И что еще интереснее — куда этот отряд направлялся после погрома ведомства Чжоу, когда мы встретились с ним лицом к лицу, почти у самого дома?
За квартал от дома я уже знал ответ, и мне даже не нужен был все тот же горький запах дыма, чтобы подтвердить мои догадки.
Мой дом горел, единственный во всем квартале. Пламя поднималось над всеми галереями одновременно. Воины Ань Лушаня умеют жечь… Я различил издалека фигурки моих людей, мелькающие в дыму с какими-то узлами и даже чайниками. Чем я мог им помочь?
Я подтолкнул пятками лошадь и понесся, уже галопом, к Восточному рынку.
Здесь дым был жирен и полон сажи. Согдийское подворье горело все сразу, но эпицентр огня был именно там, где помещалось «Золотое зерно». Сейчас оттуда поднимались еще и клубы пара — кто-то пытался гасить огонь, но масло из котлов, грамотно разлитое героями Великой Степи, не так просто было потушить.
В толпе десятков и сотен согдийцев и тохаристанцев мелькали знакомые лица, но никто не узнавал меня, сгорбившегося в мундире и шлеме на Мышке среди этого хаоса, а я не пытался заговорить с ними. Потому что на моих глазах из дыма, вихрей пепла и луж черной воды люди тащили, отворачивая лица или пытаясь обернуть их тряпками, одно тело за другим, обугленные и жуткие.
Удай-Бабу миновала эта участь — он сидел, привалившись спиной к стене и раскинув ноги в стороны, неопрятный пучок его волос свешивался на грудь так, что не было никаких сомнений — их обладатель находился высоко, за облаками снежных гор Запада, и к нам больше не вернется. Потому что голова живого человека так лежать не груди не может.
Серая змея уютно устроилась у него на коленях.
А потом я увидел ставшую странно тощей обугленную длинную фигуру без левой руки. За ней — черный, совсем без лица, труп высокой женщины. И еще какие-то дымящиеся останки. Мой взгляд зафиксировал и нелепо сваленные у стен трупы пограничников, пять, шесть, десяток — похоже, Сангак и его подруга без боя не сдались.
А я все сидел в своем седле, с мокрым от пота лицом и слезящимися от дыма глазами.
Вот они, мои победы. Я победил всех врагов, я выиграл битвы с двумя великими империями и спас свои города. А оборачивались эти победы горьким дымом других городов, которые я любил не меньше, и погибшими друзьями.
Оставалось одно: выехать, пока меня не увидели и не узнали, из ворот и тронуться через недоуменно гудящий город — на запад, к караванщикам, домой. Чем не достойное завершение блистательно прожитой жизни, о которой мальчишки поют на рынках песни? Сделать уже больше ничего нельзя, спасать больше некого. На запад. Все.
Я выехал из ворот и повернул Мышку на север, в сторону императорского города.
ГЛАВА 22 ЗА ЭКИПАЖАМИ ИМПЕРАТОРА
Ворота в первый, «внешний» императорский город — Гунчэн, он же Хуанчэн, — были, как всегда, открыты. Я проскакал через этот узкий, низкий (для всадника) туннель под давящей глыбой серого камня, почти не замедлив хода и приветственно махнув рукой охранявшим их гвардейцам.
За воротами и толстой, высотой в два человеческих роста, стеной лежал громадный, запутанный лабиринт павильонов под высокими серыми крышами, населенный тысячами чиновников с их мириадом свитков и кистей. Отсюда управлялась до сего дня империя. Тайное ведомство господина Чжоу было, наверное, единственным, которое укрывалось между обычными жилыми домами на западе города — все прочие чиновники были здесь.
Лабиринт этот был хорошо знаком мне и моим людям, раз за разом упорно договаривавшимся здесь о покупке новых партий шелка с государственных мануфактур. И проблема была как раз в том, что меня знало здесь слишком много людей. Поэтому в своем гвардейском наряде мне лучше было объехать стороной, например, Ведомство ткачества и красильного дела.
Стаскивая одежду с мертвеца на окровавленном песке, я думал о том, что в этой черной шапке-шлеме и малиновом мундире ниже колен можно свободно перемещаться по городу, к которому подступил противник. Что ожидает в ближайшее время столицу? Хаос, галопирующие и марширующие солдаты, городские и квартальные ворота, которые открываются и закрываются в самое неожиданное время и без всякого смысла. Все это — не лучшая обстановка для гражданского человека, которому нужно куда-то пройти или проехать. А вот офицер гвардии в такие моменты может ехать куда угодно, и его лицо никто не будет рассматривать. Ну, какое может быть лицо у военного, скачущего куда-то среди дыма, криков и хаоса? Он сам — лицо катастрофы.
Но теперь я уже думал о другом: что мундир — это мой шанс пробраться как можно ближе к дворцу. Не к этому, где трудились чиновники, а к следующему, внутреннему, запретному.
Мой путь был не столько труден, сколько требовал невероятного терпения. Человек в гвардейском мундире в такие минуты не просто может, а должен метаться по дорожкам между павильонов и толп чиновников и задавать лающим голосом какие угодно глупые вопросы. «Где генерал Цзяо?» «Кто видел Цзю, помощника министра левой руки?»
Несуществующих генерала Цзяо и чиновника Цзю, конечно, не знал никто. Но в тяжелый для Родины час чиновники и просто прохожие очень хотят помочь солдатам своей империи. Тем более если эти солдаты — из иностранцев, которым сейчас особенно тяжело, и тем более если они получают, как обычно, идиотские приказы с перепутанными именами и не знают, как их выполнить, — но выполнить обязаны.
Вдобавок ни один чиновник все равно не работал. Цветными кучками стояли они у входов в свои ведомства и, встревоженно сблизив украшенные черными шапками головы, сплетничали. «Если вам нужен тот Цзю, который сейчас перешел в Ведомство лесов, то это вот там, за углом, а единственный генерал Цзяо, которого я знаю, был отправлен к Тунгуаню. Ах, нет, похоже, что у вас донесение к генералу Цзяо, который возглавляет Полк тысячи быков. Он с утра — во внутреннем дворце», — таков был типичный ответ, который помогал мне завязать следующий разговор у следующего павильона, уже зная, какие имена надо называть. Изнуряюще долгая игра, но кому, как не мне, знать, как в нее играют. Еще аллея, еще разговор. Солнце неуклонно ползет к западу.
С птичьего полета мой малиновый мундир, наверное, продвигался по этому лабиринту как щепка по воде озера — вроде бы бесцельно подпрыгивая и дергаясь во все стороны на мелкой ряби, но на самом деле неуклонно приближаясь к берегу. В моем случае — все дальше от входных ворот, все ближе к Дамингуну, внутреннему императорскому дворцу.
Я встречался с множеством расширенных зрачков и вытянувшихся лиц. Катастрофа у Тунгуаня поразила всех. Все думали, что, судя по моему лицу, я как раз и примчался с места побоища, везя донесения от погибших генералов к другим, полностью деморализованным генералам.
В ответ на встревоженные расспросы о том, что же случилось, я печально качал головой, безнадежно махал рукой и произносил невнятные фразы. И чиновники наперебой снабжали меня все новыми подробностями происшедшего, так что, проехав через квартал, я уже мог сам, как очевидец, рассказывать о том, что случилось у Тунгуаня.
А случилось там самоубийство императорской армии, которая неделю за неделей оставалась неуязвимой, сидя в ущелье. И сидела бы там и дальше, поскольку дряхлый генерал Гэшу, который передвигался только на носилках, совершенно не был склонен к геройским атакам.
Приказ о выходе армии из ущелья на равнину для решительной атаки отдал император. Но заготовил этот приказ несчастный премьер-министр, которому кто-то сообщил, что у защищавшего ущелье Гэшу Ханя что-то слишком много войск, идти на врага они при этом не собираются, и надо разобраться, чего добивается этот спаситель отечества. Задуматься, например, о том, что произойдет, если два вчерашних врага, два тюркских полководца империи — Гэшу Хань и Ань Лушань — вдруг договорятся между собой.
Что ж, господин Чжоу, эта последняя в вашей жизни акция была проведена блестяще. Хаос и катастрофа в империи теперь очевидны для всех.
Солдаты Гэшу Ханя хорошо понимали, что их выводят из-под прикрытия склонов ущелья и крепостных стен на верную смерть. Целых четыре дня вытягивались длинные колонны на равнину — старина Гэшу все надеялся выиграть лишний день до подхода новых имперских отрядов или до того, как Го Цзыи и Ли Гуаньби если не ударят, то хоть как-то обозначатся в тылу у мятежного командующего, генерала Цуя.
Черепашьим шагом двигалась вперед имперская армия, даже не очень хорошо видя расположение противника: внизу, у реки, или вверху, у склона гор? Впереди?
И тут пришел пыльный ветер в лицо, и еще длинные ряды кавалерии народа тонгра, ударившие в спину. А после этого оттесненные на поля, в сухие кустарники и травы передовые отряды имперских солдат сначала почувствовали, что ветер начал пахнуть дымом, а потом увидели катящиеся к ним валы огня: Цуй поджег сухую солому. И имперская армия попросту начала гореть; броня накалялась на потных телах, как сковородки в ресторане бедняги Сангака. Солдаты побежали к реке, пытаясь если не спастись, то хоть погрузиться, спасаясь от страшного жара, в воду. Но задние ряды толкали передних, одетых в тяжелую броню, в эту воду все глубже.
Армия растаяла, даже не вступив в настоящий бой. Никто не знал точно, куда девался Гэшу Хань, царственный полководец, гордость империи. Но через какое-то время я уже уверенно сообщал замершим от ужаса чиновникам, что его прямо на носилках утащили в плен, в разграбленный Лоян.
Но обитателям чиновничьих кварталов тоже было что рассказать мне в ответ.
— Да ты, братец, сам-то где был утром, когда тут у нас происходили самые главные события? — поинтересовался у меня какой-то скромный мастер кроличьей кисти.
Так я узнал, что, пока два отряда пограничных ветеранов жгли мой дом и мое торговое подворье, а также ведомство господина Чжоу, третий отряд всадников, не меньше двух дуев, с грохотом и звериным ревом пронесся вдоль внешней стены Гунчэна и через эти стены, навесом, обстрелял внутренние павильоны ведомств и канцелярий зажигательными стрелами. Пожары быстро погасили. Мятежники, без единой царапины, понеслись дальше по прямым, как стрела, столичным проспектам еще до того, как гвардейцы начали размышлять — что вообще происходит, не закрыть ли главные, украшенные рисунком лазоревых цепей, ворота.
— В этих воротах, на уровне повыше человеческого роста, и до сих пор торчат стрелы, эти бездельники все никак их не вытащат,- с осуждением сказал один чиновный обитатель Дамингуна. — Да какое это сейчас имеет значение, пусть торчат — дворец-то уже пуст.
Не помню, сколько времени я убил на новые идиотские разговоры, пока до меня не дошел смысл этих последних слов. Смысл, который до этого момента понимали в притихших чиновничьих толпах все, кроме меня.
Император покинул дворец. Он вообще покинул столицу. Мне некуда было спешить.
Ошарашенный, я начал оглядываться по сторонам, только для того, чтобы убедиться: чиновники уже начали с достоинством маршировать к воротам.
— Кто? Кто с ним уехал? — почти заорал я на жирного столоначальника в цветных шелках и черной шапке с торчащими горизонтально в стороны лакированными, похожими на уши кончиками.
— Немногие, — ответил он, сделав паузу и решив, что запыленный гвардейский офицер из варваров в такой час может позволить себе быть не очень вежливым. — Премьер-министр, я слышал. Женщины. Охрана. Да, и наследник.
Женщины? Какие именно женщины? Кажется, вместо благодарности я толкнул этого доброго человека конем, выносясь из последней аллеи на громадную площадь, разделявшую чиновничий город и Дамингун, обиталище самого императора.
Грандиозная, щедрая пустота: прямоугольник девятьсот на пять тысяч шагов. Вечное спокойствие гигантской империи — вот о чем говорило это невероятное пространство, призванное охладить любой пылкий ум. С одного конца этой площади было не различить лиц людей на другом ее конце — там, где невидимый отсюда канал пересекался тремя широкими горбатыми мостами. А за ними над гребешком стены тонкими полосками алели внутренние дворцы под серыми крышами.
К черному полукруглому рту входа через надвратную башню я несся галопом, прямо к сверкающей парадной броне и серебрящимся металлом остроконечным шлемам императорских гвардейцев, украшенных, как для парада, павлиньими перьями.
— «Малиновый барс» пожаловал, — поприветствовал меня толстопузый гвардеец, прижимаюсь щекой к копью. — Давненько я тут не видел вас, красавцев. Что, даже вам погано? Говорят, вас утром в городе кто-то здорово обидел?
По крайней мере, благодаря моим бесцельным разговорам среди чиновничьих павильонов я уже знал, о чем и о ком спрашивать, чтобы не вызывать лишних подозрений.
— Кто из военных с премьером? — выдохнул я с седла. — А главное, где наследник — точно ли в императорском кортеже?
Люди, охранявшие жилье самого императора, могли быть полными бездарями в бою. Но скрытые смыслы придворных интриг они поглощали, как пиво, — жадно и не переводя дыхания, и сейчас в поблескивающих у моего седла глазах можно было прочитать: охранник Дамингуна знал все и понял по моим словам, что говорит с другим знающим человеком.
— Все, кто должен был уехать, уехали, — хитро ответил мне гвардеец. — Хочешь, поищи там кого тебе надо.
Он кивнул головой в сторону ворот.
С тяжелым вздохом я тронул Мышку шагом к коновязи, сполз с нее, ощущая, что страшно устал. Поискал глазами место потенистее, привязал мою верную спутницу среди гвардейских коняг и, качаясь, вошел в прохладный полукруг дворцовых ворот. Я не притворялся: утренняя прогулка с господином Ду к месту моей будущей казни, дым пожарищ, скачка по городу, словесные игры с чиновниками, сосущий голод, жара и жажда, — я был не единственным из солдат империи, кто в этот июльский день еле стоял на ногах.
Павильоны в громадном цветущем парке, где по вечерам, наверное, горели сотни огоньков, звучала музыка и смех, были почти пусты. И очень нескоро по вялым ответам дворцовых слуг я начал понимать, что случилось здесь этим утром.
Бегство императора поразило всех не само по себе, а своей стремительностью. Слухи о рейде мятежников вдоль внешних дворцовых стен едва успели достичь ушей придворных, евнухов и служанок внутреннего города, как вереница простых, обитых кожей повозок уже вылетела через ворота Дамингуна, а за ней тронулась длинная красная змея гвардейцев, взметая облачка белого песка.
Вопрос был в том, кто держал этот отряд наготове для якобы неожиданного бегства.
Я уже в общем понимал, что таилось в смеющихся глазах гвардейца у ворот. Но все еще не верил, что властителя величайшей в мире империи можно было переиграть так легко и так быстро.
Итак, все семейство Ян — премьер-министр, его сестра — моя драгоценная возлюбленная, обе ее сестры, несколько придворных дам — было буквально впихнуто в императорские экипажи. Прочие важные особы оказались в этой компании, в общем, случайно — великий евнух и друг императора Гао Лиши (я вспомнил его обезьянье лицо в окне экипажа в моем дворе), верховный цензор Вэй Фэнцай, еще кто-то.
Но с ними — плешивый наследник, и его сын Ли Тань, и принц Гуаньпинский Ли Шу. И вот тут, похоже, никаких случайных людей не было. Тут была вся верхушка обоих списков Юкука — «некромантского» и «кандидатов в Западный поход».
— Кто командует охраной кортежа? — задал я последний вопрос толстой тетке, по виду не более чем дворцовой уборщице.
— Генерал Яо Жэнь, — вздохнула она. И по глазам ее я увидел, что даже она отлично понимала, что уже произошло и что неизбежно должно произойти дальше.
Ну, конечно, Яо Жэнь — видный некромант и соратник Светлого Вана. Кому же еще поручить такое дело.
От ответа на мой следующий вопрос зависело очень многое.
— «Малиновых барсов» там нет? — как бы с надеждой поинтересовался я.
— Да откуда же им там взяться? — искренне удивилась она.
— Да как же так. У меня же донесение… — забормотал я, скрывая радость. — Наследник… Генерал Яо…
— Да они недавно выехали. На хорошей лошади ты их догонишь, гвардеец, -успокоила она меня. — Ну, хотя бы у почтовой станции в Мавэй. Это только сто двадцать ли от ворот. Где-то же они остановятся на ночь, и скорее всего — там.
— Где эта Мавэй? Я даже не знаю, в каком направлении ехать. — Я замер в ожидании ответа.
— Куда-куда. Сначала, конечно, на запад, а потом в Наньду, южную столицу. Мавэй — она как раз на западной дороге. Эй, не переживай, завтра за ними тронутся все остальные, а может, и сегодня еще успеют… — начала она. И закончила с тоской в глазах: — Завтра в путь тронется сама госпожа Чжан.
Так, так. Вот и еще одна загадка решилась. Супруга наследника. «Храбрости ему недостает — вся храбрость у его супруги, госпожи Чжан»,- сказала мне в день последней встречи Ян, а я только сейчас понял, как важны были эти слова.
Вот она, женщина во главе заговора, чье лицо и имя никто не должен был видеть и слышать. Хотя даже уборщицы уже знали, что восходит новая — и, похоже, очень недобрая, — звезда над несчастной империей.
Еще бы ей не тронуться в путь, чтобы прибыть как раз к моменту, когда главные события будут уже позади. Чтобы спасающийся бегством двор увидел, кто теперь будет хозяином — а точнее, хозяйкой, — империи.
Я повернулся и на деревянных ногах тронулся прочь. Бог был добр ко мне, но надолго ли хватит его доброты, думала моя усталая голова.
Перед воротами из дворца тот же Бог Небесный подсказал мне хорошую мысль: передвигаться тихо, осторожно высунуть голову из их прохладной темноты.
Все шестеро несших службу гвардейцев в сверкающей броне собрались в кучку вокруг моей Мышки и, стоя спиной ко мне, оживленно обсуждали мою серую подругу.
Причина их оживления была очевидна. Все прочие лошади у коновязей справа и слева были абсолютно одинаковы — гнедые гвардейские коняги. Моя серая красавица была не очень уместна даже для офицера «малиновых барсов». Я вспомнил о моих полупрозрачных штанах и домашних сапожках, выглядывавших из-под мундира: не надо было брезговать одеждой мертвеца, если грабить покойника, так уж грабить.