Одно из морщинистых лиц повернулось в сторону Эльды. Кто-то выкрикнул команду. Оба отряда развернулись на девяносто градусов, и вся процессия направилась к грифонше, на этот раз растянувшись в шеренгу, так что морщинистые особы оказались посередине.
Лукин, буркнув что-то насчет того, что его отец последние восемь лет воюет с Империей, подался назад и спрятался за Эльду. Эльда же так напугалась, увидев, что вся эта толпа движется к ней, что ее передние лапы сами собой подобрались под брюхо, спина выгнулась горбом и крылья распахнулись. Сама того не желая, она выгнула шею, вытянула клюв, готовясь к нападению, и вздыбила хохолок. Надо сказать, что вышколенные имперские легионеры малость сбились с ноги при виде этакого чудища.
Тут Рёскин испуганно вскрикнул и нырнул под левое крыло Эльды.
– Спрячь меня, скорее! – воскликнул он.
Когда процессия свернула к Эльде, стало видно, что следом за ней во двор входит группа гномов. Гномы были разодеты еще пышнее имперского посольства. Когда легионеры сбились с намеченного пути, гномы растерянно остались стоять одни посреди двора, весьма раздосадованные.
– Это за мной! – прогудел Рёскин, зарывшийся в перья.
Эльда поспешно опустила крылья и села. Она поймала себя на том, что нервно хлещет хвостом по ногам Лукина, и поспешно подобрала хвост, обернув его вокруг лап, – заодно и прикрыла ноги Рёскина. Однако хохолка не опустила. Она и сама удивилась, откуда вдруг в ней пробудилась такая заботливость. Это все оттого, что Рёскин прижался к ее боку и она ощущала, как проходит сквозь перья его голос. «Материнский инстинкт!» – догадалась Эльда. Наверно, грифонши именно так защищают своих малышей.
Она настороженно следила, как все имперское посольство опустилось перед ней на одно колено – все, включая стариков, хотя тем это стоило немалого труда. Гномы тем временем пожали плечами и зашагали дальше к Дому заклинателей. Эльда была так рада видеть, что гномы наконец уходят, что сменила гнев на милость и любезно сказала имперцам:
– Встаньте, прошу вас – и желаю всяческих благ вашей Империи.
Услышав, что она еще и разговаривает, все вздрогнули, и даже солдаты не сразу сумели подняться с колен. А встав, имперцы обнаружили, что гномье посольство успело их опередить.
– Шагом марш! – крикнул их командир, и процессия устремилась к Дому заклинателей быстрым шагом, постепенно переходящим в трусцу.
Фелим осторожно приподнял край Эльдиного крыла и заглянул туда:
– Рёскин, чего ты так перепугался?
– Отведите меня в Эльдину комнату, тогда все расскажу, – прогудел Рёскин из-под крыла.
А тем временем Коркоран был просто вне себя от ярости. Казалось, весь свет только о том и думает, чтобы помешать ему немедленно взяться за работу и развить идеи, которые подбросили студенты. Сперва этот верховный жрец. Не успел Коркоран вернуться к себе в лабораторию, как к нему пришел целитель и сообщил, что сломанной ноге верховного жреца гораздо лучше и теперь он желает вернуться в Священный Город. Прямо сейчас.
А с верховными жрецами, знаете ли, лучше не спорить. А то как призовут своих богов – враз небо с овчинку покажется! Так что пришлось Коркорану отыскать волшебника Финна, потом волшебника Денча и пойти с ними втроем в Дом целителей, прихватив с собой все необходимое для заклятия переноса. Потому что Священный Город находится далеко на севере и нужна сила трех волшебников, чтобы отправить человека в такую даль. На это ушло все утро.
Затем Коркоран примчался обратно в лабораторию – но там уже ждал привратник. Привратник сообщил, что с ним желает немедленно повидаться отряд высокопоставленных гномов.
Коркоран тяжело вздохнул.
– Я приму их после обеда, в зале совета, – сказал он и тут же послал за обедом, пока не случилось еще какой-нибудь напасти.
Но не успел он приняться за трапезу, как один из секретарей привел к нему имперского центуриона. Центурион приветствовал волшебника на имперский манер – резким взмахом руки, от которого Коркоран шарахнулся назад, – и объявил, что двое благородных сенаторов Империи, Антонин и Эмпедокл, в настоящее время находятся в городе и смиренно просят главу совета о срочной аудиенции. Рассерженный Коркоран решил принять их заодно с гномами, чтобы зараз покончить со всеми назойливыми посетителями.
– После обеда, – сказал он. – В зале совета.
По крайней мере, так ему удастся сэкономить хотя бы часть дня на то, чтобы наконец заняться делом.
Центурион снова взмахнул рукой и удалился. Коркоран не спеша покушал, время от времени записывая кое-какие соображения по поводу корабля и сожалея, что не поговорил со студентами подольше. Рёскин явно сказал меньше, чем мог бы. Наверно, стоит организовать индивидуальные занятия, чтобы обсуждать на них с Рёскином строительство корабля. В конце концов Коркоран вздохнул и, сокрушаясь о времени, которое предстоит потратить впустую, побрел к лестнице, ведущей в зал совета.
Он спустился уже до середины лестницы, когда в вестибюль стремительно хлынул отряд легионеров, потом сенаторы и следом еще отряд легионеров. А за ними в вестибюль медленно вступили надменные гномы. Коркоран остановился. Как роскошно они все разодеты! Он собирался было принять их в своей футболке и галстуке, разрисованном кометами, чтобы показать незваным гостям, как он занят. Но, увидев процессию, тут же передумал.
«Все они очень богаты, – подумал Коркоран. – Я ведь посылал им просьбы о пожертвовании! Быть может, они явились именно по этому поводу. Нет, надобно одеться поприличнее, чтобы показать им, сколь благородно и почтенно заведение, которое им предстоит поддержать!» Волшебник снова вздохнул, призвал к себе свое официальное одеяние и накинул его прямо на лестнице. Дело в том, что Коркоран терпеть не мог этих тряпок еще со времен туров, когда мистер Чесни требовал, чтобы все маги непременно ходили в подобающих им костюмах. Тем не менее волшебник величественно спустился с лестницы, облаченный в алый балахон мага третьего уровня, с горностаевым капюшоном, говорящим о том, что он занимает высокую должность в университете. Коркорану было жарко и неудобно.
Когда он вступил в зал совета, все ему поклонились, и он порадовался, что позаботился одеться поприличнее. Оба сенатора красовались во всем великолепии одеяний имперского сенатора: царственный пурпур, алая кайма, лавровые венки и все прочее, что полагается. Просторный зал совета был набит их легионерами. А при виде гномов у Коркорана и вовсе захватило дух: золоченые доспехи, украшенные самоцветами, парадное оружие, драгоценные камни, вплетенные в косицы… Двое из них, со снежно-белыми волосами, носили на голове платиновые диадемы тончайшей работы.
Вся эта роскошь потрясла Коркорана, хотя он, конечно, постарался не подать виду. Он стремительно прошагал к другому концу стола и сел лицом ко всем присутствующим. Видя это, оба сенатора, кряхтя, опустились на стулья, в то время как легионеры остались стоять позади них плотными рядами. Беловолосые гномы тоже влезли на стулья, слегка побрякивая доспехами и прочей амуницией, а другие гномы остались стоять, столпившись позади них. «Это чтобы те, что сидят, казались важнее», – подумал Коркоран.
– Добрый день, господа, – начал он любезным, но деловым тоном. – Чем могу быть вам полезен?
– А вы кто такой? – осведомился один из гномов, оставшихся стоять.
Коркоран немного удивился.
– Я – волшебник Коркоран, председатель университетского совета. А вы?
– Я – Антонин, сенатор Империи, – представился сидевший слева сенатор, умело вклинившись в разговор. – Рядом со мной находится мой коллега, сенатор Эмпедокл. Мы явились сюда по важному делу…
Коркоран вежливо кивнул и обернулся к гномам:
– А вы, господа?
– Мы, – начал тот гном, что сидел справа, – кузнечные мастера из пещер Центральных пиков, и в страже мы не нуждаемся. – Он насмешливо обвел глазами ряды неподвижных легионеров. – Мы сами себе защита и оборона. Я – Добри, сын Дэвелли, сына Доркана, сына Дваина, основателя племени кузнечных мастеров. Рядом со мной сидит Генно, сын Гарта, сына Грайда, сына Дваина, а позади меня, по правую руку, стоит Хордо, сын Харнида, сына Хеннеля, сына Хамана, сына Дваина, а по левую руку от него стоит Клодо…
Коркоран в изумлении слушал, как почтенный Добри представил одного за другим всех десятерых гномов, перечислив их имена и всех их предков. Сенатор Эмпедокл склонился к сенатору Антонину и громко шепнул:
– Это стремление непременно изложить всю родословную напоминает конскую ярмарку!
– Чего еще ждать от нелюдей? – пожал плечами сенатор Антонин.
Коркоран начал понимать, что, возможно, совершил ошибку, решив принять оба посольства вместе.
– И мы явились сюда… – торжественно продолжал Добри.
– Несомненно, с весьма важным делом, – ловко встрял сенатор Эмпедокл. Коркоран понял, что этот человек – опытный ветеран словесных баталий. – Однако наше поручение не терпит отлагательств, о волшебник. Как вам, несомненно, известно, наша великая Империя является родиной и колыбелью демократии, пронизывающей наше общество на всех уровнях и затрагивающей все его сословия. Сенат, к которому я имею честь принадлежать, является не более чем высшим из наших демократических институтов. Он избирается на основе всенародного голосования сроком на пять лет и, таким образом, является высшим выразителем воли народа. И сам император, не будучи избран подобным образом, зачастую узнает о вышеупомянутой воле народа благодаря голосованию сената и, разумеется, считает своим долгом следовать ей. Таким образом, можно сказать, о волшебник, – хотя, разумеется, не забывая о должном смирении, – что мы с моим почтеннейшим коллегой-сенатором представляем здесь истинную волю императора. Ну, вы меня понимаете.
Коркоран в изумлении слушал, как почтенный Добри представил одного за другим всех десятерых гномов, перечислив их имена и всех их предков. Сенатор Эмпедокл склонился к сенатору Антонину и громко шепнул:
– Это стремление непременно изложить всю родословную напоминает конскую ярмарку!
– Чего еще ждать от нелюдей? – пожал плечами сенатор Антонин.
Коркоран начал понимать, что, возможно, совершил ошибку, решив принять оба посольства вместе.
– И мы явились сюда… – торжественно продолжал Добри.
– Несомненно, с весьма важным делом, – ловко встрял сенатор Эмпедокл. Коркоран понял, что этот человек – опытный ветеран словесных баталий. – Однако наше поручение не терпит отлагательств, о волшебник. Как вам, несомненно, известно, наша великая Империя является родиной и колыбелью демократии, пронизывающей наше общество на всех уровнях и затрагивающей все его сословия. Сенат, к которому я имею честь принадлежать, является не более чем высшим из наших демократических институтов. Он избирается на основе всенародного голосования сроком на пять лет и, таким образом, является высшим выразителем воли народа. И сам император, не будучи избран подобным образом, зачастую узнает о вышеупомянутой воле народа благодаря голосованию сената и, разумеется, считает своим долгом следовать ей. Таким образом, можно сказать, о волшебник, – хотя, разумеется, не забывая о должном смирении, – что мы с моим почтеннейшим коллегой-сенатором представляем здесь истинную волю императора. Ну, вы меня понимаете.
Коркоран ничегошеньки не понимал. Чего хочет этот краснобай? Добри, который сидел, сложив на груди толстые руки, унизанные коваными браслетами, снисходительно пояснил:
– Он имеет в виду, что император его сюда не посылал и, возможно, даже не подозревает об их поездке. Не так ли, сенатор?
Эмпедокл гневно поджал морщинистые губы, однако вежливо кивнул гному.
– Таким образом, – мягко вмешался Антонин, – отсюда с неизбежностью вытекает, что вы, волшебник, должны войти в наше положение или, если можно так выразиться, взглянуть на дело с нашей точки зрения. Наши благородные демократические институты способны сохранить свою целостность, ту целостность, что является наиболее ценным нашим достоянием, лишь в том случае, если они охраняют целостность всей нации и нашей императорской фамилии, заботясь ради беспрепятственного осуществления наших свобод и поддержания высоких моральных норм, чтобы мы всеми возможными способами стремились к сохранению чистоты, единства и нормальности. И любые признаки, любые, сколь угодно слабые следы запятнанности тем, что можно назвать хотя бы отдаленно враждебным Империи, следует, с нашей точки зрения, искоренять и изгонять безжалостно и бескомпромиссно.
Этот еще хуже Эмпедокла! Коркоран невольно оглянулся на Добри. Добри вскинул брови, так что его массивный лоб собрался складками под диадемой.
– Эк завернул! – сказал он. – Здо`рово. Сдается мне, волшебник, он хочет сказать, что они не желают портить свою кровь, смешиваясь с другими народами. Но сказал он это так хитро, что при нужде все можно будет вывернуть наизнанку и заявить, что он имел в виду как раз противоположное.
Антонин уставился на Добри неподвижным, змеиным взглядом:
– Добрый мой гном, быть может, вы желаете высказаться вместо меня?
Добри помахал толстенной рукой:
– Нет-нет! Продолжайте. Это довольно забавно.
– Мы тоже не любим полукровок, – вставил сидевший рядом Генно.
Тут до Коркорана внезапно дошло, о чем идет речь.
– Вы хотите сказать, что вы приехали сюда по поводу Клавдии? – уточнил он.
Увенчанные лаврами головы торжественно кивнули.
– Поскольку понимание между нами достигнуто, – сказал Эмпедокл, – мы можем более четко сформулировать нашу позицию. Наш августейший владыка, милостивейший император Тит, еще довольно молод и, увы, доныне не предпринял никаких шагов к тому, чтобы Грифон явил миру еще одно достославное поколение…
– Император все никак не женится, – перевел Добри.
– И при нынешнем положении вещей, – продолжал Эмпедокл, не обращая внимания на нахального гнома, – следующим лицом, к которому перейдет титул и почести императора, может стать его злополучная сводная сестра. Вы понимаете, волшебник, в каком сложном положении мы находимся. Никоим образом не желая идти наперекор чувствам и привязанностям нашего императора, мы тем не менее хотели бы упредить их нежелательные последствия, в корне уничтожив любую угрозу того, что в самом сердце Империи может воцариться полукровка.
– Принимая это во внимание, – добавил Антонин, – мы, сенаторы, были чрезвычайно заинтересованы известием о том, что университет в настоящее время испытывает небольшое и, надеемся, временное стеснение в средствах. Я уверен, что император при соответствующих обстоятельствах был бы весьма рад поставить на голосование в сенате предложение до некоторой степени облегчить затруднения столь почтенного научного учреждения, так, чтобы дело было улажено ко всеобщему взаимному удовлетворению.
– А теперь, – хмыкнул Добри, – он предлагает вам взятку.
– За то, что вы передадите ее им, чтобы они могли ее прикончить, – пояснил Генно.
Лавровенчанные головы повернулись и грозно воззрились на гномов.
– Или чтобы вы ее сами прикончили, как вас больше устроит, – добавил Генно.
– Боги, как это грубо! – сказал Антонин.
– Но в целом верно, – сказал Эмпедокл.
«Да, – подумал Коркоран, – но ведь я рассчитывал, что Клавдия пригодится мне для лунных исследований! Никогда не видел человека, который способен так быстро считать». В это утро он чувствовал себя ближе к полету на Луну, чем когда бы то ни было. Но, с другой стороны, университет отчаянно нуждается в деньгах! Коркоран буквально разрывался на части. Можно, конечно, потребовать от Клавдии, чтобы она работала на него, и пригрозить, что иначе он отдаст ее сенаторам. Но где гарантии, что она действительно такая толковая, как кажется? С другой стороны, можно взять у сенаторов деньги и использовать часть из них на то, чтобы нанять еще кого-нибудь, кто способен вычислять не хуже Клавдии. Но где гарантии, что такой человек найдется? Хотя… Стоп! Быть может, ему удастся и сохранить Клавдию, и получить денежки. Сенаторы – спасибо гномам – дали ему понять, что император не подозревает об их поездке…
Коркоран поднял голову, грустно улыбнулся и развел руками:
– Увы, господа! Вот если бы вы приехали неделю тому назад… Но наши наставники обнаружили, что интересующая вас девица хотя и является полукровкой, тем не менее весьма талантлива. К нам уже много лет не поступало столь многообещающих студентов. И университет принял решение назначить ей стипендию. Для нас, знаете ли, дарования важнее происхождения. Сожалею, но мы вынуждены оставить девушку в университете.
Сенаторы переглянулись. Антонин приподнял бровь. Эмпедокл кивнул. И оба старца встали.
– Что ж, волшебник, тогда мы не станем долее отнимать у вас ваше драгоценное время, – сказал Эмпедокл. – Однако в связи с вашим решением оставить вышеупомянутую юную особу в университете мы вынуждены вам напомнить, что Империя не спит и не дремлет!
«Чтоб вам провалиться!» – думал Коркоран, глядя вслед легионерам, которые привычно построились и зашагали прочь из зала совета, окружив сенаторов. Это явно была угроза! И это наверняка сулит университету новых ассасинов. «Ну ничего, – подумал Коркоран, – с теми управились, управимся и с этими». Только на этот раз он был уверен, что император им поможет. Но для начала надо избавиться от гномов. Волшебник дождался, пока двери зала захлопнулись за спиной последнего легионера, и обернулся к гномам.
Добри ухмыльнулся.
– Как ни странно, – сказал он, – мы явились сюда почти по такому же поводу.
– Но только мы вокруг да около ходить не станем, – добавил Генно. – Верните нам этого Рёскина. Мы заплатим чем скажете: хотите – сокровищами, хотите – золотыми слитками. Ну так сколько с нас?
Теперь, когда сенаторы удалились, прочие восемь гномов перестали строить из себя почетный караул. Они взяли себе по стулу и с удовольствием расселись.
– Ох-ох, бедные мои ноги! – сказал один из них (вроде бы тот, которого звали Хордо) и поставил локти на стол. – Назовите вашу цену, волшебник. Вам же нужны деньги. В городе только и разговоров о том, что крыша у вас течет и что летом вы просили взаймы у школы бардов и у Дома целителей, а вам отказали.
Увы, это была правда. Коркоран до сих пор содрогался от унижения, вспоминая о том, как грубо и резко ответили ему барды. Да, от гномов так просто не отвертишься… Волшебник был в отчаянии. Ведь Рёскин ему еще нужнее, чем Клавдия! Коркоран подумал о том, что лишится столь искусного помощника, как Рёскин, и скрипнул зубами. Можно будет заставить Рёскина сделать всю работу, пригрозив продать его этим кузнечным мастерам, но для этого надо сперва придумать, как заставить гномов оставить Рёскина здесь! Было совершенно очевидно, что, если он заявит, будто Рёскин тоже получил стипендию, гномы ему не поверят ни на грош: они чересчур грубы и практичны.