— Почему?
— Я собрал этот коллант, что называется, на коленке. Коллантарии, с которыми я обычно работаю, отказались лететь в Кровь.
— В систему AP-738412, — поправил лысый.
Легат отмахнулся:
— В систему под любым номером полетит кто угодно. Номер — абстракция. Зато Кровь… Мой прежний коллант прошел собеседование с Советом антисов, — Гай обождал, но реакции не воспоследовало. Похоже, старуха и лысый были прекрасно осведомлены о Совете. — Все получили необходимые сведения о том, куда намечается поход. Все отказались.
— У вас, — спросила госпожа Зеро, — не нашлось рычагов, чтобы их заставить?
— Нет, — повторил легат. — Таких рычагов не существует. А даже если бы они и были… Коллант — не армейское подразделение. Я — не командир. Я — связующий центр, если угодно, ключевой узел корсета. Но я не диктатор. Коллективный антис не собирается на основе безусловного выполнения приказов.
— Жаль, — старуха нахмурилась. — Продолжайте.
— Получив отказ, я начал искать добровольцев среди коллантариев, имеющих опыт. С помощью Совета, естественно. Злюка Кешаб нашел мне двух брамайнов. Один меня устроил. Рахиль привела гематрийку. Папа Лусэро… Это отдельная история, но вудуни в моем колланте есть. Вехдена привел Нейрам Саманган. Я взял еще одну варварку, с Террафимы, и этим ограничился.
— Кто у вас идет невропастом?
— Вы не поверите, — сказал легат. — Я и сам, если честно, не верю.
Старуха мелко рассмеялась.
— Врете, — отмахнулась она. — Господин Борготта с вами не идет.
— Разумеется. Я еще не сошел с ума, чтобы брать в Кровь это ходячее бедствие. Хотя, замечу, он предлагал свои услуги. Мне пришлось попросить госпожу Руф, чтобы она запретила мужу ввязываться в нашу авантюру. Вы знакомы с госпожой Руф?
Лысый кивнул. Старуха поджала губы.
— Вот-вот, — легат все понял правильно. — Рядом с Юлией даже генерал Ойкумена станет подкаблучником. Лючано Борготта остался дома. Невропастом со мной идет Карл Эмерих. Три с половиной года назад он прошел курсы у Борготты. Двадцать шесть выходов в большое тело, индекс стимуляции — восемьдесят семь процентов. Замечу, что у самого Борготты индекс — восемьдесят два.
— Возраст, — буркнул лысый. — Ему бы мемуары писать…
И скис, пробуравленный насквозь взглядом госпожи Зеро.
— Маэстро в прекрасной физической форме, — возразил легат. — В большом теле возраст не имеет значения. А в малом… Не думаю, что Карлу Эмериху доведется совершать марш-бросок по пересеченной местности. Как бы то ни было, другого невропаста у меня нет. Никто не согласился.
— Вы тоже зовете Эмериха маэстро? — поинтересовалась старуха.
Легат задумался.
— Действительно, — он словно впервые это заметил. — Привязалось, да. От Борготты заразился. Вас это смущает?
— Ничуть. Я бы, конечно, предпочла, чтобы весь ваш коллант состоял из помпилианцев. Но я знаю, что это невозможно. Итак, состав колланта. Центр связи: легат Гай Октавиан Тумидус, невропаст Карл Мария Родерик О'Ван Эмерих. Периферия: Карна Амогха, уроженец Чайтры, Эсфирь Цвергбаум, уроженка Шабата, Аделаида Лопес-Гонзало, баронесса д'Альгар, уроженка Террафимы…
Лицо легата Тумидуса стало пепельным.
— Если вам, — он задыхался. Голос превратился в свистящий шепот, — известен состав моего колланта, зачем надо было…
— Спрашивать вас? — перебила старуха. — Мне известны имена. Я хотела знать, как вы подбирали этих людей. Имена мне этого не расскажут. Кстати, мне известны не только имена. Вы в курсе, что Амогха, Цвергбаум и Эрдешир, о котором вы мне помешали упомянуть, служили в армии? Карна Амогха — морская пехота, прапорщик, медаль Белого Лотоса за отвагу. Эсфирь Цвергбаум — зенитные войска, старший лейтенант. Гий Эрдешир — пилот-истребитель, майор, кавалер ордена Чаши I степени. Сейчас все в отставке.
— Мне это известно, — Гай демонстративно отвернулся. — Меня это устраивает. Целиком и полностью. Вы знали состав моего колланта заранее? Еще до вылета с Китты?
Госпожа Зеро успокаивающе тронула его за рукав:
— Нет. Когда вы приземлились на Октуберане и вышли из большого тела в малое… Спутниковая съемка, легат. Большое увеличение. Фиксация лиц. Я сразу сбросила запрос группе поиска. Пока вы кушали жареное мясо, мои легавые шли по следу. Пока вы пили бренди, они пробили всю доступную информацию. Пока вы с братом вели светские беседы, они взломали секретку. Надеюсь, вы не в обиде? Я бы не хотела ссориться с будущим военным трибуном.
— Первым консулом, — поправил легат, остывая. — И правильно делаете.
Улыбка старухи стала убийственно дружелюбной.
— И наконец, — сказала она, — последний член вашего колланта. Н'доли Шанвури, дочь киттянского антиса. Что вы скажете о ней? По-моему, это ее дебютный вылет? И даже без предварительной стажировки? Если к остальным у меня вопросов нет, то в данном случае…
— Это особый разговор, — ответил легат Тумидус. — У меня не было выбора.
* * *Позже Н'доли часто размышляла, какое событие в ее жизни послужило соломинкой, которая, как говорилось в древней пословице, сломала спину верблюду ее судьбы — и не могла прийти к однозначному решению. Беседа с госпожой Руф? Решение самостоятельно отправиться на Тренг, чтобы взять пробы у мальчика-курсанта? Нет, пожалуй, раньше, много раньше. Чаще всего ей казалось, что первым толчком была драка с Мбези, толстухой Мбези, скорой на руку второгодницей, грозой первоклашек. Именно тогда Н'доли осознала, что она — дочь антиса. Мбези ударила ее по лицу и разбила губу до крови. В ответ Н'доли пнула Мбези в живот. Охнув, Мбези схлопотала добавку: рюкзак Н'доли прилетел ей в лицо. Королева класса схватила вредную соплюху за патлы, вредная соплюха ответила тем же.
— А вот я папе скажу, — заорала Мбези, понимая, что непоправимо теряет лицо. — Он придет и тебе ноги выдернет!
Папа Мбези торговал сизой пыльцой на углу Восстания и Первопроходцев. Наркоманы, благословляя его вслух, проклинали втихомолку буйного толкача: папа Мбези в долг давал только оплеухи и зуботычины.
— Я тоже папе скажу! — не осталась Н'доли в долгу. — Он придет и твоему папе знаешь что сделает?
Тишина была ей ответом. Мертвая, вибрирующая от напряжения тишина. Ну да, подумала Н'доли. Это я зря. У Мбези папа вон какой слоняра. А у меня — карлик, да еще слепой. Если я ему пожалуюсь, он напьется в хлам, полезет с Мбезиным папашей в драку и схлопочет по морде. Мамы потом будут плакать. Может, у моего папы дружки есть? Ну, которые из тюрьмы. Папа говорил, что есть. Я ему пожалуюсь, он позовет дружков, а лучше, я вообще не буду ему жаловаться…
— Не надо Папу, — сказала Мбези. Голос ее дрожал. — Не зови Папу.
И гроза разревелась, хлюпая носом:
— Не зови! Я больше не буду…
Вокруг толпились старшеклассники. «Не зови, — попросил кто-то, и остальные дружно закивали. — Она не будет…» Хорошо, согласилась Н'доли. Маленькая, глупая, она скорее почувствовала, чем поняла: ее папа отличается от других пап. Чем? Наверное, тем, что начинается с большой буквы, вот так — Папа, Папа Лусэро.
И звать его по пустякам — глупей глупого.
Психоаналитик объяснил бы дальнейшее поведение Н'доли сотней умных способов. Психир, обратись Н'доли к нему, нашел бы центр проблемы — и даже сумел бы удалить его из разума пациентки. Но дочь Папы Лусэро не ходила в психиатрические клиники. Она поступила иначе — после драки с Мбези, выяснив, кто такие антисы, девочка стала всерьез заниматься лишь теми предметами, где могла быстро вырваться на первые роли. Химия, биология, лоаведение, история рас Ойкумены… «Рвала жопу», как уважительно говорила Мбези, лучшая подруга Н'доли. Следует заметить, что папаша малолетней хулиганки, узнав про ссору, отлупил Мбези ремнем — толкач пыльцы оказался одним из пресловутых тюремных дружков папы Лусэро.
Остальные науки интересовали Н'доли ровно в той степени, в какой это требовалось для перехода из класса в класс. Она занималась прыжками в воду, выиграла первенство города — и бросила, увидев, что достигла потолка. Играла на флейте, стала дипломанткой областного конкурса, услышала, как играет лауреатка Зума Чабалала — и больше никогда не брала флейту в руки. В университете, позднее — в аспирантуре, Н'доли с удовольствием обнаружила, что не одинока — здесь поощрялась узкая специализация. И все же дочь Папы Лусэро знала за собой тайный грех: рваться вперед, как бешеная, ввязываться в любую авантюру, если видишь седую от снега вершину и знаешь, что взойдешь на нее, но бросать все на полпути, если вместо вершины тебе подсовывают скромный холм.
Это заразно, иногда думала Н'доли. Мбези подхватила этот вирус от меня — двоечница Мбези, круглая дура Мбези, трехкратная чемпионка Секторальных игр по вольной борьбе, заслуженный тренер Китты.
Узнав о коллантах, Н'доли в числе первых добровольцев пошла в центр «Грядущее»: пробоваться. Отец, что удивительно, молчал. Трезвый, хмурый, он проводил дочь на тестирование, не стараясь отговорить или дать ценный совет. Трижды Н'доли пыталась выйти в большое тело — и трижды останавливалась на границе перехода, не в силах сделать последний шаг. Ей рекомендовали пробовать дальше. Уверяли, что все получится, рано или поздно. Н'доли поблагодарила участников тестового колланта и покинула «Грядущее», чтобы никогда не возвращаться.
Втайне она ждала, что отец что-нибудь скажет по этому поводу. Намекнет: верно она поступила — или следовало продолжать. Папа Лусэро разочаровал дочь, не обмолвившись ни словом на заветную тему. Он даже не захотел сделать Н'доли татуировку, когда Н'доли попросила отца об услуге. Молодая вудуни слышала, что татуировки, сделанные Папой, обладают особыми, плохо объяснимыми свойствами, и втайне надеялась на чудо.
В чуде ей отказали.
На Тренг она полетела из ненависти. Помпилианскую империю Н'доли ненавидела с юных лет. Острое болезненное чувство замешивалось на личной фобии. Одни боятся пауков, другие — высоты, третьи — замкнутого пространства. Н'доли Шанвури до озноба, до дрожи в коленках боялась рабства. Временами ей снилось, как ее клеймят, превращают в живую батарейку. Утром Н'доли одолевала мигрень, яркие цвета и звуки превращали жизнь в пытку. Ненависть проложила путь исследованиям Н'доли, ненависть привела ее под начало координатора Умслы. Проект по созданию недопомпилианца требовал притока новых специалистов. Секретность проекта требовала, чтобы специалистов посвящали далеко не во все детали. Уровень допуска позволял Н'доли лишь частичную осведомленность: она полагала, что работает над созданием препарата, позволяющего сопротивляться клейму помпилианцев.
Кстати, это тоже было правдой.
Империю она ненавидела; госпожой Руф восхищалась, называя зависть восхищением; к полковнику Тумидусу была доброжелательно равнодушна. Как это уживалось вместе, Н'доли не знала. Конкретные люди и государство не сливались в ее сознании воедино. Рабство ассоциировалось с Помпилией — далекой, злобной, могущественной. Помпилия заслуживала уничтожения.
Отдельные персоны — отдельная история.
Будь Н'доли персонажем дешевой мелодрамы, голос за кадром сказал бы: «Знакомство с Марком Тумидусом перевернуло всю жизнь нашей героини…» Ох уж этот голос! Как часто он изрекает пошлые истины, всякий раз попадая пальцем в небо. Знакомство с Марком мало что изменило в жизни и душе Н'доли Шанвури. Голос добавил бы: «Страсть, вспыхнувшая в сердце пылкой вудуни…» — и снова бы, черт его дери, промахнулся. Страсть? — ничего подобного. Страсть, любовь, чувство, объяснявшее все — нет, ерунда. Н'доли плохо понимала, как назвать это. Просто она чаще, чем следовало бы, вспоминала взрывного мальчишку: курсанта, исключенного из училища из-за нее.
Ненавидя Помпилию, она казнила себя за чужую сломанную судьбу. Тот факт, что в противном случае Марк Тумидус стал бы офицером абордажной пехоты, поставляя родине пленников — будущих рабов, никак не влиял на угрызения совести. Они жили отдельно: факт и угрызения, словно бездетные супруги после развода. Они никогда не встречались. Если кто-то хочет логики и безупречных мотиваций, то Н'доли Шанвури — неподходящий объект.
— Да, я волк. Хорошо, волчонок. Виноват ли я в этом?
— Перестань вертеться. Ты чуть не сбросил меня на пол. Между прочим, твой любимый дядя прекрасно нашел выход из положения…
— Потерять себя?! Всей расе отказаться от того, что является нашей сутью? Придется вам терпеть нас такими, какие мы есть. Если есть претензии — вперед, в суд!
— Лучше в гроб…
— Куда?!
— В твой гадский «гроб». Рискну помыться, даже если мне доведется свернуть шею. Уймись, волчонок! Ненавижу обобщения в постели. Мы, мы, мы — я словно с целой империей переспала…
А может быть, жизнь Н'доли рванула под откос тогда, когда отец напился, что нормально, и сболтнул лишнего, что ненормально и даже противоестественно.
— Твой-то, — сказал Папа Лусэро. — В Крови твой-то…
И добавил:
— Вытащим — привезу тебе в подарок. Сыграете в зверя с двумя спинками…
Сперва Н'доли не поняла. В крови? Кто? Но отец снял очки, подмигнул слепым глазом, и Н'доли вопреки всякой логике догадалась, о ком идет речь. Волчонок в крови?! Примерещилась красная, дурно пахнущая лужа, в которой лежал умирающий Марк. Это ты виновата, сказал голос за кадром. Он шел не из глубин подсознания, а из живота: низкая, утробная вибрация. Конечно, ты. Мальчишка на твоей совести. Чувство вины обострилось до бритвенной хищности, полоснуло крест-накрест, и лишь потом до Н'доли дошло, что Кровь — не поток плазмы и взвешенных в ней клеток, а некая малоприятная местность.
— Где он? — вудуни вцепилась в отца. — Что с ним?!
Вытрясти из Папы Лусэро удалось немногое. Карлик и сам был не рад, что развязал язык. О Марке он узнал от полковника Тумидуса: в числе предположительно выживших после гибели корабля, ушедшего в Кровь, фигурировал племянник полковника. Сам полковник о Крови узнал от Папы Лусэро, а Папа — от Рахили Коэн. Но если по правде, никто толком ничего не знает. Плюнув на причинно-следственную связь, утонувшую в сбивчивом, пьяном монологе отца, Н'доли терзала Папу Лусэро до тех пор, пока не выяснила: коллант полковника отправляется в спасательную экспедицию.
— Новый коллант, — сказал карлик, прежде чем заснуть. — С миру по нитке. Какой дурак туда полетит доброй волей…
Утром Папа заявил, что пошутил.
— Отведи меня к полковнику, — велела Н'доли.
— Пьяный бред, — возразил Папа Лусэро. — В первый раз, что ли?
— Буду пробоваться, — ответила дочь.
— Куда?
— Это я виновата.
Все сошлось. Судьба, комплекс вины, ненависть, фобии, совесть, память — дикий, оглушающий коктейль. Под ножом хирурга-модификатора рассудок превратился в безрассудство. Есть поступки, о которых потом будешь жалеть. Если, конечно, доживешь до какого-нибудь «потом». Зная, что жизнь коротка, начинай жалеть прямо сейчас.
— Я. Виновата. Понимаешь?
— Выпей чаю, детка. Чаю с малиной, и все пройдет.
— Ананси, — впервые за много лет Н'доли назвала отца семейным, вернее, родовым прозвищем, — брось свои дурацкие штучки. Ты что, не видишь, что я боюсь? Меня трясет от страха, а тут еще ты…
— Я ничего не вижу, — буркнул карлик. — Я слепой.
Он тронул дочь за рукав:
— Собирайся, пойдем.
Чудеса, как женщины, опаздывают на свидания. Это чудо опоздало на пять лет. Н'доли вышла в большое тело с первой попытки, словно и не было прошлых неудач. По возвращении с орбиты полковник Тумидус кивнул без особого энтузиазма: мол, сойдет. Полковнику для стабильности требовался седьмой член колланта, а добровольцы не спешили штурмовать Тумидуса, предлагая свои услуги. Тем же днем Н'доли уехала в «Грядущее», втайне опасаясь упрямства начальства. Меньше всего ей хотелось объясняться с координатором Умслой. От новых впечатлений кружилась голова, все вокруг казалось нереальным, плотским, слишком вещественным, чтобы быть правдой. Откровенно говоря, Н'доли подозревала, что начни она приводить доводы, искать аргументы — и страх победит. Превратится в панику, швырнет назад, в привычное, уютное, будто домашние тапки, существование. К ее радости, координатор Умсла без возражений подписал заявление на отпуск. Похоже, Умслу предупредили: сиди тихо! Н'доли попрощалась с координатором и вышла из кабинета. В холле ее ждал майомберо Зикимо. Н'доли не сразу узнала Зикимо: вместо знаменитого халата на «орангутане» был черный траурный костюм. Молчаливый, как на похоронах, Зикимо смотрел на вудуни слезящимся взглядом брошенной собаки.
— Всего доброго, коллега, — кивнула Н'доли.
Зикимо втянул голову в плечи.
— Я скоро вернусь. Не скучайте!
— Вернитесь, — попросил Зикимо. — Пожалуйста.
Если бы кто-то, имея определенный жизненный опыт, напомнил дочери Папы Лусэро ее властность в отношениях с Марком, желание играть первую роль, делать выбор и принимать решение, а потом сказал бы, что поведение молодой вудуни меньше всего похоже на порыв влюбленной женщины, что скорее это материнский инстинкт или действия командира, чей боец по вине командования угодил в ловушку…
Нет, Н'доли не поверила бы.
* * *— Что там? — с раздражением спросила госпожа Зеро.
Все время, пока легат излагал те жалкие крохи информации, которые ему удалось выяснить у Папы Лусэро и взбалмошной дочери антиса, лысый разговаривал по коммуникатору. Разговор шел «в одни ворота»: лысый слушал и мрачнел с каждым услышанным словом.