– Заткнись! – заорала Дина.
– Да трахайся сколько влезет, играй во взрослую. Только знай, доча: свадьбу батя состряпает, за мертвеца пойдешь.
– Заткнись! Заткнись!..
– Дин, – Эмиль потянул ее за рукав.
Морой сменил личину – теперь из фургона выглядывала золотозубая тень – и указал на подростков длинным когтистым пальцем.
– Оргазм висельника! – гоготнуло существо, имитируя Лёшку.
Мотор Зверюги зарычал.
– За мной, – прикрикнул Эмиль.
Они побежали между могилами. Не по центральной дорожке, а по узким тропкам, вглубь – к кладбищенскому забору, за которым порастал травой и битым стеклом заброшенный стадион. Эмиль наступил на чью-то могильную плиту. В голове стучали слова чудовища: Дина уже женщина, она…
Он перевалился через ограду и припустил дальше, злой на себя, на Динку: «Пускай сама выбирается… взрослая уже».
– Косма, постой!
Он вернулся и помог ей спрыгнуть.
Шум двигателя доносился слева, с восточной стороны кладбища, приближался.
Они пересекли грунтовку и стали взбираться по склону.
Стадион – одно название. Земляная миска с футбольным полем на дне, со ржавыми трубами самодельных опор по внутренним стенкам – все, что осталось от лавочек для зрителей.
Эмиль застыл в центре поля, словно игрок, забывший, где ворота его команды, хотя никаких ворот не было – лишь поросший сорняком прямоугольник земли.
Он обернулся – Дина спускалась по откосу.
Эмиль подождал, и они снова побежали.
В растрескавшийся асфальт, там, где прерывалось кольцо насыпи, вгрызлись фары Зверюги. Эмиль понял, что совершил ошибку – вывел их прямо в лапы мороя, к единственному въезду на стадион.
Они бросились в сторону, на этот раз удачно, к самому крутому склону, который был не по силам даже фургону с колесами из черного тумана, и стали карабкаться. Ноги скользили по мягкой, напоминающей гнилую плоть земле. Руки искали крепкий сорняк, трубу, но не находили.
– Ай, – нехорошо вскрикнула за спиной Дина.
Эмиль вцепился в лезущую из склона траву, озираясь.
– Нога… – Дина заплакала.
«Интересно, а как выглядело ее лицо, когда сверху лежал голозадый выродок?»
– Помоги мне.
Зверюга резко развернулась на беговой дорожке и сдала к склону задом. Дверца распахнулась, будто пасть огромной рыбины.
Дина лежала на скользкой траве и протягивала к Эмилю руку. Она понемногу соскальзывала вниз.
– Малой, оставь эту шалаву мне, – приказал Драгош, – найдешь себе более сговорчивую давалку.
Удавка впилась в шею чудовища. С клыков капала подсвеченная усердной луной слюна.
– Косма… – взмолилась Дина.
Эмиль ухватился за острые стебли, поставил ногу поудобней и подался вниз. Замер.
«…Зачем помогать ей? Она все равно уйдет, к другому, к другим, исчезнет, как солдат в воронке взрыва, как солнечный свет за клювастой маской чумного доктора, как улыбка, как грязь, как…»
«Довольно!»
На секунду ему удалось скинуть наваждение, голова очистилась. Эмиль понял, что это не его мысли или его, но ужасно исковерканные, испачканные, умерщвленные. Он попытался окончательно пробудиться от кошмара, но миг очищения был краток.
Он протянул руку.
Дина поняла, что он собирается сделать, и симпатичное личико исказил ужас. Глаза распахнулись, а потом их накрыла ладонь Эмиля и опрокинула в пустоту за спиной. В объятия мороя.
– Его можно убить, – сказала прошлой ночью бабушка, – когда он пьет кровь.
По стадиону прокатился надрывный вопль.
Существо одобрительно зарычало, прыгнуло, схватило девушку за волосы, бросило на живот в открытый кузов, рухнуло сверху и впилось в шею под основанием черепа.
Оно жадно, с чавканьем пило, луна раскачивалась на ненадежных качелях неба, а Эмиль – перепуганный насмерть Эмиль – кубарем скатился с холма, едва не проткнув себя острой кухонной сталью, и вбил нож в лопатку вампира.
Вырвал, ударил – «два сердца» – снова, правее. И отпрыгнул в сторону, оставив нож в уродливом теле.
Существо закричало, пронзительно, тошнотворно, но главное, безысходно – так кричат, когда все кончено. Продолжая верещать, чудовище выгнулось дугой, и Эмиль увидел кипящую в ранах кровь – вокруг ножа и там, где сталь оставила глубокий след. Кровь Дины.
Драгош упал, повис на веревке. Тело твари вздулось десятками нарывов, лицо превратилось в огромный багровый пузырь, а затем взорвалось.
Существо разлеталось на куски, как осколочная граната с начинкой из дымящейся плоти и горячей крови. Зверюга упала на проржавелую раму, дверца ударила по ногам Дины и беззубо застонала.
Вздрогнула, стиснула кулачки bunică Луминица, незримая петля отпустила морщинистую шею, и она вдохнула: полные легкие близкой и долгожданной смерти, уже можно, все вышептано, все сделано.
В степи сверкнули огоньки – пара десятков злых искр, которые водитель проезжающей фуры принял за сигаретные точки и удивился еще, что там за люди ночью стоят и курят. Странные люди встречаются в этих краях, подумал он.
Эмиль лежал на спине. На небе загорались звезды. Стадион молчал.
Младший Косма поднял к лицу руки. В мерцающей тьме они казались черными. Он хорошо знал, что блестит на его ладонях. Кровь мороя, кровь Дины, его новая кровь. Важная и безысходная, как кровь закончившегося детства, испачкавшая джинсы Дины, мертвой Дины, не его Дины, как кровь Лёшки, пробудившая старый фургон, как алый, спелый рассвет, как завтрашний день, в котором может быть что угодно – все или ничего.
«Я истребитель мороев», – пришла в голову мысль, и он засмеялся.
Может, теперь вернется папка? Он отдал тьме над степью Драгоша, и она не останется в долгу… может…
Эмиль опустил ладони на лицо, почувствовал слезы и робкую улыбку, осторожно расщепил языком пересохшие губы и коснулся липкой, живой пленки на собственной коже.
Елена Щетинина Только маме не говорим…
– Папа, посмотри, я правильно? – Мишка осторожно держал в сложенных щепоткой пальцах крючок, на который был насажен дождевой червяк.
– Да, – кивнул Олег. – А теперь плюй.
Мишка старательно сложил в трубочку губы и плюнул на червяка. Густая слюна, так и не оторвавшись от губ, вытянулась в ниточку и капнула на футболку сыну. Мишка, расстроенно засопев, стал грязной пятерней оттирать слюну – и в итоге намалевал на желтой футболке серо-коричневое пятно.
– Ну вот… – Он растерянно поднял глаза на отца.
– Только маме не говорим, – заговорщицки шепнул ему Олег. – Приедем домой, быстро застираем, она и не заметит. А на тебя свою рубашку накину, скажем, что типа большой рыбак уже.
– Хорошо, – заулыбавшись, закивал Мишка. – Не скажем.
Олег рукой взъерошил сыну волосы. Магическая фраза «Только маме не говорим» объединяла их вот уже лет пять – с того самого момента, как Мишка научился произносить что-то сложнее, чем «папа», «мама» и «нет». Маринка была скора на расправу и имела острый язык и тяжелую руку. Сгоряча прилетало всем: и сыну, и отцу. Олег вздохнул – а ведь когда-то ему это нравилось. Боевая девка, не дававшая спуску никому, которой палец в рот не клади, – это сразу очаровало его в ней, в общем-то не очень красивой девчонке. Крупноватая, с резкими чертами лица – в ней все преображалось, когда она впадала в ярость. Ее облик начинал дышать какой-то первобытной энергией, и крупная фигура вдруг становилась монументальной, а резкие черты – словно выточенными из камня резцом умелого скульптора. Ну, во всяком случае, так казалось влюбленному Олегу. «Валькирия моя», – нежно звал он Марину, а та, польщенная, смущалась и что-то нежно и неуклюже бормотала в ответ.
Но то, что будоражило и возбуждало в юности, во время любовных встреч, со временем перестало быть таким милым и интригующим, особенно когда перешло в область совместной жизни. Поначалу Олег списывал мгновенные перепады настроения и ярость по малейшим пустякам на беременность Маринки, потом – на постродовую депрессию, потом – на кризис трех лет совместной жизни… А потом понял: она всегда была такой. Просто он то ли не видел, то ли не хотел видеть, что его идеал – обычный человек, да еще и со своими весьма крупными тараканами в голове.
Разводиться он не собирался. Маринкины плюсы перевешивали минус ее склочного характера – да и, кроме того, все, что требовалось, это не злить ее по пустякам. Олег быстро научился скрывать свои косяки и промахи, а вскоре перетянул на свою сторону и Мишку. Они вдвоем тайком стирали испачканные вещи, покупали новые цветы вместо засохших от недолива или сгнивших от перелива, затирали тоналкой (да, приходилось идти и на такое!) синяки и ссадины – и молчали как партизаны, когда Марина начинала что-то подозревать. Страх перед женой и мамой был сильнее здравого смысла и совести.
– Папа, а где еще червяки?
– А что, все уже? – Олег заглянул в жестянку из-под собачьего корма. – А куда все подевались-то?
– Не знаю, – пожал плечами Мишка.
– У тебя же и не клевало ничего, где черви все?
– Не знаю, – Мишка обиженно насупился.
А, все понятно. Сыну не хватало силенок насадить плотнее или он, наоборот, перестаравшись, рвал упругие тельца – и червяки после каждой закидки падали на дно.
– Ну все, – Олег развел руками. – Больше нет.
– Ну а как же… – Мишка был готов совсем расстроиться.
– Давай на хлеб попробуем.
С хлебом дело совсем не пошло. Если на червяков хоть как-то клевало (или хотя бы были шансы на этот самый клев), хлеб моментально размокал, с каким бы остервенением ни катал Олег из него шарики.
Мишка совсем раскуксился.
– Ладно, не расстраивайся, – Олег потрепал его по голове. – Сейчас папа найдет тебе червяков. Сиди тут, скоро буду.
Искать дождевых червей Олег не умел, как говорится, от слова «совсем». Он и этих-то купил на птичьем рынке, полтинник за жестянку. Но перед сыном нельзя было ударить в грязь лицом. Тем более когда в кои-то веки удалось уговорить занятую над очередным фрилансерским проектом Маринку отпустить их вдвоем на рыбалку.
Этот старый и покосившийся дачный домик они с Мариной купили в прошлом году по объявлению на местном форуме. Продавец объяснил, что дом достался по наследству от деда, ковыряние в земле его не вдохновляет, да и находится участок слишком далеко от города – бензина нажжешь больше, чем эти же самые помидоры-огурцы на рынке стоят. Да и, признался он, заброшено все давно, лет десять уже, с тех пор как дед в город переехал, никто там и не бывал. Олега с Мариной устроила прежде всего цена – сущие гроши за нехилый клок земли и какой-никакой да дом. Дом, к слову, оказался весьма крепким, и потребовались всего лишь генеральная уборка и заделка кое-каких щелей. Зимовать в нем никто не собирался, а для летних вылазок к протекающей рядом речке и такой сгодится.
Марина отпустила их сюда на три дня, строго-настрого наказав вести себя хорошо и быть аккуратными. Конечно, они ей скажут, что именно так все и было. Незачем ей знать, как их грубо подрезал на дороге какой-то джип, как у них лопнуло колесо и их чуть не уволокло на обочину, как Мишка жестоко подавился куском шашлыка, купленного в придорожной забегаловке… Незачем. Только ор будет стоять.
Олег рассеянно потыкал лопаткой в землю. Эдак можно ковыряться до бесконечности. Он и так уже перебрался от речки к рощице, раздолбав по пути пару трухлявых пней и разворошив муравейник. Ни дождевых, ни каких-либо других червей не было. Да и откуда им взяться-то в каменистой почве, то тут, то там светящейся песчаными проплешинами?
Он вздохнул и, решив, что еще пара сотен метров – и все, возвращается обратно, продрался, размахивая лопаткой, как мачете, через сухой кустарник.
И остановился, брезгливо сморщившись.
Судя по клокам грязно-рыжей свалявшейся шерсти, это была лиса. Когда-то была лиса. Сейчас она превратилась в кучу дурно пахнущей массы, которая шевелилась и приподнималась, словно кто-то небольшой, но очень деловитый пытался выбраться наружу. Вдруг вспомнилось, как в детстве дворовыми пацанами они бегали на трассу смотреть на раздавленную фурой кошку. Тогда подобная смерть завораживала и притягивала какой-то своей, работающей только в детстве, магией. Сейчас же это было мерзко, противно – и чуть-чуть печально. Не от того, что сдохла и сгнила какая-то незнакомая лиса, а от того, что примерно такая же участь ожидает и его, такого молодого, полного сил и надежд… В общем, обычные сопли банального кризиса среднего возраста, что уж там?
Олег пошарил взглядом вокруг и не нашел ничего лучшего, как подобрать камень и кинуть его в труп лисицы. А вот так, получай, кризис среднего возраста! Я сам с усам! И вот еще один камень – не возьмешь ты меня! И вот еще! Еще!
Он закидывал падаль камнями, как малолетний идиот, – но ему и хотелось побыть таким малолетним идиотом, сражающимся с врагом, который существовал лишь в его воображении. Кризис? Ха! Получай, получай!
Ну и, конечно, Маринке об этом он никогда не расскажет!
И тут труп лопнул.
Раскрылся, как переспевший плод.
Развернулся диковинным багровым цветком.
И исторг из себя молочно-белую шевелящуюся массу.
Олег отскочил, сжимая в руке лопатку. В первую секунду ему показалось, что он ошибся, что лиса на самом деле была жива и теперь собирается напасть на него. Но уже в следующий момент он понял – черви.
Это были всего лишь черви-падальщики. Очередное звено в гребаной пищевой цепочке. Опарыши, или как они там называются? Или опарыши покороче и потолще? Да какая разница, в сортах говна он не разбирается и не будет разбираться.
Черви копошились вокруг лопнувшей лисицы, свиваясь в сочащиеся слизью комки, разжимаясь обратно, тыкаясь слепыми головками – или жопками? – в землю. Вай-вай-вай, бедненькие, кушали тут, кушали, а потом пришел нехороший дядя Олег и ваш столик весь да поразметал, мысленно хмыкнул Олег. Каша из червей была настолько омерзительна, что ее было сложно воспринимать серьезно. Все смахивало на картинку из какого-то трешевого ужастика за три копейки, где за кровь выдают потеки засохшего кетчупа, а за гной – сгущенку.
Тем более что особой брезгливостью Олег никогда не страдал, да и…
Ну, собственно, это же тоже черви, да?
Пусть и не дождевые, да и не опарыши – какие-то лисьи глисты, но ведь черви?
Рыбам-то какая разница, правда?
Ну вот и все.
И он запустил лопатку в самую середину пульсирующей кучи.
* * *– Ой, а это кто? – Мишка задумчиво разглядывал содержимое жестянки.
– Это личинки мух, – благоразумно соврал Олег. Не стоит сыну знать, откуда именно он выковырял этих тварей.
– Муууух? – недоверчиво протянул Мишка. – Такие большие?
– Ага, – кивнул Олег. – А потом эти мухи грязными лапами бегают по столу и еде. Понял теперь, почему нельзя еду оставлять?
Мишка кивнул, с опаской покосившись на червей. Олег был горд своим педагогическим приемом.
– Ну давай, – щедрым жестом протянул он банку сыну. – Насаживай и плюй, как я тебя учил.
Сын запустил пальцы в жестянку.
– Извиваются, – прокомментировал он. – Не поймать.
– Хватай сильнее, не бойся, – махнул Олег. – Рыбе все равно – помнешь не помнешь.
Мишка нахмурился и зашурудил в банке.
Олег довольно хмыкнул и потянулся. Папа – он такой, папа все может. Вот об этом как раз Маринке и нужно рассказать…
– Ой! – вдруг вскрикнул сын.
Червь все-таки выскользнул из маленьких пальчиков и сейчас извивался у него на животе, сползая вниз, к шортам.
– Фу! – Мишка вскочил, пытаясь стряхнуть с себя мерзкую тварь, но та, дернувшись, вдруг исчезла где-то под поясом. – Аааа! – Мишка, путаясь в штанинах, начал стягивать с себя шорты, не удержался, упал и барахтался на спине, суча ногами.
– Да что ж ты такой неуклюжий, – Олег, стараясь скрыть улыбку, пришел сыну на помощь. – Ну и где этот преступник, что напал на тебя?
– Не знаю… – шмыгнул носом Мишка.
Червяка действительно было нигде не видать.
– Ну сбежал, значит, пока ты на земле валялся. А вот шорты-то извазюкал, что мама скажет?
– Мы ей не будем говорить… – Мишка расстроенно рассматривал вымазанные землей и травой шорты. – Я твоей рубашкой прикроюсь.
* * *– Папа… У меня живот болит… – Мишка растерянно переминался с ноги на ногу. Олег припомнил, что за последние пару часов сын раз пять отбегал в кустики.
– Что такое? Ты что-то съел?
– Ну вон только те ягоды на кусте… Пока ты за червяками ходил.
– На каком, покажи?
Олег совершенно не разбирался в ботанике – и уж тем более ничего не мог сказать по поводу полусухого объеденного куста.
– Много съел?
– Вот, – Мишка выставил вперед растопыренную пятерню.
– А не вот? – Олег поднял вверх вторую руку сына.
– Неее, – замотал головой тот. – Неее, там совсем чуть-чуть было.
– Ну тогда они тут ни при чем, – с преувеличенной уверенностью заявил Олег. – Только маме не говорим, ладно?
Мишка послушно кивнул.
– Ты просто съел что-то не то, вот живот у тебя и прихватило.
– Кто схватил мой живот?
– Болячка. Болячка схватила твой живот. Пошли в домик, уже вечер.
Наутро лучше Мишке не стало. Его поносило и знобило, на лбу выступили капельки пота, а челюсти сводило судорогой.
От мысли, что нужно звонить врачу, а тот потом все расскажет Маринке, Олегу становилось дурно.
– Папа, – хныкал Мишка, – а где врач?
– Да я ему звонил. Он сказал, что просто немытые руки были, вот и все. Поболит и перестанет. – В этот момент он сам в это верил. – Вот тебе крепкий чай.