Я посмотрела на подружку с подозрением:
— Ты считаешь нормальной собаку, у которой хвост на голове, а не на попе?
— А, ты в этом смысле!
Алка легко отмахнулась, а тень изобразила мощный хук справа.
— На попе у нее был обыкновенный хвост, а на голове парикмахерский, с бантиком! Слушай, если ты не перестанешь меня перебивать, я никогда не закончу!
— Все, все, молчу и слушаю!
Я отвернулась от тени и уставилась на рассказчицу.
— А дальше было совсем просто: я подошла, сделала пару комплиментов собачке, девочка растаяла и разговорилась. Ее зовут Наташа, а собачку Бемби…
Я не выдержала и снова перебила:
— Не надо про собачку, давай про девушку. Мы же не собачку подозреваем в тайной связи с Маковеевым.
— А зря, потому что эта связь у них была!
— В каком это смысле?! — Я вытаращила глаза.
— Фу! — Осознав, в каком направлении устремились мои непристойные мысли, скромница Трошкина покраснела, как облупленный шифоньер — тоже пятнами. — Я не в том смысле! Просто эту самую собачку Бемби девушка Наташа взяла из ветеринарной клиники Маковеева! Ее туда сдали, чтобы усыпить.
Она посмотрела на меня и на случай, если я вовсе уж дура, уточнила:
— Усыпить не Наташу, а Бемби.
— Я поняла. Значит, девушка Наташа удочерила приговоренную собачку Бемби, а владелец ветклиники Маковеев стал как бы крестным отцом.
— Точно. И добросердечная Наташа не могла не пойти на похороны этого замечательного человека.
— Что достойно уважения и сожаления одновременно, — вздохнула я. — Ведь мы с тобой лишились последней подходящей кандидатуры на роль таинственной любовницы покойного.
Я рассказала Алке о своей беседе с подругой детства усопшего Галиной Палной, и Трошкина тоже приуныла.
— Выходит, в подозреваемых опять остаемся только мы с тобой, — вздохнула она. — Что делать, что делать? Не знаю… А давай поступим, как Василиса в сказке?
— Ударимся оземь, превратимся из царевен в лягушек и спрячемся от суровой реальности в ближайшем болоте?
— Нет, громко скажем, что утро вечера мудренее, и завалимся спать. — Алка вновь проявила похвальную практичность.
Других предложений не поступило, и мы легли спать. Не как царевны, а как трудолюбивые крестьянки — едва стемнело.
Еще даже не полностью стемнело, когда я приступила к своему самому любимому упражнению — я называю его «жим подушки ухом» и выполняю регулярно, добросовестно и с душой.
А среди ночи зазвонил телефон.
— Что? Где?! — Трошкина вскинулась и приготовилась бежать.
Я с сожалением отметила, что нервишки у Алки растрепались.
— Спокойно, свои! — Я взглянула на входящий номер — один из немногих, записанных в моем новеньком телефоне.
— Не знаю, кто сейчас для нас свои, — проворчала подружка, забираясь обратно в кровать. — Разве что колумбийская тройка?
— А это кто? — невольно заинтересовалась я.
— Три ирланских республиканца, их тоже безвинно обвинили во всех смертных грехах, — объяснила политически грамотная Алка.
— Как это — кто? Ты меня не узнаешь? И это после всего, что я для тебя сделал?! — вознегодовал в трубке Макс Смеловский.
Постановка вопроса, тон и время звонка выдавали желание истребовать какую-то компенсацию за свои благодеяния.
— Чего тебе надобно, Максик? — вздохнула я.
— Вообще-то много чего, но прямо сейчас — чистосердечное признание.
— Встань в очередь, — пробормотала Трошкина, беззастенчиво подслушивая.
— Признавайся, Инка, кто сыграл эту грязную шутку с галерейщиком?
— Не знаю, — чистосердечно призналась я, поскольку даже не поняла, о чем речь. — А что за шутка?
— А что за галерейщик? — влезла Трошкина.
— А почему ты спрашиваешь об этом меня? — додумалась до правильного вопроса я.
— А кого? Это же ваше дерьмо, на нем так и написано: «Агентство МБС»!
— Смеловский! — грозно молвила я. — Мало ли, на каком дерьме в выходных данных значится наше агентство! Будем честны, мы не только шедевры производим, но это же не повод звонить мне среди ночи с неясными претензиями! И, кстати, я не несу персональной ответственности за действия «МБС» в целом!
— А за братца?
— Куда забраться? — заволновалась излишне нервная Трошкина. — Послушайте, давайте не будем никуда забираться, с меня хватило ухода по балкону из замка, я вам не вольтижер на трапеции, я хочу тишины и покоя!
— За этим — на кладбище, — ляпнула я, ничуть ее не успокоив.
— Там мы уже были!
— И не в последний раз!
— Эй, эй! — позвал из трубки Смеловский. — Не знаю, о чем вы говорите, надеюсь, среди нас по-прежнему нет ни вампиров, ни зомби, но тайна какашек в сейфе меня живо волнует, так что я не отстану, пока не услышу ответ на свой вопрос…
— Про какашки? — искренне удивилась Алка.
И сразу же успокоилась, как будто какашки — это что-то однозначно безвредное, милое, душевное и теплое. А фигушки! Я-то знала, что под спудом мягкого-теплого таится настоящая информационная бомба!
— Ах, вот ты о чем…
Чутким ухом хорошего интервьюера Смеловский моментально уловил перелом в разговоре.
— Колись, — потребовал он торжествующе.
— Сначала обрисуй ситуацию.
— Рисую. Два часа назад в сейфе владельца художественной галереи среди денежных пачек и ювелирных украшений были обнаружены две увесистые банки, упакованные в голубенькие полиэтиленовые пакеты с логотипом «МБС».
— Наши фирменные пакеты, есть у нас такие, — кивнула я. — Рисуй дальше.
— Факт присутствия этих банок среди несомненных материальных ценностей позволил предположить, что они и сами дорогого стоят. Люди, вскрывшие сейф, были крайне заинтригованы.
Я не сдержалась и хихикнула.
— Разумеется, они открыли эти банки.
Я захохотала.
— Ну, чего ты ржешь? — Макс тоже захихикал. — Тебе смешно, а приличные люди изгваздались в дерьмище, как свинтусы!
— Настоящие буржуазные свиньи! — выдохнула я и снова закатилась смехом.
— Деньги запачкали, золото, камни, паркет фигурный розового дерева осквернили, «Ролексы» свои наручные, кольца с бриллиантами, манжеты крахмальные — все измазали, ты только представь себе эту картину маслом!
«Не маслом!» — восторженно хрюкнул мой внутренний голос.
— Воистину художественное дерьмо!
Я обессилела от смеха, замолчала, и в разговор вступила Алка:
— А что сам-то галерейщик говорит, зачем он эти банки в свой сейф поместил?
— Он говорит, что никогда раньше их не видел и ни за что не стал бы хранить такую гадость в сейфе!
— То есть это такое ограбление наоборот? — восхитилась Трошкина. — Какашки в сейф ему подбросили?! Тогда это какая-то нездоровая месть.
— Или черная магия, — голос Макса построжал. — Вы в курсе, что ведьмы используют дерьмо в колдовских ритуалах?
— Я в курсе, что кое-кто давно уже носится с мыслью завести на местном телевидении программу «Мистика с Максом», — колко ответила я. — Но из этого случая ты потустороннюю историю не сделаешь. Поверь мне на слово.
— Еще чего!
— Ладно, не на слово. Я изложу тебе факты, но это не телефонный разговор. Встретимся утром, хорошо?
— В восемь тридцать в нашем кафе, с меня утренний кофе, — охотно согласился Смеловский.
И я осталась при подозрении, что мой давний поклонник использовал тайну сейфовых какашек для того, чтобы организовать внеплановое свидание со мной, любимой. Но я не рассердилась. К влюбленным мужчинам надо проявлять снисходительность. Особенно к тем, к кому не проявляешь более пылких чувств.
День седьмой. Аптека, улица, фонарь!
Утро действительно оказалось мудренее вечера: и я, и Трошкина проснулись с готовыми планами действий. Планы, правда, были не стратегические, а тактические и охватывали лишь самое ближайшее будущее, но для начала и это было неплохо.
— Мне нужна одежда! — объявила Алка через дверь ванной комнаты. — И белье. И зубная щетка, и еще куча всего по мелочи, так что сегодня у меня пункт номер один — шопинг.
— Могу предложить халат и тапочки! — перекрывая сипение закипающего чайника, покричала из кухни наша хозяйка.
Она очень ревностно отнеслась к обязанностям отельера и всячески старалась нам с Алкой угодить, даже вызвалась приготовить завтрак, которого я ждала с тревогой. Судя по запаху, основным блюдом должна была стать манная каша, а ее приготовление — обманчиво простой процесс, чреватый подводными камнями. Терпеть не могу пригоревшую манку с комками!
— Спасибо, я подумаю, — вежливо ответила Трошкина через дверь.
Забыв, что она меня не видит, я кивнула, что относилось не столько к похвальной разборчивости в питании и обмундировании, сколько к озвученному пункту Алкиного плана. Соваться в свою квартиру, находясь в бегах, Трошкиной не стоило, а ее чемодан остался в автомобиле, который сиротел где-то на штрафстоянке. Об этом я, впрочем, не стала напоминать из опасения, что пунктом номер два в плане подружки станет спасение машинки.
На данном этапе мы не могли себе позволить проявлять гуманизм по отношению к бездушным механизмам. Сначала надо было позаботиться о людях, и в этом смысле мой план был куда благороднее Алкиного, поскольку вовсе не грешил эгоизмом.
— А у меня пункт первый — звонок другу, только я его номер не помню, так что мне понадобится твоя помощь, — сообщила я подружке.
У Трошкиной хорошая память на цифры, она легко запоминает телефонные номера. Я этим похвастаться не могу. Номера, которые я помню наизусть, можно сосчитать по пальцам одной руки, причем в топ-пятерку войдут также сакраментальные 01, 02 и 03.
Честно говоря, я намертво затвердила только два номера: наш домашний и свой мобильный.
— Могу предложить телефонный справочник! — покричала хозяйка.
— Какой сервис, однако, — пробормотала Алка, выходя из ванной.
Распаренная после горячего душа, она была замотана в застиранное до невнятности толстое полотенце и напоминала сосиску в тесте. Я почувствовала приступ аппетита. Может, комки в манной каше будут не такими уж большими…
— Чей номер тебе нужен?
Самоходная сосиска Трошкина проплыла к окошку и растрепала волосики, подставляя их утреннему солнышку.
Такую роскошь, как фен для волос, хозяйка скромного приюта не смогла нам предложить.
— Горохова, — ответила я.
— Гороховый суп могу предложить на обед! — покричала хозяйка.
Вдобавок к феноменальному гостеприимству у нее был исключительный слух.
— Спасибо, мы пообедаем в городе! — ответила я и поплотнее прикрыла дверь в нашу комнату. — Скажи мне Жорин телефон, звонок ему — мой собственный пункт номер один.
— О боже! Что должно было произойти, чтобы начать утро нерабочего дня звонком Горохову?! — Алка съязвила, но все же полезла в сумочку за мобильником.
— Не с твоего телефона, ты же в розыске, — напомнила я и приготовилась набивать циферки на своем новом непорочном аппарате. — Диктуй…
— Алле-уоу? — неприязненно отозвался сонный голос после серии долгих гудков.
— Жора, привет, я тебя разбудила? Отлично! — обрадовалась я.
— Не разделяю это мнение, — сердито рыкнул Горохов.
— Разделишь, когда узнаешь, зачем я звоню, — пообещала я. — Судя по тому, что этим дивным утром я позвонила тебе раньше всех, ты еще не знаешь последнюю новость.
— В како-уом это смысле последнюю? — Зевающий Горохов еще не проснулся, но уже забеспокоился.
— В смысле новейшую из сенсаций.
— На фига мне в семь утра твои дерьмовые сенсации?!
Подслушивающая Трошкина ехидно захихикала.
— Ты подобрал идеальное слово! — похвалила я собеседника. — Эта сенсация именно дерьмовая и напрямую связана с вашим с Зямой художеством в деревне Бурково.
— Что? — Горохов мигом остыл. — Откуда ты знаешь? Тебе Казимир разболтал?
— Нет, я совершенно случайно стала свидетелем творческого процесса. А ты не перебивай меня, ты слушай, это важно. Те пропавшие банки нашлись!
— Как? Где?!
— В сейфе директора художественной галереи.
— Ах, он гад! А клялся, что не знает, куда они делись, лживый педик! — возмутился Горохов.
— А он педик? — заинтересовалась хорошая девочка Трошкина.
Она у нас вся такая правильная, что вопиющих отклонений от нормы зачастую не замечает, потому что не вполне верит в их существование.
Я только закатила глаза. Знаем мы этих творческих людей! Среди них безусловно нормальных считаные единицы, и две позиции в топе уже заняты моими родственниками — мамулей и братцем. Вот у них сексуальная ориентация правильная, а вообще-то богема — это такое болото…
— Педик-медик! — выругался Жора в трубке.
— Он, похоже, и сам не знал, что банки спрятаны в сейфе, — справедливости ради вступилась я за незнакомого галерейщика. — Знал бы, не стал бы вскрывать упаковки с дерьмом!
— А он их вскрыл?! — расстроился Горохов.
— Вскрыл, разлил и все испортил, — подтвердила я. — Говорят, там было грязно, как в свинарнике, так что двух банок с бесценными какашками мы лишились окончательно. Зато теперь вы можете легализовать творчество Зямы!
— Да, мы же должны были принять все возможные меры для восстановления экспозиции — вот и приняли! — Горохов приободрился. — Что ж, это хорошая новость, спасибо, что сообщила.
— Зачти мне это при распределении квартальной премии.
— Знаешь, о чем я подумала? — дождавшись, пока я закончу разговор с Жорой, спросила Трошкина. — Я подумала, что кража банок с дерьмом — это происки конкурентов. Кажется, мы вырвали эту выставку из-под носа у «Алых парусов»?
— Дельная мысль, — согласилась я. — Надо будет пощупать «Паруса». Если это их выходка, то ее можно считать объявлением войны на региональном рекламном фронте.
— Тогда Бронич нас мобилизует, поставит под ружье, оденет в хаки… Ой, моя одежда!
Алка вспомнила свой пункт номер один и сразу забыла о рекламных войнах.
— Ты пойдешь со мной на шопинг?
Я бы сходила с Алкой за покупками, если бы не назначенная встреча с Максом. В очередной раз обманывать поклонника в его скромных ожиданиях не хотелось — я и так это делаю слишком часто, и я поехала к телестудии, хотя внутренний голос страстно, как змей-искуситель, нашептывал мне: «На ш-ш-шопинг! На ш-ш-шопинг!»
О целебной силе этого занятия мне не нужно было рассказывать. Мало что так полезно для женского здоровья, как результативный забег по магазинам! Мужчинам не понять, от каких больших психических проблем может избавить даму покупка одной (двух, трех, пятидесяти трех) ма-а-аленьких обновочек.
Смеловский, как обычно, вел новости в утреннем эфире и на наше рандеву в кафе припоздал. Я же, напротив, пришла чуть раньше. Это позволило мне спокойно посидеть и подумать — крайне редкое удовольствие в последнее время! Знаете, очень трудно думать на бегу, смываясь от полиции!
Сидя на террасе с видом на сквер с одинокой развалиной, которую Зяма ласково называет «неведомая древняя фигня», я неторопливо попивала очень вкусный капучино, любовалась золотыми кленами и размышляла об убийстве Маковеева. Кто ж его грохнул-то, если не мы с Трошкиной?
Первая версия напрашивалась сама собой: убийца — жена Маковеева, но ее ведь уже проверили полицейские. Они очень не любят усложнять дело и в подобных ситуациях первым делом обращают подозрение на близких и родных жертвы. Особенно на наследников первой очереди.
«Хорошо бы узнать, какое завещание оставил Маковеев», — подсказал мне внутренний голос.
Я кивнула. Логично, надо искать того, кому смерть Маковеева выгодна.
«Тогда еще и выяснить, с кем он конкурировал в бизнесе и насколько остро».
Я пожала плечами. Я совершенно точно знала, с кем Маковеев не конкурировал, не общался и даже не встречался: с Индией Кузнецовой и с Аллой Трошкиной. Тем не менее именно мы с ней оказались на вершине хит-парада подозреваемых. Почему? С какой стати? Ведь не только потому, что случайно оказались рядом с жертвой в момент убийства. На нас еще кто-то прямо указал, подбросив мне в сумку компрометирующее письмецо Маковеева рыжей любимой и сдав полиции Трошкину анонимным звонком.
«Значит, как-то вы с жертвой все-таки связаны», — резюмировал внутренний голос.
С Алкой мы связаны давно, разнообразно и крепко, так что наша с ней история сравнима с просторным панно в технике макраме. Маковеев, очевидно, припутался к этому эпическому художеству незаметно, и отыскать нужный узелок может быть совсем непросто. Но я понимала, что сделать это нужно, потому что идти в тюрьму за убийство, которое совершил кто-то другой, мне вовсе не хотелось. Если бы мне хотелось в тюрьму, я убила бы кого-нибудь собственноручно. На такой случай у меня и списочек всегда имеется!
Однако непонятно: почему на вакансию убийцы назначили и меня, и Алку одновременно? Не могли же мы держать одно шило двумя руками, правда? Приходилось предположить, что тот, кто нас подставил, на редкость непоследователен. Сначала объявил преступницей меня, потом Трошкину… А ведь было бы гораздо перспективнее добивать кого-то одного, не смущая следствие постоянной переменой позиций.
Я снова энергично кивнула, и ленточка, которой я поутру затянула непритязательный хвост, развязалась. Волосы, наполовину отмытые от черной краски и сделавшиеся темно-пепельными, свободно рассыпались по плечам.
— Очень красиво, — одобрил неслышно подошедший Смеловский.
Он метнул в пластиковое кресло портфель (кресло поймало его, крякнуло и присело), упал в другое кресло и, жестом изобразив пружину амортизатора «КамАЗа», расширил комплимент:
— Роскошные кудри и интересный цвет волос — у тебя новый имидж! Прилагается ли к нему по сложившейся традиции новое имя?
— Да нет, я все еще твоя сестра Леля, — ответила я.
А в голове у меня что-то щелкнуло, и внутренний голос с непонятной интонацией пробормотал: