Хэлстон скривился, решив, что разговаривать с этим адвокатом не стоит, по крайней мере, до тех пор, пока он не вылечит свои глаза и не перестанет видеть всякие глупости. Однако слова, которые должны были быть сказанными, остались. Что если этот обман зрения Данинджера и Луизы усилится? Что они будут делать, когда вокруг останутся одни монстры? Воображение Хэлстона вспыхнуло и погасло. Слишком часто он сталкивался с психическими расстройствами подозреваемых, чтобы сомневаться в том, что ничего хорошего из этого не выйдет.
– Думаю, до тех пор, пока ты не избавишься от своих видений, тебе не следует приступать к работе, – сказал он Данинджеру. – Выбери себе комнату. – Он посмотрел на мертвеца на носилках и ехидно подумал, что хорошо бы поселить адвоката в комнату этого мертвого парня. Так у Данинджера будет время подумать, взвесить все, что он наговорил сегодня. – Выбери комнату, отдохни.
– Боишься, что я натворю глупостей? – спросил напрямую Данинджер.
– Конечно, – без раздумий сказал Хэлстон.
Они остановились возле рефрижератора. Дверь открывалась наружу, выпуская облако холодного воздуха. Внутри на крюках висели свиные туши, на полках лежала замороженная рыба. Кухня на фабрике работала исправно, и еда там была достаточно сносной. Обустраивая эту морозильную камеру, Джейсон Герни словно заранее знал, что настанет день, и фабрике придется кормиться тем, что удалось запасти.
Расчистив дальний от входа угол, Данинджер и Хэлстон оставили тело рабочего и вернулись в лабораторию. Дэйвид Маккоун уснул. Луиза сидела рядом с ним и держала его за руку. Последний рабочий, которому Макговерн делал укол, выглядел так плохо, что Макговерн подумал, не истратит ли он зазря драгоценную ампулу с вакциной. Но укол сделать было необходимо. Хотя бы ради того, чтобы никто не обвинил его в халатности или в принятии неверного решения.
Хэлстон и Данинджер уложили на носилки еще одного мертвеца. Макговерн дождался, когда они уйдут, и подошел к Луизе. Она вздрогнула, но страх, который возникал при виде уродливых лиц прежде, сдавал позиции, позволяя противостоять ему, игнорировать. Тем более что мертвецы пугали ее гораздо больше. Они, по крайней мере, были реальны, в отличие от видений.
– Не бойся, – попытался успокоить ее Макговерн. – С твоим братом все будет в порядке. Скорее всего, он проспит до утра, и состояние его улучшится. Мы провели вакцинацию не так поздно, как это было в случае с доктором Дэем, так что… – он замолчал, осознав, что напоминать о смерти Дэя не очень хорошая идея. Отвлечь Луизу, заставить работать, забыв о случившемся – вот это дело. Макговерн вспомнил, как она исправно обошла всех больных и проверила у них температуру. – Ты очень помогла мне здесь, – сказал он ей, выдержал небольшую паузу. – И если бы ты согласилась пройти со мной в жилой сектор и помочь там, то я был бы несказанно благодарен, да и тебе самой, думаю, это только пойдет на пользу.
– Я не хочу оставлять его здесь, – сказала Луиза, нежно погладив брата по горячей руке. – Мне кажется, что если он останется один, то…
– С ним все будет в порядке, – повторил Макговерн, стараясь исключить из своего голоса покровительственный тон доктора, оставив дружбу.
– Хотела бы я узнать вас при других обстоятельствах, – неожиданно сказала Луиза и улыбнулась доктору.
Усталость от видений стала непреодолимой. Страх отступил, ушел, как дождь, который, как бы долго ни лил с неба, все равно обречен на смерть.
– Все так странно, – сказала Луиза и огляделась по сторонам. – Никогда прежде я не видела, как умирают люди, – губы ее дрогнули в глуповатой улыбке. – Господи, да я даже не видела, как умирают кошки. А сегодня. – В памяти встала могила для собаки, которую вырыл возле своего дома Рег Белинджер. – А сегодня так много свалилось на плечи, – она вздохнула. – Не знаю, но мне кажется, что это изменит всю мою жизнь.
– Все будет хорошо, – заверил ее Макговерн, произнося фразу как молитву, которая никогда не дает сбоев.
И снова он поймал себя на мысли, что смотрит на эту растерянную девочку как на женщину, пытается уловить запах ее духов, чувствует волнение, находясь рядом. Возможно, виной всему было слишком долгое пребывание на фабрике. Среднего роста, в круглых очках, лицо с женским подбородком и неестественно узким носом – он никогда не пользовался успехом у женщин, но разве природа обращает на это внимание?
Макговерн суетливо поправил очки на переносице. Его первая женщина, с которой он надеялся прожить всю оставшуюся жизнь, всегда говорила, что не обращает внимания на его близорукость и что ей даже нравится, как он выглядит в своих очках, но кончилось все тем, что она нашла высокого и крепкого мужчину и забыла о своем юношеском увлечении, оставив убитому горем ученому находить утешение в своей работе. После были еще несколько женщин, но первая осталась в памяти самой лучшей и самой красивой. И не важно, что она ушла. Макговерн не испытывал злости. Он просто любил ее, как один из его бывших знакомых любил картину «Мона Лиза» и сокрушался, если хотя бы раз в год ему не удавалось отправиться в Париж и взглянуть на древнее полотно. И неважно, что он никогда не сможет повесить эту картину в своем доме. Он просто любил ее и все. Но сейчас, глядя на Луизу, Макговерн впервые за последние полгода вспомнил, что кроме ученного он еще и мужчина. Может быть, последнее было работой по совместительству, но все-таки это было и никуда от этого было не деться.
– Ты очень красивая женщина, Луиза, – услышал Макговерн свой голос, который, казалось, принадлежал кому угодно, но только не ему. Луиза бросила на него мимолетный взгляд, смутилась, опустила голову. – Извини, – Макговерн кашлянул. – Тебе, должно быть, часто говорили это, и я… – он снова кашлянул. – Извини, сам не знаю, что на меня нашло, – он почувствовал, что краснеет. – Извини.
– Да нет, все нормально, – Луиза заставила себя улыбнуться. – Кажется, вам нужна была моя помощь?
– Да. – Макговерн почувствовал, что за спиной у него начинают вырастать крылья. Очки показались чем-то лишним и ненужным. Ему захотелось срочно снять их, но он удержался, испугавшись, что без очков будет выглядеть совсем глупо.
– Уже закончили? – спросил его Хэлстон.
Они с Данинджером вошли в комнату отдыха (или комнату смерти?). Данинджер нес носилки. Когда-то Макговерн, особенно одинокими ночами, завидовал тем, кого Господь при рождении щедро одарил физической красотой, но сейчас от этой зависти не осталось и следа. Макговерн улыбнулся. Он чувствовал себя окрыленным, способным свернуть горы.
– Сейчас мы с Луизой пройдемся по жилому комплексу и посмотрим, кому нужна помощь, – сказал он, не без гордости отметив замешательство на лице гостей из Вашингтона.
– С Луизой? – Хэлстон подозрительно посмотрел на Дэйвида Маккоуна. – Признаться честно, я думал, она предпочтет остаться со своим братом.
– Он все равно спит, – сказала Луиза и как-то смущенно посмотрела на Данинджера. Его лицо по-прежнему сохраняло человеческие черты, но она не хотела больше придавать этому значение. Здесь, среди больных и мертвецов, все это отходило на второй план. – Мне нужно отвлечься и… – она замялась, поняв, что ее больше не слушают. Хэлстон и Данинджер уложили еще одного мертвеца на носилки и ушли.
– Ревнуешь? – не сдержался Хэлстон, когда они зашли в лифт.
– С чего бы? – Данинджер презрительно хмыкнул, поборол желание обернуться и заглянуть Хэлстону в глаза. – Если бы я ревновал всех женщин, которые у меня были, то давно бы умер от инфаркта.
– Понятно, – Хэлстон вспомнил Даяну. И все-таки судьба распорядилась верно, избавив ее от этого человека. Неприязнь к Данинджеру усилилась. Она накапливалась и накапливалась, и он не знал, когда же эта чаша будет переполненной.
Странно, но прежде он никогда не думал об этом человеке. Знал, что он где-то есть, но на этом все и заканчивалось. Сейчас же, находясь постоянно рядом, Данинджер начинал превращаться в какую-то незримую тень, прилипшую к его ногам, от которой как ни беги, все равно обнаружишь, что она не отстала.
– Может быть, попробовать встретиться с шерифом и убедить его раздать всю имеющуюся у нас вакцину жителям? – предложил Данинджер, когда они вышли из лифта. Хэлстон не ответил.
Сейчас в его глазах Данинджер растратил всю былую уверенность, которая у него была. Адвокат стал боксером, пропустившим жестокий удар, и теперь никто не верит, что он сможет прийти в себя. Кредит доверия закончился. Но был ли он вообще?
– Может, хватит меня ненавидеть?! – неожиданно вспылил Данинджер, устав, что его игнорируют, обвиняют, а он не может возражать, потому что сам чувствует за собой вину. – Согласен, я, возможно, и допустил ошибку, но это, по крайней мере, было хоть какое-то действие, какая-то идея!
– Ты чуть не убил Даяну, – процедил сквозь зубы Хэлстон. Если бы не носилки, то на этот раз он бы не сдержался и ударил Данинджера. – Ты чуть не убил ее, – Хэлстон впился взглядом в затылок Данинджера. Молчание раздражало и успокаивало одновременно. Холод морозильной камеры, мертвецы, сложенные в ряд у дальней стены…
– Ты чуть не убил Даяну, – процедил сквозь зубы Хэлстон. Если бы не носилки, то на этот раз он бы не сдержался и ударил Данинджера. – Ты чуть не убил ее, – Хэлстон впился взглядом в затылок Данинджера. Молчание раздражало и успокаивало одновременно. Холод морозильной камеры, мертвецы, сложенные в ряд у дальней стены…
– Нужно будет оставить одного, чтобы Макговерн провел вскрытие, – сказал Данинджер, не ожидая, что услышит ответ. Дыхание паром вырывалось между его губ. Глаза его скользили по полкам и замерзшим продуктам. Хэлстон пытался встретиться с ним взглядом, пытался заставить себя не злиться и хотел злиться. – Вот, – Данинджер протянул ему носилки. – Твоя очередь их нести.
– Ты как ребенок! – скривился Хэлстон.
Данинджер притворился, что не услышал упрека. Он вышел из морозильной камеры и, не дожидаясь Хэлстона, направился к лифту, чувствуя, как в воздухе буквально потрескивает электрическими разрядами повисшее напряжение. Что он сделает, если Хэлстон сейчас ударит его? Ответит или просто оставит без внимания? Наверное, ответит. Да, он даже хочет ответить. Пусть все произойдет здесь и сейчас. Они разберутся раз и навсегда. И все из-за чего?! Из-за женщины? Из-за чертовой женщины!
Данинджер улыбнулся, но злость и агрессия не прошли. Он не желал смерти Хэлстону – просто хотел расставить все точки над «i». Как долго они шли к этому? Как долго сдерживали это неосознанное желание, убеждая себя в своей цивилизованности? Данинджер резко остановился, надеясь, что Хэлстон ударится от неожиданности в его спину и это послужит достаточно веской причиной, чтобы начать драку. Мышцы его напряглись. Пальцы сжались в кулаки. В груди растеклось что-то теплое и желанное, отдаленно напоминавшее предстоящую близость с красивой женщиной, к которой испытываешь непреодолимое вожделение, но не веришь, что это случится. И вот это случается. В голове что-то вспыхивает, выжигает здравый смысл. Потом начинаются пять минут безумия, может быть, пятнадцать.
Данинджер снова улыбнулся. Наверное, секс и насилие действительно стоят на одной ступени. И никогда это не закончится. Эти чувства прописаны на генетическом уровне. Люди будут желать друг друга. Люди будут любить друг друга. И люди будут убивать друг друга.
Данинджер почувствовал разочарование, что Хэлстон не натолкнулся на него. Он резко обернулся, все еще надеясь на достаточно весомый повод, чтобы начать ссору. Хэлстон закрыл дверь в морозильную камеру и, повернувшись, встретился с ним взглядом.
– Если мы что-то и должны сделать, как закончим с трупами, так это позвонить в Вашингтон и рассказать обо всем, что здесь происходит, – сказал он, и в его голосе Данинджер, к своему разочарованию, не услышал ни агрессии, ни враждебности. – Может быть, у нас не так много фактов, но… – агент мотнул головой в сторону морозильной камеры. – Этого, думаю, будет достаточно. К тому же тебе тоже есть что рассказать. Хотя бы о городе. И… – Хэлстон поджал губы, но почувствовал, что все-таки должен это сказать. – И если не передумаешь, то можешь спросить разрешения встретиться с местным шерифом и попросить его раздать вакцину жителям Форестривер. – Хэлстон прошел мимо Данинджера, вызвал лифт и любезно придержал двери, видя, что адвокат замешкался и не успевает войти. – Ты идешь или решил подняться по лестнице?
– Пойду по лестнице, – сказал Данинджер, решив, что так сможет немного успокоиться. Находиться сейчас с Хэлстоном в одном лифте казалось просто невозможным.
– Брось! – скривился Хэлстон. – Если хочешь устроить перекур, то давай сначала закончим то, что начали, а потом можешь хоть целую пачку выкурить.
– Перекур? – Данинджер растерянно хлопнул глазами. – Странный ты, Джефри. Непонятный. Удивляюсь, как Даяна вообще уживается с тобой.
– Ты не поверишь, но то же самое я думаю о тебе, – в голосе Хэлстона звучало дружелюбие. Он словно включил заднюю передачу и спешно сдавал свои позиции.
– Ладно, – Данинджер вошел в лифт. – Кто-то же должен унести мертвецов от живых. – Он повернулся к Хэлстону спиной и не разговаривал вплоть до того, пока они не отнесли последнего рабочего в лабораторию Хэлстона. – Кажется, Даяна неплохо отзывалась о местном патологоанатоме, – вспомнил Данинджер, не в силах представить, как Макговерн будет проводить вскрытие человека. Но потом вспомнил пустой город, вспомнил домашних питомцев, которые убивают друг друга. – Хотя сейчас вряд ли она сможет нам помочь, – они подняли остывшее тело рабочего с носилок и уложили на металлический стол.
– Я сейчас буду звонить в Вашингтон, – напомнил Хэлстон.
– Расскажи им все сам. – Данинджер вышел из лаборатории и закурил.
Из-за двери до него доносился приглушенный голос Хэлстона: уверенный, твердый, решительный. Он рассказывал о происходящем в Форестривер сухо и беспристрастно. Даже слова о болезни Даяны вышли не более чем перечислением фактов. «Поэтому я и не стал агентом», – подумал Данинджер, но на этот раз сожалений не было. Если бы он стал агентом, то обрек бы себя на участь находиться в тени таких как Хэлстон, выслушивать упреки, получать выговоры. Он никогда бы не смог добиться того, чего добился, став адвокатом. Его ставили в пример. Ему завидовали. И у него была своя собственная жизнь, позволявшая быть счастливым и уверенным в себе. Жизнь, которая помогла справиться с принятым Даяной решением расстаться, а также подарила Сару Кемпбел и многих других женщин до нее и после.
«Интересно, смогла бы Сара заставить Хэлстона плакать, прижавшись к ее груди, как плакал я?» – подумал Данинджер. Воспоминания о своих слезах не вызывали в нем смущения. Наоборот, они забавляли его. Иногда он рассказывал об этом другим женщинам. Один друг как-то сказал ему, что женщины только и делают, что говорят. Говорят везде и всегда. Неправда. Женщины еще любили слушать. Необходимо было лишь найти нужную тему для разговора, направить их, показать, что вы ни к чему их не принуждаете, и тема разговора является результатом пересечения ваших общих интересов.
Данинджер вообще любил разговаривать с женщинами. Иногда даже казалось, что разговаривать ему нравится больше, чем заниматься с ними любовью. С Даяной, по крайней мере, было именно так. Хотя иногда они совмещали эти два процесса, растягивали ночь на долгие часы, превращая из желанной близости в нечто опороченное нагромождением тысячи лишних слов, но не менее нежное и страстное. Вспоминая об этом, Данинджер не чувствовал ни грусти, ни разочарования, что все это осталось в прошлом. Наоборот, ему нравилось вспоминать об этом. Вспоминать не Даяну, а то, что между ними было в те далекие моменты.
Затушив сигарету, он вернулся в лабораторию. Хэлстон поднял глаза, встретился с ним взглядом и снова вернулся к телефонному разговору, давая понять, что помощь коллеги ему совершенно не нужна. Данинджер прошел мимо него и открыл дверь в кабинет Макговерна. За спиной голос Хэлстона прервался, дрогнул. Данинджер ухмыльнулся, вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь.
Даяна лежала на диване, укрывшись с головой одеялом, но Данинджер смотрел не на нее. Его взгляд скользнул по кабинету, отыскал пустой одноразовый шприц и намертво приклеился к нему. Данинджер пытался отвести глаза, но не мог. Все мысли сосредоточились на этом пустом шприце. Минута, вторая, третья…
Он не знал, сколько так простоял. Когда мысли и ощущение времени вернулись, голос Хэлстона за дверью уже стих. Данинджер не сомневался, что Хэлстон не зайдет в кабинет Макговерна. Он не сделает это хотя бы ради того, чтобы еще раз подтвердить свою лояльность и здравый смысл при взгляде на отношения бывших супругов, лишний раз показав Даяне, что он и Данинджер совершенно разные люди. Разве Данинджер стал бы терпеть, окажись он на месте Хэлстона? Нет. А вот Хэлстон все видит и все понимает. Он взрослый и мудрый, морально состоявшийся человек, которому не нужны подобные ребячества.
Данинджер хмыкнул и подошел к дивану. Шприц приковывал его взгляд, но желание посмотреть на Даяну стало более сильным. Он осторожно взялся за край одеяла, убрал его с лица бывшей жены, боясь разбудить ее этим действием. Она не проснулась, не заметила, что кто-то обнажил ее влажное от пота, искаженное страданиями лицо. Данинджер присмотрелся, неосознанно пытаясь отыскать признаки теней, которые должны появиться на ее лице после принятия вакцины. Ничего. Ни намека.
Данинджер смутился, решив, что Хэлстон на этот раз оказался прав – все эти видения ничего не значит, все это лишь бред и галлюцинации, расстройство глаз и нервной системы, но не больше. Возможно, завтра или через пару дней зрение восстановится, и он будет вспоминать этот день, как в молодости вспоминал ночь, когда в первый и последний раз попробовал галлюциноген. Но тогда искажению подвергся весь мир, в отличие от целенаправленных видений сейчас. Данинджер тряхнул головой и заставил себя не думать об этом. Почему не признать свою ошибку и не оставить все в прошлом? Или же он упрямо продолжает доказывать Хэлстону свою состоятельность? Данинджер поправил одеяло, укрывавшее бывшую жену, и вышел из кабинета.