если он согласится сегодня развалить мечту Лизаветы и найдет останки Верочки, я на пятом месяце не огрею Кирзача поленом, и нечего будет сравнивать.
– Не кисни, – подмигнул Байрон. – Что там еще? В розыске с 1992-го, сведений об аналогичных преступлениях нет, почерк не проявлялся. Фотография прилагается, будешь смотреть? Чем-то похож на нашего сторожа.
– Нет. Открой 1993 год, Псковский район, Кирзаков Игнат Семенович. Подавал заявление об утере паспорта. Пятидесятого или пятьдесят первого года рождения.
– Кирзаков Игнат... Псковский район... – Байрон замирает, потом хмыкает: – И тоже похож на Кирзача. Текила, откуда ты знаешь это имя?
– Долго объяснять. Есть что-нибудь на него?
– Криминала нет. Проживает...
– Неофициально – на твоей даче, – нервно перебиваю я. – Сторож, истопник и доверенное лицо Лизаветы. Только его настоящая фамилия Овчар.
Байрон развернулся ко мне.
– Текила, что происходит? Я не догоняю, как мы от прошлого твоей матери перешли к истопнику на моей даче, где ты ни разу не была. Давай, рассказывай.
Я попыталась. Я даже несколько раз уже открыла рот, обдумав первые фразы типа «ты должен мне просто поверить и не углубляться, через пять месяцев я попаду в автокатастрофу и в коме... „Нет, лучше так: «...я вернулась из будущего, чтобы...“ Получалась бредятина полная. С другой стороны – времени мало. Байрон может не успеть до рассвета. Рассвет!.. Совсем забыла! Смотрю на решительно настроенного на немедленную правду Байрона и спрашиваю:
– Ты не знаешь, где можно узнать точное время восхода солнца?
Ни слова не говоря и не спуская с меня напряженного взгляда, Байрон шарит рукой по столу, на ощупь захватывает газету и протягивает. Я растерянно читаю название. «Оракул». Дата – вчерашняя.
– Пожалуйста, – говорит Байрон. – С точностью до минуты восход и заход солнца, в какой фазе луна, можно ли в этот день стричь ногти и волосы, заниматься сексом или лечить суставы. Моя мать уважает подобные издания. Курилка тоже почитывает страницы со страшилками и предсказаниями.
– Спасибо... – беру газету. – Нашла. Вчера солнце взошло в семь часов пятьдесят две минуты. Как думаешь, во сколько оно может взойти завтра?
Байрон три раза глубоко вдохнул, медленно выдохнул и ответил очень доброжелательно:
– Думаю, в районе восьми часов. Плюс-минус три минуты. Но если это крайне необходимо для дела, из-за которого мы залезли в файлы Конторы, то можем сейчас в Интернете узнать о восходе солнца с точностью до секунды, если введем для спутника координаты интересующей нас местности.
– Нет, спасибо. Плюс-минус меня вполне устраивает.
– Пожалуйста, – проявляя чудеса терпения, отвечает Байрон. – Давай закругляться, а то мне что-то не по себе. Я стал себя чувствовать полным идиотом.
– Да. Выключаемся. И что мы нарыли? Через год после смерти отца у мамы появились новые документы. Это значит, что настоящая Вера Бондарь и ее маленькая дочка пропали без вести года за два-три до этого, не раньше, потому что Овчар сбежал в девяносто втором.
– А может, они умерли официально и задолго до девяносто второго? – предположил Байрон.
– Если официально, Верочка не доставала бы меня. Они точно пропали. – Я задумалась. – Верочка сказала, что Кирзач ее съел, значит, он научился хорошо прятать останки своих жертв и больше не попадался.
– Текила, – перебил Байрон. – Я привык к заморочкам матери на тему мертвецов и предсказаний, но с тобой мне не хочется играть в эти игры. Ты узнала, что у твоей матери другое имя, что она, скорей всего, из Конторы, что в год смерти отца она похоронила и свое прошлое. Что теперь?
– Подожди! Моя мама хоронит мужа и требует участия в программе защиты свидетелей. К этому времени мать и дочка Бондари числятся в розыске, и контора уверена, что их нет в живых. Мама становится Верой Андреевной Бондарь. Я не помню своих бабушек и дедушек, у мамы нет школьных фотографий, справок из школы, аттестата. Все сходится.
Смотрю на Байрона.
– И что дальше? – спрашивает он. – Чего ты хочешь?
– А ты можешь помочь? – я решила перейти к действиям без объяснения причин.
– Я только этим и занимаюсь, – кивнул Байрон.
– Тогда... Тогда... Тебе нужно поехать на дачу и сломать беседку во дворе, – решилась я наконец.
Байрон закрыл ноутбук. Посмотрел на меня грустно-грустно.
– Моей матери очень нравится эта беседка.
– Знаю. Меня не волнует сама постройка. Если сможешь, расковыряй только пол и выкопай потом яму вниз метра на два.
– Когда? – спросил Байрон.
– Сегодня. Нужно найти останки девочки Веры.
– Под нашей беседкой на даче? – спокойно уточняет Байрон.
– Да! Именно под беседкой. Кирзач пришел к вам работником, когда дом уже был установлен. Он не мог прятать трупы в стенах или в подвале. А беседку он строил по просьбе Лизаветы с нуля! Я уверена, что кровь на снегу будет Верочкина! Черт!.. – хватаюсь за виски. – Я знаю, где жили Бондари – мать и дочь. Мне же Лизавета говорила – деревня Выселки, Кирзач у них угол снимал, она говорила!.. А потом, со слов Кирзача, та женщина продала дом и уехала. Байрон, я чувствую, они недалеко уехали с дочкой, они под вашей беседкой... лежат... с девяносто третьего.
– Ты знакома с моей матерью? – в некотором ступоре интересуется Байрон.
– Да. То есть нет, не совсем. Вернее... мы хорошо узнаем друг друга. Попозже.
Не сводя с меня напряженного взгляда, Байрон достает телефон.
– Твоя симка, – киваю я на его сумку.
Он вставляет сим-карту и набирает номер. Интересно, что скажет Лизавета?..
– Алло, мам. Это я. Все нормально, телефон был отключен. Мам, ты знаешь Текилу?
Байрон смотрит на меня и протягивает трубку:
– Она тебя очень хорошо знает и хочет кое-что сказать.
Я в ужасе мотаю головой – только нотаций Лизаветы мне сейчас не хватало! Нет, я еще слишком уязвима, я только что нащупала совпадение маминой жизни с Верочкиным именем и даже толком не знаю, насколько мне это поможет.
– Мам, она сейчас не может. – Байрон кривится: – Перестань кричать, не буду я ей совать трубку в ухо. Пока. Дома поговорим.
Убирает телефон и с обреченностью плохо ориентирующегося в ситуации человека спрашивает:
– Какие еще пожелания будут?
– Бирс! – придумала я. – Позвони отцу, я с ним поговорю!
Байрон проводит ладонью по лицу, потом нажимает на кнопки и протягивает мне телефон.
– Байрон, ты где? – слышу я в трубке. – У Лизы припадок, она только что крикнула мне в телефон...
Включаю громкую связь и внедряюсь в его возмущение:
– Здравствуйте, Бирс. Это Лилит. Я девушка вашего сына. Мне нужна помощь.
– Лилит! – обрадовался Бирс. – Наслышан, наслышан! Прекрасное имя. Знаете стихотворение...
– Уже знаю, – перебиваю я. – Дочка мельника нагая с бородкой мокрой между ног – это?
Байрон посмотрел на меня дикими глазами. В трубке тишина секунд пять, потом – одобрение:
– Неплохо. Вы что, провидица?
– Нет. Поможете?
– Конечно, помогу. Приезжайте. Цветочный магазин на Васильевском острове. Байрон знает. Он... Он с вами? Или запишете адрес?
– Со мной. Едем.
Бирс
Дверь в кладовку оказалась запертой снаружи – недобрый знак, хотя Курилка иногда так делала для перестраховки, а потом забывала. Я положила деньги в верхний ящик тумбочки на колесиках, а потом Байрон отодвинул тумбочку и открыл люк в полу. Он полез первым и, зависнув на вмонтированных в стену опорах из металлического прутка, протянул мне руку. В принципе я вполне могла спуститься сама, но уже давно заметила, что когда Байрон нервничает, он старается таскать меня на руках. Я закрыла над собой люк и висела потом кулем под мышкой Байрона, пока мы не спустились вниз.
Подвалом – с подвывающими трубами и высохшими трупиками четырех котят на цементном полу – мы дошли до выхода из соседнего подъезда.
На улице я крепко захватила два пальца моего жениха, а в метро сидела у него на коленях и нюхала его волосы. Байрон молчал и не смотрел мне в глаза. Признак его досады или раздражительности.
– Почему – цветочный магазин?
– Это кафе отца.
– В магазине?
– Сейчас увидишь.
И я увидела вывеску – «Цветочный магазин-кафе». И мне жутко понравилось внутри – половину помещения занимали ряды с цветами, а через стойку, за которой сидели посетители, было небольшое кафе на пять столиков и бар. Запах кофе, роз и хризантем. Люди пили кофе, а потом, нанюхавшись, покупали цветы. Или – сначала покупали цветы, а потом... Я увидела Бирса первая и потащила Байрона к столику.
– Приветствую вас, дети шпиёнов! – встал Бирс.
– Вот, – сказала Байрон, неопределенно махнув рукой. – Это мой отец. Это – Лилит. Моя девушка. – И сел, а вернее, свалился на стул, опустив сумку с ноутбуком на пол, чего раньше никогда не делал.
Киваю Бирсу. Он помогает мне снять куртку. Сажусь. Смотрю на отца Байрона с надеждой. Нет, я в самом деле рада его видеть. У Бирса от моего взгляда постепенно с лица уползает улыбка.
– Она беременна, – вдруг говорит Байрон, не поднимая головы.
Бирс с облегчением выдохнул и вернул улыбку:
– Так это же отличная новость! – поднимает руку к бару: – Принесите нам шампанского и поесть!
– Ты не понял, – говорит Байрон. – Текиле шестнадцать. У нее от этого крыша поехала.
Я не ожидала такого от Байрона и обиделась. Более того – слезы потекли!
– Вот видишь, – равнодушно заметил на это Байрон, подвигая мне по столу салфетки.
– Лилит, почему вы плачете? – спросил Бирс, изо всех сил стараясь не улыбаться. – У вас проблемы?
Молча киваю.
– Вы здоровы? В смысле... – он повернулся к сыну: – Байрон, ты когда анализы сдавал последний раз?
– Какие анализы?
– На СПИД, например, или хотя бы на гепатит. Чего ты девочку доводишь до слез, а? Вы что, заражены оба?
– Отец, прекрати, – устало отмахивается Байрон. – Меня мать с этим достала, теперь – ты. Не нужны мне никакие анализы, пока я имею первого и единственного полового партнера.
Я перестала промокать слезы и уставилась на Байрона с обожанием. Первый и единственный половой партнер – это звучит так надежно! Но... стоит кое-что уточнить:
– А как же твоя полигамия? – выдохнув остатки плача, спрашиваю я.
Байрон покосился на отца:
– Вы что, общались? Ты уже обсуждал с ней гены и все такое?
– Я первый раз вижу твою девушку, – клятвенно прижал руку к груди Бирс.
– Не надо этих вот уловок! – разошелся Байрон. – Видишь ее первый раз, но успел как-то поговорить о генах и своей полигамии, да?