Батюшка зашевелился. В ноздри Ильи шибанул тяжелый смрад, ужасающая помесь из сладкого запаха крови, кислого пота и еще чего-то затхлого, тошнотворно щекочущего ноздри и гортань. Илюха кашлянул и, переступив с ноги на ногу, выговорил:
– Семен Андреевич, какого свидетеля? Я?..
– Именно. Отец Дионисий утверждает, что он не имеет никакого отношения к налету на склад в бывшем доме купца Константинова, куда, как ты знаешь, свозились реквизированные церковные ценности из ряда церквей города.
Илья широко раскрыл глаза:
– Я – знаю? Склад? Какой склад ценностей, Семен Андреевич? Откуда мне знать, меня в город-то только по пропускам…
– Я склонен верить отцу Дионисию, хотя к общему мнению в этом вопросе мы с ним все равно не придем, – игнорируя слова мальчишки, продолжал товарищ Лагин. Священник издал какой-то горловой всхлип, отчего на его губах вспенились пузыри. – У меня есть подозрение, что ты мог бы дать показания, в некотором плане обелившие бы отца Дионисия и способные хотя бы немного смягчить его участь.
– Семен Андреевич, я буду рад вам помочь… но…
– Я еще не все сказал. Так вот, той ночью был застрелен воспитанник вашей школы-интерната. Ты сам прекрасно знаешь, какие типы поступают в ваше богоугодное заведение. – Тут тонкие губы товарища Лагина растянулись в усмешке. – Я уверен, что ты знаешь, кто именно мог принимать участие в ночном налете на купеческий дом, и названные имена, уж конечно, не будут иметь никакого отношения к отцу Дионисию. Ты можешь спасти хорошего… ты не ослышался!.. по-своему – хорошего человека. И не делай такого наивного взгляда. С кем-то, быть может, он проканал бы, как говорят твои одногруппники. С тем же идиотом Паливцевым. Со мной – нет.
– Товарищ Лагин…
Чекист подвинулся всем телом на Илью, оттеснил его к стене, и Холодный почувствовал его железную руку у себя на горле. Прямо напротив растерянных моргающих гляделок Илюхи оказались холодно поблескивающие темные глаза товарища Лагина. Он чеканил каждое слово:
– Я не советую. Тебе. Врать. Дело в том, что ты действительно можешь спасти отца Дионисия. В конце концов – вы знакомы давно. Почему не сделать доброе дело, помочь следствию, выявить настоящих участников налета?
Священник уже сидел на своих полатях и одним глазом смотрел на трепыхающегося в мощных руках Лагина Илью. Наконец он невнятно выговорил:
– Вы… о чем? Кто с кем знаком? Как он может спасти меня? Мальчик, не поддавайся… это какая-то дьявольская игра… и…
– Молчи! – заревел Лагин. – Молчи, сука долгополая! Я даю тебе последний шанс, а ты лезешь со своими потными бабьими словечками? Если хочешь знать, этот приютский мальчик… знаешь ли ты, кто он? Илюша Холодный, беспризорник? Как бы не так! Я не зря работал в этом городе с архивами и людьми. В свое время его дедушка облагодетельствовал твой приход и построил не одну церковь, слышишь, поп? Теперь тебя может облагодетельствовать внук.
Тут он выпустил Илюху. Тот стоял у стены, у него вздрагивали губы, а в груди, будто встрепанный воробышек, накрытый чьей-то большой твердой ладонью, подпрыгивало сердце. Наконец Лагин положил руку на плечо Ильи, заговорил дружеским тоном – как будто и не было бешеного окрика, сверкающих глаз, ненависти, искривленных тонких губ:
– Я действительно знаю про тебя больше, чем ты можешь предположить. Кровь – серьезная вещь, и редко-редко сын кухарки, выросший на посылках в прачечную, становится большим человеком. Ты – никакой не Холодный, а Каледин, твой дед – граф, владевший большими именьями в нашей губернии. Мне даже доводилось видеть пару раз и его, и твоего отца. Или дядю?.. У кого они воевали – у Деникина, у Врангеля?
– Думаю, что и у того, и у другого, – ответил Илья.
Товарищ Лагин похлопал Илью по плечу:
– Люблю таких! Ну так что? Отстоишь попа? Все-таки он тебя крестил. Уговор: ты называешь мне тех, кто на самом деле совершил налет на склад и украл ценности, а я отпускаю отца Дионисия. В церковь ему, конечно, пару месяцев лучше не ходить, но все лучше, чем получить пулю. А? – сощурился Семен Андреевич. – Ну так как? Песню о том, что ты ничего не знаешь, можешь даже не заводить.
…Илья действительно знал, КТО были те налетчики. Другое дело, кто известил Лагина… Сейчас Илья почувствовал себя удачливым игроком, которому везло почти до конца – но в последний, самый нелепый, самый несложный момент игры он дал маху – и все. Результат сгорел.
Илья перевел взгляд на покачивающегося взад-вперед священника и наконец выговорил:
– Семен Андреевич, я всегда с радостью вам помогу. И не надо тыкать меня носом в мое происхождение, о котором вы откуда-то знаете. Вон товарищ Ленин тоже из дворян. А Дзержинский, я читал, вообще в семинарии учился. На этого… на ксендза.
– Ле-е-енин? Дзе-е-ержинский? – прошипел Лагин. – Ну, ты смел, раз такое говоришь, стоя вот тут, перед этим без пяти минут трупом. А ты знаешь, что из твоего интерната почти каждую неделю исчезают воспитанники? Но из-за большой текучки их никто не хватится. Ну, знаешь?
– Н-нет.
– И ты вполне можешь остаться здесь. Только ты мне нравишься. Не сдал товарищей, хотя им все равно бы ничего не было… – Тут Лагин сделал внушительную паузу, и будь Илья болваном типа Юрки Пыжа, он непременно брякнул бы: «Как ничего не было бы?..» – и всех выдал. Однако Илья промолчал – под пристальным взглядом холодно улыбающегося чекиста. Подросток затаил дыхание: на своем веку ему пришлось видеть достаточно, чтобы понимать, что слова Лагина «вполне можешь остаться здесь» легко обернутся правдой. Семен Андреевич помолчал, затем, повернувшись на каблуках, бросил:
– Идем за мной.
Теперь Илья был готов к чему угодно. Они прошли по затемненному коридору, Лагин указал рукой на поднимающуюся на первый этаж узкую дубовую лестницу и проговорил:
– Тебе туда. У меня еще работа. А с тобой мы еще переговорим. У меня на тебя большие планы, Илья Каледин. Каледин! Если будешь слушать моих советов, еще не скоро станешь совсем холодным. И не вздумай пытаться куда-то сбежать: если бы я хотел наказать тебя по всей строгости закона, который не знает различий по возрасту… поверь, я так и сделал бы. Те постовые, что застрелили вашего, тоже недолго жалели – жизнь такая.
– Жизнь такая, – машинально повторил Илья.
– Иди. И помни: со старой жизнью покончено. Держись меня, и все у тебя будет. Эта власть – надолго.
7
Илья увидел Паливцева в сквере-«чекушке», который они прошли по пути к Лагину. Паливцев прохаживался перед двумя девчонками, распетушившись так, как только возможно было в его двадцать три или двадцать четыре непутевых года, и говорил старшей – той, которую он еще недавно назвал «тифозной»:
– Никогда не дал бы тебе четырнадцать! Ответственный ты человек, Александра. Иначе товарищ Лагин свою дочь тебе не доверил бы.
Та, которую Лева назвал Александрой, наконец посмотрела на Паливцева и произнесла:
– Вы, Лев Николаевич, шли бы себе в школу. У вас вон сколько учеников. А то на меня одну тратитесь.
– Не Николаевич – Иваныч… Почему же на одну? Вот Розочка же, – попытался быть очаровательным Паливцев.
– Здравствуйте! – крикнула семилетняя девочка и подпрыгнула. – Алька, пойдем.
– Нам пора, – сказала Александра, прищуривая широко расставленные живые глаза и бросая взгляд мимо Паливцева – туда, где шел Илюха. Даже нарочитая напускная взрослость не могла скрыть задора в ее взгляде, как невнятное серое платье не могло испортить ее стройной фигуры, уже заметно развившейся. Илюха бесшумно возник за спиной Паливцева и, когда тот начал говорить, что вынужденно короткая стрижка, впрочем, все равно очень идет девушке, толкнул его в бок:
– Товарищ заместитель директора. Вы не перепутали ее с поварихой тетей Глашей?
Паливцев подскочил и даже в лице переменился, когда увидел Илью:
– Ты? А…
– А товарищ Лагин передавал вам коммунистический привет. Как говорится, катиться на легком катере.
– Что?! – заорал товарищ Паливцев, и с него слетела разом вся обходительность. – Ты что такое несешь? Ты сбежал, что ли?
– Оттуда сбежишь, – вдруг бросила Александра.
Илья бросил на нее быстрый взгляд, но ничего не сказал, дав Льву Ивановичу блеснуть перед девочками красноречием. Тот не преминул воспользоваться этим. Подобрав губы, он сухо произнес:
– Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, Холодный, что школьная дисциплина и дисциплина в Главном политическом управлении – это совершенно разные вещи?
– Ну конечно. Товарищ Лагин, то есть Семен Андреевич, подробно остановился на этом моменте. Сначала, кажется, он подумывал меня наказать, а потом передумал.
Это было сказано так уверенно, что Паливцев заморгал:
Это было сказано так уверенно, что Паливцев заморгал:
– И что же… сказал тебе Семен Андреевич?
– Папа, папа! Это тебе сказал мой папа? Он – комиссар! – радостно всплеснула руками семилетняя Розочка, и Алька строго придержала ее за руку, потому что та порывалась обнять колени Ильи. Парень ответил:
– Сказал, что он очень на меня рассчитывает. Что у меня большое будущее. И что наша власть – это надолго, клоун, – наигранным басом ответил Илья.
Впервые за время своей воспитательно-административной работы Лева Паливцев не нашелся что ответить наглому подростку. Девочки отправились восвояси, а Паливцев еще стоял и бессвязно матерился, адресуясь то ли к Илье, то ли к Лагину, то ли, что скорее всего – к собственной персоне.
После этих бурных событий жизнь в школе-интернате пошла в более спокойном ключе. Не нарушило спокойствие даже исчезновение волосатого Бурназяна: утром он пришел из отпуска в новых поскрипывающих сапогах, а вечером куда-то делся – так и не нашли. Лишь изредка из внешнего мира доходили слухи, что храм, в котором служил отец Дионисий, прикрыли, что золото и ценности, которые увели со склада, так и не нашли – а увели ну о-очень много, едва ли не половину, и даже странно, думали наиболее осведомленные в этой темной истории товарищи, что так много могли унестиподростки.
Ленька Ип и Пыж, которые знали о том, что Илью тягали в ГПУ, теперь старались с ним не разговаривать, хотя ни до темной, ни до травли, ни до чего, кроме нескольких косых взглядов, дело не дошло. Угомонился даже Паливцев.
Борис Леонидович тоже старался помалкивать. В отличие от многих, он уверился в беспочвенности своих подозрений в отношении Ильи. Однако их взаимоотношения укладывались в формат «ученик – учитель». И никаких разговоров начистоту.
Раз или два Илью видели с девушкой – той самой Александрой. Языкастый Ипохондрик хотел разродиться на эту тему чем-то вроде язвительной шутки и даже написал похабные частушки, но этим дело и ограничилось. Про девушку знали, что ей четырнадцать лет, что она сирота и что ее опекает сам товарищ Лагин, за чьей дочерью та присматривает в свободное от учебы время. Она сама, впрочем, выражалась куда более определенно: «Дядя Семен – мой приемный отец».
…Товарищ Лагин появился в школе-интернате № 1 в июне. Он походил на щеголя: в рубахе с мягким воротом, в брюках и легких туфлях, и не хватало только соломенной шляпы, чтобы напоминать дачника-мещанина, который успевает радоваться жизни в условиях недавно объявленной новой экономической политики. Яков Сергеевич Круглов, директор школы, встретил его у канцелярии и радушно проговорил:
– Рад видеть вас, Семен Андреевич! Прекрасно выглядите… Наверно, потому, что стало поменьше работы, нет?
– Я так не думаю, – мягко ответил Лагин. Несмотря на то что он все-таки «так не думал», сотрудник ГПУ выглядел заметно посвежевшим и отдохнувшим, заметно смягчились угловатые скулы и резкие складки, прорезавшие переносицу. – Мне нужна старшая группа. Я посмотрел расписание: у них сейчас урок физкультуры?
– Совершенно верно.
– Вы не возражаете, если я поприсутствую?
– Что вы!
– Вот и хорошо.
– Тем более преподает физическую культуру мой заместитель, товарищ Паливцев.
– А-а… – мягко протянул товарищ Лагин с неопределенным выражением в голосе.
В спортзале, большом и гулком, недавно окрашенном в вульгарный зеленый цвет, Лагин и Круглов застали полтора десятка воспитанников, которые под наблюдением Паливцева проделывали физические упражнения и совершали короткие пробежки. Лагин прищурился… Он увидел всех, кого хотел: и Илью Холодного, и Юрку Рыжова – Пыжа, и Леньку Ипа, и других…
– Паливцев, иди-ка сюда.
Ученики, перестроившиеся в бег трусцой друг за другом, остановились. Лев Иванович важно просвистел в свисток, объявляя перерыв, и подошел к Лагину и Круглову.
– А скажи-ка мне, Лев Иваныч, у кого из этой группы подготовка на высоте? Кто подготовлен?
Паливцев задумчиво огладил себя по щеке:
– Ну как сказать? Рыжов вот силен. Ипатов хоть и худой, но очень быстро бегает и больше всех подтягивается. Верник вот неплох, хотя ленивый и сачкует. Ну и… – Паливцев сделал паузу, но потом все-таки сказал: – Еще Холодный результат показывает. Он с весны вообще… гм… подтянулся по всем предметам, а физкультура…
– Ты хотел сказать, что этот парень вообще в неплохой форме. Его бы даже в скауты взяли, которые сейчас у нас в городе пасутся. Там ребята здоровые. Ну-ка, позови сюда Рыжова, Ипатова, Верника и Холодного. И вот того рыжего…
Лева Паливцев взглянул на Семена Андреевича, и на его лице проступило что-то вроде тревожного сомнения. Последний раз подобная мина была у замдиректора в скверике-«чекушке», когда Илья объявил ему о своем большом будущем.
– Что такое? – спросил Лагин.
– Да, в самом деле, Лев Иванович, – вмешался директор Круглов, – позовите перечисленных воспитанников.
Подошли пятеро. Юрка Пыж за прошедшее с момента «убийства Цезаря» время еще больше возмужал, раздался в плечах и выглядел лет на двадцать. Лагин похлопал его по плечу и проговорил:
– Вот это рама! Да-а… В общем, так. Есть дело. – Лева Паливцев при этих словах вздрогнул. – У вас недавно были люди из комсомольской организации. Насколько я знаю, их предложение было отклонено.
– Да, – подключился к разговору Круглов, – я сам сказал, что режим нашего заведения не позволяет тесных контактов с комсомольцами. Нашим ребятам еще нужно перевоспитаться. Впитать новую коммунистическую мораль…
Товарищ Лагин с сожалением взглянул на Якова Сергеевича: по всему было видно, что тот говорил совершенно искренне.
– Я думаю, вы недооцениваете своих воспитанников. По крайней мере, этих. Вот наши идейные соперники не такие чистоплюи. Известно ли вам, Яков Сергеевич, что у нас в Желтогорске имеется скаутский клуб? Папаши этих лощеных сынков, пользуясь послаблениями нэпа, сняли им отличное помещение в зеленом районе города. Рядом – лес, площадка. Говорят, даже стрельбище, – прищурился товарищ Лагин. – В общем, все обставлено так, как будто не происходило никакой революции и не лилась кровь ради того, чтобы всех этих холеных скаутов не было.
Лева Паливцев пытался понять по тону товарища Лагина, говорит ли он серьезно или же снова использует свою убийственную иронию, прикрывающую настоящие замыслы этого человека.
Директор Круглов, кажется, тоже был несколько встревожен:
– Семен Андреевич, мы, конечно, всегда рады помочь, особенно учитывая вашу давнюю дружбу с нашей школой… но, так сказать, неужели вы не в состоянии?..
– Да бросьте эти старорежимные обороты, Яков Сергеич, – весело перебил его Лагин. – Конечно, я могу закрыть базу скаутов сам. Думаю, начальник управления не будет возражать, но среди родителей этих горе-разведчиков есть такие, как, например, паромщик Прутков, который что-то в последнее время сильно тоскует по прежнему режиму и дома у себя устраивает черт знает что. Вот он-то и ему подобные и дают деньги скаутам, а у Советской власти есть деньги только на дело, а не на баловство. Словом, Яков Сергеевич, велите выдать ребятам сапоги. С ними пойдет воспитатель – да вот товарищ Паливцев и пойдет.
…Уже на выходе из школы Лагин остановил интернатских и выразительно произнес:
– ЭТО должно быть убедительно. Пролетарская молодежь берет то, что принадлежит ей. Понятно? И не мямлить! Паливцев, сейчас получишь подробный инструктаж.
Взрослые отошли. Интернатские переглянулись. Точно в таком составе им уже приходилось идти на одно дело…
– Пошла гулять губерния, – протянул Ип. – Ну, что у тебя такая кислая рожа, Холодный? Поди, много буржуйских друзей среди скаутов? А то поговаривали, что ты и сам буржуй.
– Ща мы им устроим «убийство Цезаря»… – пробормотал Пыж. – Вот откуда Лагин узнал, что у меня давно кулаки чесались супротив этих уродов в галстучках?
– Дурак ты! – весело сказал Ленька Ипохондрик, и забавно, и непонятно было со стороны, как такой маленький смело и язвительно разговаривает с таким большим. – Лагин просто знает, что такое классовая борьба, в отличие от тебя, чухана. К тому же, сдается мне, Лагин еще не раз будет нашими руками добиваться своих целей.
– Это что ты имеешь в виду? – прищурился Илья.
– А то! Ты сам-то дурака из себя не крои, у тебя неубедительно получается, не то, что у Пыжа, он у нас прирожденный… – Ленька легко уклонился от неуклюжего мощного подзатыльника, которым попытался наградить его Рыжов, и вынырнул уже за огромной тюленьей спиной товарища. – Тебя ж весной звали в «чекушку»? Звали. Вышел ты оттуда без царапины? Вышел. Хотя с твоей рожей мог и не выйти, а у Семена взгляд наметанный. Так что не делай вид, что не понимаешь. Я думаю, что сам Семен и курировал тот налет через Паливцева. Вот и все. Отсюда и ноги растут. Тем более со склада пропало куда больше ценностей, чем мы могли унести. Туда же возами добро свозили – церкви у нас в городе старинные, богатые. А мы на руках уносили. Неужели непонятно? Бедолагу Хорька пристрелили прямо там, на ограде; Бурназян, дурак, потом чуть язык не распустил – и где теперь тот Бурназян? Нету Абрека! Нами просто прикрылись. Кстати, я не сказал, что это плохо… Может, что и нам потом перепадет от жизни. А че – впервой, что ли, нас вот так – не по-детски?.. Босяки, мля!