Продолжил дело Алисы Кобер английский архитектор Майкл Вентрис (1922–1956). Еще четырнадцатилетним школьником Вентрис побывал на популярной лекции Артура Эванса, посвященной в том числе и линейному письму Б. Майкл всерьез увлекся этой темой и решил дешифровать линейное письмо, но все же «ему самому казалось, что изучение старинных загадочных письмен не дело, а интересное и увлекательное времяпрепровождение, вроде решения кроссвордов [выделено мной. – И. Е.]. Поэтому, окончив школу, он ‹…› поступил в архитектурный институт в Лондоне, так как и архитектура его с детства очень интересовала»{63}.
Майкл Вентрис окончательно, в июне 1951 года, дешифровал каждый символ, установил, что язык письма – греческий, и сопоставил каждому символу (слогу) его фонетическое звучание. Так, слово – столица минойского Крита, город Кносс, по слогам линейного письма Б читается как ko-no-si-ja.
Так что же предопределило успех английского гения Вентриса в деле дешифровки? Несомненно, ему помогло то, что он свободно говорил на шести европейских языках (и кроме того, немного знал русский), владел древнегреческим и латынью. Он применил математические методы для анализа текста глиняных табличек. Но было еще кое-что, что помогло ему.
Соратник Вентриса, преподаватель классических языков в Кембридже Джон Чедвик писал о нем: «Его мозг работал с поразительной быстротой… Микенцы были для него не смутной абстракцией, а живыми людьми… [Он] настолько хорошо знал [неразгаданные] тексты, что большие куски запечатлелись в его мозгу просто как зрительные образы… и вот тут-то пригодилось его архитектурное образование [выделено мной. – И. Е.]. Глаз архитектора видит в здании не единственно лишь внешнюю сторону – беспорядочную мешанину декоративных элементов ‹…› он способен разглядеть то, что находится за ней: важные части орнамента, элементы конструкции и корпус здания. Так и Вентрис сумел разглядеть среди приводящего в замешательство многообразия загадочных символов и рисунков закономерности, которые раскрыли лежащую за ними внутреннюю структуру. Именно этим качеством – способностью разглядеть порядок в кажущемся беспорядке – характеризуются деяния всех великих людей».
Таким образом, как зрительное восприятие, так, возможно, и увлечение кроссвордами немало поспособствовали Майклу Вентрису в окончательной дешифровке линейного письма Б.
Осталось только привести решение фигурного кроссворда:
Этюд XXVII О пользе знания языков
Глиняные таблички с клинописью шумеров и эгейской слоговой письменностью, папирусы с иероглифами древних египтян и многие другие дошедшие до нас письмена мертвых языков долгое время хранили в тайне смысл написанных на них текстов. Никто не мог в них ничего понять, хотя изначально эти тексты писались с прямо противоположной целью: чтобы любой грамотный человек мог их прочесть.
Постепенно их удалось расшифровать. Во многом этому способствовали найденные билингвы – двуязычные представления одного и того же текста в одном источнике. Например, иероглифы, как уже рассказывалось в этюде XVI, были расшифрованы благодаря Розеттскому камню, на котором один и тот же текст был записан как неразгаданными еще иероглифами, так и на хорошо известном древнегреческом языке. Но чтобы окончательно разобраться со структурой языка, понять его законы, одной только билингвой не обойтись: необходимо знать родственные языки, нередко также вымершие.
Так, Жан Франсуа Шампольон с детства мечтал первым прочесть загадочные иероглифы Древнего Египта. Мальчиком он начал учить древнееврейский и арабский языки. Далее последовали коптский (который оказался родственным древнеегипетскому языку), латынь, древнегреческий, эфиопский, китайский, персидский, арамейский и некоторые другие.
Майкл Вентрис, который расшифровал линейное письмо Б, свободно говорил на шести европейских языках. Знал он также древнегреческий и латынь, немного понимал и по-русски.
Георг Гротенфенд (1775–1853) в 1802 году на пари всего за несколько недель дешифровал неизвестную ему ранее систему письма – древнеперсидскую клинопись. Гротенфенд был учителем классических языков и случайно узнал о персепольской надписи, над дешифровкой которой ученые бились уже несколько десятилетий. Он предположил, что язык надписи древнеперсидский и клинописные таблички относятся к династии Ахеменидов (VI–IV века до н. э.). Древнеперсидский к тому времени был мертвым языком. Гротенфенд знал, что цари (шахиншахи) из персидской династии Сасанидов, правившие уже в III–VII веках (от Ахеменидов их отделяло более 750 лет), дословно себя величали титулатурой «Такой-то, царь великий, царь царей, такого-то царя сын, Сасанид». Парфянский (среднеперсидский) язык державы Сасанидов являлся наследником древнеперсидского языка, но тексты записывались не клинописью, а значками арамейской письменности и собственными идеограммами. Гротенфенд решил искать вышеприведенный громоздкий титул и в клинописных табличках. Ключом к дешифровке оказалось слово «царь», повторяющееся в титуле четыре раза. Определив клинышки, соответствующие этому слову, Гротенфенд сумел дешифровать древнеперсидский язык. Более того, зная историю Древней Персии, он сумел по именам царей Ксеркса и Дария прочесть, озвучить древнюю клинопись. Заметим, что имена Ксеркс и Дарий мы знаем из греческих источников. Используя собрание древних священных зороастрийских текстов «Авеста», Гротенфенд реконструировал имена древних царей как Хшарша (Ксеркс) и Дархейш (Дарий).
Повторимся, Гротенфенд, когда приступал к разгадыванию персепольской надписи, не владел ни одним из восточных языков. Тем не менее он сумел подметить в них общие черты. Думается, что ему помогли хорошее знание истории, греческого и латыни, понимание общих принципов грамматики, а также «культурного кода» исчезнувшего языка.
Дешифровщику древних надписей важно знать, в каком значении слова употреблялись в прежние времена: язык постоянно развивается, меняется его лексический состав, происходят грамматические и фонетические изменения. Так что формально расшифрованный текст нужно еще «переводить» на современный язык.
Попробуем выполнить достаточно простое задание: определить значения всего лишь одного слова русского языка в тексте, которому нет еще и двух сотен лет. Напомним читателю, что иногда благодаря одному правильно определенному слову были дешифрованы некоторые давно забытые языки.
В стихотворении А. С. Пушкина «Брожу ли я вдоль улиц шумных» есть такие строки:
В современном русском литературном языке слово «година» употребляется для обозначения времени, в течение которого происходят какие-либо значительные события: с оттенком торжественности, приподнятости. У Пушкина же это слово сопровождается словом «каждая», то есть употреблено в каком-то другом, бытовом значении.
Вы думаете, это год? Не спешите.
Иногда, чтобы понять слово родного языка, нужно посмотреть, что оно означает в других языках – родственных и не очень.
Для оценки степени генетического родства между двумя языками часто сравнивают схожесть их словарного запаса. Так, лексическое сходство русского языка с английским составляет только 24 %, в то время как с польским оно уже в три раза больше – 77 %, а с украинским и белорусским языками оно максимально и равно 86 %.
Пусть на помощь вам придут строки из близкородственного нам польского языка. В нем это слово пишется как godzina (произносится ближе к «годжина») и до сих пор употребляется в том же значении, в котором использовал его наш великий поэт:
Строчки принадлежат Адаму Мицкевичу и взяты из стихотворения, которое называется дешифруемым нами словом Godzina (Elegia).
Можно уловить (экстраполируя польский язык на родной русский), что речь идет о некоем промежутке времени. И это явно не год.
Окончательно разобраться с реконструкцией этого слова и восстановить его истинный смысл поможет стихотворение «Вечірня година» украинской поэтессы Леси Украинки:
В близком нам украинском языке слово «година» произносится как «годына» и обозначает до сих пор то же, что и польское godzina.
Наверняка вы, сравнив все три текста близкородственных языков, уже окончательно реконструировали смысл слова «година» в пушкинских строках: это не что иное, как «час». Нам осталось только привести литературный перевод строк А. Мицкевича, принадлежащий перу его современника, русского поэта Владимира Бенедиктова:
Наверняка вы, сравнив все три текста близкородственных языков, уже окончательно реконструировали смысл слова «година» в пушкинских строках: это не что иное, как «час». Нам осталось только привести литературный перевод строк А. Мицкевича, принадлежащий перу его современника, русского поэта Владимира Бенедиктова:
В древнерусском письменном языке слово «година» обозначало и время, и год, и час. Отметим, что «час» в украинском и czas в польском и теперь обозначают слово «время».
Как же могло получиться, что год и час обозначались одним словом? Чтобы понять эту взаимосвязь, нужно немного углубиться в историю. И слово «час», и слово «год» этимологически связаны с глаголами, обозначающими ожидание: «чаять» и «годить».
Если же заглянуть еще на несколько сотен лет назад, то можно докопаться и до более любопытных вещей. Слово «год» (годъ) приблизительно до XVI века обозначало в нашем языке благоприятный промежуток времени или ожидание такого момента (отсюда и корень в словах «погоди», «погода», «годный»), а отрезок времени от весны до весны раньше называли летом; однако «год» вытеснил «лето» в этом значении. А в английском, немецком и шведском языках слово, произошедшее от того же древнего корня «год», потеряло значение ожидания и стало означать просто что-то хорошее: в английском оно преобразовалось в good, немецком – gut и шведском – god{64}.
Хорошее знание грамматики родного языка также помогало в делах криптографии. Так, сотрудник тайной канцелярии папской курии (напомним, что официальными языками Ватикана являются латинский и итальянский) итальянец Чикко Симонета еще в 1474 году издал трактат, в котором «систематически излагались принципы вскрытия шифров, основанные на знании некоторых лингвистических особенностей языка [латинского и итальянского. – И. Е.], на котором был написан открытый текст сообщения. Появление такого руководства ‹…› было вызвано необходимостью не единичного, а массового обучения соответствующих служащих курии основам криптоанализа. Создание такого трактата свидетельствует не только о том, что использование шифров ‹…› приобрело массовый характер, но и о том, что ‹…› вскрытие шифров стало возможным и реально осуществляемым на практике явлением»{65}.
Этюд XXVIII Аэропорт
Еще до недавнего времени всем путешественникам приходилось видеть, как меняются надписи перекидного табло в аэропорту или на железнодорожном вокзале. Сначала табло пустое. Потом вдруг появляется некая абракадабра, например:
Догадаться, тем более «дешифровать» такое сообщение вряд ли возможно. Но буквы опять приходят в движение, привлекая внимание своими щелчками, и надпись меняется:
По-прежнему непонятно, что написано на табло; глаз выхватывает невероятные сочетания, вроде ДЕЛУВЕК, однако мелькание букв продолжается, возникают пробелы между словами:
Вы уже справились с этой задачей? «Дешифровали», какой город появится на табло?
Сменяются еще три буквы:
Те, кто собрался поехать в этот город, уже догадываются, другим нужна еще пара замен, чтобы понять надпись:
И уже все догадываются, что за сообщение появится:
Примерно по тому же принципу работают автоматические камеры хранения багажа на вокзалах, которые открываются лишь тогда, когда набрано некоторое «тайное слово» или тайный набор цифр. Это слово (пароль) набирают с помощью одного или нескольких дисков, на которые нанесены буквы или цифры.
Пусть число букв и цифр на каждом диске равно двенадцати, а число дисков – пяти. Сколько неудачных попыток может быть сделано человеком, не знающим секретного слова и подбирающим его наудачу?
Воспользуемся комбинаторикой, чтобы решить задачу о подборе пароля для вскрытия ячейки.
Из условия задачи видно, что порядок выбираемых букв играет существенную роль. Одно дело набрать на первом диске букву А, а на втором Б, и совсем другое дело – набрать их в обратном порядке. Поэтому здесь мы имеем дело с размещением с повторениями. Тогда полное количество комбинаций для подбора пароля вычисляется по формуле nk, где n = 12 – число способов, которыми мы выбираем букву или цифру на каждом диске, k = 5 – количество таких дисков. Получаем, что число комбинаций равно 125 = 248 832. Следовательно, число неудачных попыток может достигнуть 248 831, поэтому (считая по шесть секунд на одну попытку) в худшем случае получаем, что для открытия сейфа понадобится более 400 часов (почти семнадцать дней) непрерывной работы. Это неплохая стойкость пароля для обычной камеры хранения. Пассажир наверняка быстрее вернется за своим багажом, чем взломщик подберет пароль.
Этюд XXIX Лепет
Рассмотрим несколько необычный этюд. Ученых давно интересуют вопросы: как появился язык, как он развивался? Детским лепетом называют стадию доречевого развития ребенка. Здесь же мы рассмотрим «лепет» шимпанзе и карликовых шимпанзе (бонобо): люди давно пытаются понять и дешифровать различные сигналы и звуки, с помощью которых общаются эти животные{66}.
Обезьяны владеют множеством жестов для общения друг с другом. Среди последних мы можем наблюдать: почесывание головы и подбородка, обнимание, поцелуи, оскал клыков и даже улыбку, сцепление рук в кулак и просто кулак и многое другое. С помощью подобного языка жестов они многое могут рассказать друг другу. Но один жест им все же неведом. Как вы думаете, что это за жест, который является уникальным видовым признаком человека? Это указательный жест пальцем; лишь в редких случаях ему удается обучить обезьяну в условиях неволи.
Но люди пошли дальше. Они начали обучать шимпанзе человеческому языку глухонемых, так как из-за особенностей своего речевого аппарата обезьяны не могут издавать человеческие звуки. Конечно, ученые надеялись, что таким образом им удастся наладить общение с подопечными.
После полутора лет обучения шимпанзе Уолшо, которая жила в семье исследователей и воспитывалась как человеческий детеныш, стала переходить от употребления односложных слов языка глухонемых («фрукт», «слушать» и т. п.) к использованию «двухсловных» комбинаций. Точно так же происходит становление речи и у детей примерно такого же возраста. Для того чтобы получить желаемое лакомство, которое хранилось в холодильнике, шимпанзе подходила к нему и на глазах воспитателей воспроизводила подряд три знака: «открыть – ключ – пища». Однажды, когда Уолшо каталась на лодке со своим воспитателем, она увидела лебедя и по собственному почину просигналила последовательно следующие знаки «пить – жидкость» и «птица», что было интерпретировано как «водяная птица».
Попробуйте разобраться, о чем «говорила» исследователям в разных ситуациях умная шимпанзе. В левой колонке – подаваемые ею знаки, в правой – расшифровка. Расставьте их по местам.
пить – фрукт: зерна злаков
холодный – фрукт: изюм
запах – фрукт: арбуз
цветок – пища: персик
кричать – больно – фрукт: лимон (грейпфрут)
пища – фрукт: чашка красного цвета
пахучая – пища: мороженая земляника
красный – стекло: редиска
Самая известная обезьяна, которую обучали человеческому языку, – самец бонобо Канзи. Его приемную мать, самку бонобо Матату, включили в программу обучения языку, когда Канзи исполнилось шесть месяцев. Способности Канзи оставались нераскрытыми на протяжении целых двух лет, в течение которых американский исследователь Сюзанна Севидж-Рамбо безуспешно пыталась научить работать с символами (лексиграммами[100]), нарисованными на карточках или экране компьютера, его приемную мать. Случайно получив доступ к клавиатуре компьютера Мататы, юный Канзи тут же продемонстрировал свои выдающиеся способности в оперировании символами. В первые дни он использовал всего лишь семь лексиграмм: «апельсин», «арахис», «банан», «яблоко», «спальня», «гоняться» и «Остин» (его друг по играм; как видим, и тут не обошлось без игр!). Через год молодой бонобо знал уже 35 слов. В возрасте 29 лет он использовал 400 слов.
Популяция бонобо, обитающая только в лесах Конго, быстро сокращается. Тридцать лет назад их было около 30 тысяч, и уже тогда говорили, что надо применять меры по их сохранению. Теперь осталось меньше 10 тысяч особей: местным жителям, Homo sapiens, пришлось по вкусу мясо бонобо.
Ну а теперь ответ на вопрос, что «говорила» шимпанзе: