— Королевская спальня, — сказала она, покраснев и потупя взор.
Он прошел через спальню в другую комнату.
— А это?
— Моя гардеробная.
— Из нее дверь ведет в следующую комнату. — Он открыл дверь. Там тоже оказалась спальня.
Виктория подошла к нему.
— А это, — сказала она, — комната моей дорогой Лецен. Ее комната всегда рядом с моей.
Он почувствовал неприятный холодок. Почему эта женщина вызывает в нем неприятные ощущения? Она ведь всего-навсего гувернантка.
— Теперь все изменится, — сказал он, пытаясь придать своему голосу повелительные нотки.
— О нет, — не задумываясь, ответила она. — Я бы никогда с этим не согласилась. Бедняжке Лецен этого не вынести. Поймите, милый, ее комната всегда была рядом с моей. Тут уж ничего не поделаешь. Это было бы слишком немилосердно. Кроме того, я бы этого не хотела.
Ее любящий взгляд не соответствовал надменности тона, но, конечно же, в это мгновение королева в ней преобладала.
Он оставил ее и спустился в гостиную. Виктория была безмерно счастлива. Какой же он восхитительный, какой красивый! Лецен еще не прибыла. Она приедет только вечером, а жаль: можно было бы заскочить к ней и немного поболтать. Дорогого лорда Мельбурна она попросила приехать в Виндзор послезавтра. Она не могла чувствовать себя совершенно счастливой, если его не было рядом.
А пока рядом с ней был ее дорогой Альберт.
Она была недовольна своим внешним видом — слишком бледная. За последние дни она страшно устала; по сути, она еще не оправилась от простуды, которой, ко всеобщему и к своему собственному страху, подверглась неделю назад. Она должна быть здоровой в свою первую брачную ночь. Она превозмогла усталость и спустилась в гостиную.
Альберт сидел за роялем и играл, играл божественно, да и выглядел божественно.
Когда она вошла, он встал и обнял ее. «Какое блаженство, — подумала она. — Как я люблю моего дорогого Альберта».
— Мой милый Альберт, я прервала вашу игру, а она была так прекрасна.
Он снова сел за рояль.
Через некоторое время он оставил рояль, подошел к ней и сел на скамеечку у ее ног. Они говорили о будущем. Она сказала, что такой замечательный муж — это счастье и что у нее еще ни разу в жизни не было столь прекрасного вечера, несмотря на то, что простуда ее еще не прошла и ей столько всего пришлось пережить за последнее время.
Ей нужно лечь пораньше, сказал Альберт, и она послушно согласилась.
На следующее утро они встали рано и перед завтраком совершили прогулку на, как сказал Альберт, удивительно свежем воздухе.
Февральский воздух, заметила Виктория, был даже чересчур свеж, но это не так важно, потому что ее согревает любовь Альберта; и еще она сказала, что не хотела бы ничего другого, только бы гулять холодным февральским утром по виндзорским паркам и чтобы рядом с ней был ее дорогой муж.
Она так проголодалась, что заговорила о завтраке.
Альберт снисходительно улыбнулся: она, право, как ребенок.
— Но, но, — засмеялась она, — не забывайте, что я на три месяца старше вас.
— Кто бы мог поверить, — сказал он.
— Но об этом же все знают. — Она вдруг посерьезнела: — Вот одно из неудобств жизни королей: все о них все знают.
— Так уж и все! — сказал он. — А не склонна ли моя дорогая Виктория преувеличивать?
— Я этого не замечала!
— Но ваши слова были не совсем правдивыми.
Она ненадолго задумалась.
— А нужно быть правдивой. Это я запомню. Спасибо, Альберт, что обратили мое внимание. Я вижу, вы будете относиться ко мне по-доброму.
В этот миг он любил ее. Все образуется. Она очаровательна, его дорогая маленькая женушка. Он испытывал благоговейный страх из-за того, что окружение королевы может вести себя по отношению к ней неподобающе.
— Идемте, ангел мой, — сказала она, — идемте завтракать.
Рука в руке они вошли в замок, где Альберта ожидал неприятный сюрприз.
За столом для завтрака восседала баронесса Лецен. На принца она едва глянула, сразу же устремив взоры на Викторию.
— Доброе утро, моя дорогая Дейзи.
Дейзи! Ее имя вовсе не Дейзи. Он узнал все, что мог, об этой дочери лютеранского пастора, по крайней мере, то, что зовут ее Луизой.
— Любовь моя, как вы себя чувствуете сегодня утром?
— Ах, я так счастлива, моя дорогая.
Баронесса одобрительно кивнула. Сказала «доброе утро» принцу, как будто только сейчас его заметила.
Она налила Виктории кофе.
— Как вы любите, любовь моя.
— Ах, благодарю вас, дорогая Лецен.
Лецен подала кофе Альберту.
Он был унижен и зол, но не подал виду. Первый их завтрак после свадьбы, и на нем непременно нужно присутствовать этой мымре!
ПОСЛЕ МЕДОВОГО МЕСЯЦА
Как и предупреждала его еще в письмах Виктория, провести медовый месяц в уединении им не удалось. Уже на третий день после свадьбы в Виндзор приехала герцогиня Кентская в сопровождении брата Альберта и его отца.
По сути, на этом их медовый месяц и закончился.
Впрочем, Альберт был даже рад тому, что их уединение нарушено: знал, что отец и брат будут ему опорой, и надеялся, что и герцогиня, говорившая ему, что видит в нем сына, тоже окажет ему необходимую поддержку. Не будучи по натуре человеком скрытным, она чуть ли не сразу по приезде дала ему понять, что Викторию вряд ли можно назвать благодарной дочерью и что настраивает ее против матери одна особа, которая в данную минуту находится не так уж далеко от них.
Альберт нисколько не сомневался в том, кто эта таинственная особа, и поскольку уже сам начинал смотреть на баронессу Лецен как на своего личного врага, готов был охотно пойти навстречу намечающемуся союзу.
Герцогиня, рассказывая ему все это, жестом заговорщика приложила палец к губам, а поскольку они могли говорить на немецком, которым герцогиня до сих пор владела лучше, чем английским, хотя и прожила в Англии столько лет, они очень хорошо понимали друг друга.
Они с самого начала стали союзниками.
Виндзор, казалось, был наводнен придворными. Приехал лорд Мельбурн, и Альберт сразу же заметил его поразительное влияние на Викторию. Даже будь он ее родным отцом, она не смогла бы относиться к нему с большим уважением. Она называла его своим дорогим премьер-министром и лордом М. Они постоянно беседовали, и частенько она советовалась с ним наедине в одном из кабинетов либо прогуливалась вместе с ним по парку.
Герцогиня доверительно сообщила Альберту, что Виктория натура эмоциональная и очень привязалась к лорду Мельбурну, как это у нее бывает с некоторыми людьми. Возможно, Альберт при случае намекнет ей, что такая тесная дружба королевы с кем-либо из ее министров вовсе не обязательна.
Менее через неделю после свадьбы Виктория и Альберт вернулись в Лондон. Начались утренние выходы и приемы, и Альберт с каждым днем чувствовал себя все более несчастным.
Теперь, когда романтический ореол свадьбы остался позади, пресса обрушилась на Альберта с критикой: не проходило и дня, чтобы в газетах не появлялись карикатуры и памфлеты. В одних говорилось, что Альберт явился сюда с континента, чтобы поживиться английским золотом; в других сообщалось, что хозяином в доме является королева, а принца держат там с единственной целью…
На сценах исполнялись задиристые и довольно грубые скетчи насчет королевской пары. В одном высмеивалась их ранняя прогулка после брачной ночи: это, мол, отнюдь не тот способ, который может подарить стране принца Уэльского. Однако основной темой нападок на принца оставались деньги. Кобурги-де известны своим умением устраиваться на лучшие места в Европе. Альберта обвиняли в жадности, в стремлении сорвать корону с головы Виктории, в том, что он продался королеве Англии за 30 000 фунтов стерлингов в год, что было целым состоянием для человека, имевшего до этого всего 2500 фунтов.
Это было унизительно. Во владениях его отца ничего подобного не позволили бы.
— Мы не можем посягать на свободу прессы, — сказала ему Виктория. — Лорд Мельбурн постоянно об этом говорит.
— Выходит, мы должны мириться с этой грубой клеветой?
— Просто не нужно обращать на нее внимания.
— Это очень трудно, — холодно сказал он.
— Мой дорогой Альберт, уверяю вас, когда нечто подобное говорится о вас, мне бывает гораздо больнее, чем если бы это говорили обо мне.
Он обнял ее.
— Вы хорошая жена, — сказал он.
— Я хотела бы ею стать. Всю мою жизнь я буду стремиться к тому, чтобы угодить вам, Альберт.
Он просто не мог падать духом, когда слышал от нее такие слова, ибо она всегда была откровенна: что на уме, то и на языке.
Его очень смутила новая циничная версия национального гимна. Его открыто распевали на улицах, и он часто слышал, как вместо принятых слов тихонько произносят другие:
Он уже и не знал, что хуже: чтобы о нем думали как о пришельце, замыслившем заполучить королевство, или как о слюнтяе, который во всем зависит от своей жены.
Они вернулись в Букингемский дворец. Счастливая Виктория не замечала, что Альберт не находит себе места. Все ее дни были целиком заняты: государственными бумагами, ожидавшими ее подписи; беседами с лордом Мельбурном; секретничаньем с баронессой Лецен. Она сказала ему, что для нее самая лучшая часть дня — это когда они, рука в руке, гуляют вместе в саду, а поблизости резвятся собаки. Она жалела бедняжку Дэша — он заметно состарился и уже не играет так азартно, как прежде, что еще более заметно в сравнении с милягой Эосом дорогого Альберта.
Им постоянно сопутствовала музыка. Какое счастье, что они оба ее любят. Она не раз увлеченно слушала, как Альберт исполняет что-нибудь из Гайдна — одного из своих любимых композиторов, а когда они пели вместе, она испытывала настоящее блаженство.
— Наши голоса гармонируют, милый Альберт, как и все в нас.
Он не был в этом так уверен. С изумлением обнаружил он, что она почти не знает названий деревьев и растений. «Правда? В самом деле?» — с удивлением воскликнула она, когда слушала его объяснения. Птиц она тоже не знала и не видела, например, разницы между черным дроздом и обыкновенным.
— Вас разве этому не учили? — спросил он однажды в изумлении.
— О-о, мою дорогую Дейзи и меня подобная материя никогда особенно не интересовала.
— Дейзи! Вы, конечно, имеете в виду баронессу Лецен? Но это же, насколько я знаю, не ее имя.
— Я зову ее так. Я ее так окрестила. По-моему, восхитительное имя и очень ей подходит. Одно время я даже звала ее мамой — такие я к ней испытывала чувства, но потом мне показалось, что тут что-то не так.
— Не показалось, а на самом деле, — строго заметил Альберт.
— Ах, милый Альберт, вас так легко шокировать. Но не беспричинно, разумеется, — поспешно добавила она. — Боюсь, вы слишком добродетельны.
— Добродетели нечего смущаться, мой ангел.
— Я знаю, Альберт. Это нечто такое, к чему надо стремиться. Но вы уж о ч е н ь добродетельны.
— Меня огорчает, что вы и ваша мать не в лучших отношениях.
— Ах, мама порой бывает невыносима.
— Моя дорогая Виктория, мне больно слышать, что вы так отзываетесь о своей матери.
— Дорогой Альберт, если бы вы только знали, каково мне приходилось в Кенсингтоне, пока я не стала королевой. Я была там почти как пленница. Мама постоянно ссорилась с моим дядей, королем Вильгельмом и его женой. А ведь тетя Аделаида милейшая женщина. Она бы сроду не стала ни с кем ссориться, если бы ее к этому не вынуждали, а мама, поверьте мне, вынуждала. Случалось, я не знала, куда деться со стыда.
— Любовь моя, я полагаю, мы оба стремимся соблюдать заповеди, и одна из них начинается так: «Чти отца своего и мать свою…»
— Дорогой Альберт, вы сами до того добродетельны, что и представить себе не можете, до чего утомительны могут быть некоторые люди. Теперь мы будем говорить о другом: эта тема мне наскучила.
В ней заговорила королева. Нет, чтобы, давайте, мол, поговорим лучше о чем-нибудь другом, а — теперь мы будем говорить…
Придется как-то объяснить ей, что он должен иметь авторитет в собственном доме. Он здесь не только для того, чтобы дать ей наследника трона. Он мужчина, он муж, и хоть она и королева, она все-таки его жена.
Но она уже щебетала о дорогом лорде Мельбурне. Он, мол, так постарел, так себя изматывает. Она собирается поговорить с ним о ч е н ь серьезно, потому что он явно не бережет здоровье.
«Не слишком ли часто видится она с лордом Мельбурном, — подумал Альберт. — Так ли уж это необходимо?»
— Мой дорогой Альберт, мне просто необходимо поддерживать постоянную связь с моим премьер-министром. Я же королева.
— Этого мы не забудем, — сказал Альберт с едва заметной иронией, которая до нее не дошла.
Однако ей пора возвращаться к работе: нужно просмотреть и подписать государственные бумаги.
— Альберт, любовь моя, вы не представляете себе, какое количество бумаг мне приходится читать.
— Не представляю, — согласился Альберт, — но, вероятно, смог бы, если бы вы мне показали, а то и позволили вам помочь.
— О, Альберт, это очень мило.
Внутренне он ликовал. Стоило ему только попросить, и она уже разрешает ему читать государственные документы, обсуждать их с ней. Значит, его допустят и к тем совещаниям, которые она проводит в своем кабинете с лордом Мельбурном.
Но все оказалось совсем не так, как он предполагал. Она сидела за своим столом.
— Дорогой Альберт, подвигайте стул и садитесь рядом со мной. Ну вот. Очень уютно. Вот промокашка. Когда я подпишу, промокайте и складывайте аккуратной стопочкой.
— Но вы ведь их сперва прочтете?
Она весело засмеялась.
— О, мы уже все это обсудили с моим премьер-министром. Все, что сейчас требуется, так это поставить подпись. И то, что вы сидите тут с промокашкой, для меня такая помощь!
Так вот что означает совместная работа! Из него сделали что-то вроде клерка, который промокает написанное работодателем. В этом заключалась его единственная обязанность; содержание документов, под которыми она ставила свою подпись, оставалось для него тайной.
Ему никак не удавалось объясниться с ней; у себя в комнате он репетировал, что он ей скажет. Он выложит ей все начистоту: он чувствует себя крайне нелепо и будет себя так чувствовать и дальше, если не найдет себе применения.
Он попробовал обсудить этот вопрос с отцом и братом. Брак у него благополучный, был их ответ, и если он хочет, чтобы жена ему доверяла, пусть ей так об этом и скажет.
— Послушай, — сказал Эрнест, — да она же обожает тебя. Только попроси, чего ты хочешь.
Но они знали лишь его маленькую жену, они не знали Виктории-королевы.
Неужели он ее боится? Как-то не верится… она ведь такая маленькая и так любит его. Как странно: он не может сказать, что именно у него на уме. Стоит ему оказаться с ней лицом к лицу — и он теряет всякую решительность, он не может объяснить ей свое незавидное состояние.
И как же он рассердился, когда, войдя однажды в комнату, увидел рядом с королевой, сидящей за письменным столом, баронессу, держащую в руках какие-то бумаги; они, очевидно, обсуждали их.
Выходит… баронессе позволено знать то, к чему его самого не допускают!
Он повернулся и вышел из комнаты.
— Это Альберт? — спросила Виктория.
Лецен кивнула.
— А почему он ушел?
— Он, смею сказать, хотел видеть вас одну.
— Но я и есть одна. Вы не в счет, дорогая Дейзи, то есть вы значите так много… ну, вы понимаете, о чем я.
Да, сказала Дейзи, она прекрасно понимает, что ее дорогая госпожа имеет в виду, и этим счастлива.
— Я слышала, — сказала Виктория со смехом, — как вы вчера рассказывали за ужином своему соседу по столу, насколько я совершенна.
— Я не сказала ничего, кроме правды, — твердо ответила Лецен.
— Альберт считает, что я несколько фривольна, — сказала королева.
Лецен покраснела от негодования.
— Да что вы!
— Дорогая Дейзи, не сердитесь на моего милого Альберта. Если он и порицает меня, то ради моего же блага.
— Если бы было, за что порицать… но ведь абсолютно не за что.
— Ах, полно, Лецен, вы ведь и сами меня порой порицаете.
— А больше никому не позволю.
Виктория засмеялась и порывисто обняла баронессу.
— Дорогая, дорогая Дейзи, как мне повезло, что и вы, и Альберт так меня любите.
— Никто на свете не любит вас так, как я, — заявила Лецен.
Виктория услышала в этих ее словах неприязнь к Альберту, чего, конечно же, нельзя поощрять… но, разумеется, дражайшая Лецен сказала так лишь из чрезмерной преданности.
Несколько дней спустя Альберт заявил, что он поражен тем, как управляют ее двором: слишком уж много излишеств он обнаружил.
— Излишеств? Что вы имеете в виду, дорогой Альберт?
— Несколько людей выполняют одну и ту же работу.
— О, этим занимается Лецен. Она присматривает за всем.
— Не очень похоже, чтобы она присматривала слишком усердно.
— Мой дорогой Альберт, вы такой хороший. Не далее как сегодня я с радостью говорила моей милой Лецен, как мне повезло. Но, пожалуйста, не вмешивайтесь в ее дела. Она может расстроиться.
— Но, моя дорогая Виктория, я бы с удовольствием взял на себя кое-какие дела во дворце. У меня бы появилось хоть какое-нибудь занятие.
— Мой дорогой энергичный Альберт, пожалуйста, делайте что только пожелаете, но не трогайте ее владений. Она обидится. Я запрещаю вам это делать.
Она говорила шутливо, но тем не менее твердо.
Итак, знай, сверчок, свой шесток. Он начинал понимать, что его обязанность — быть под рукой у королевы, когда бы она того ни пожелала, играть роль идеального мужа и обеспечить появление на свет наследника престола.