– Хорошо. Пусть будет здесь. Раздеться так раздеться! Как скажешь!
Она сбросила с плеча на пол школьную сумку, потом куртку, расшнуровала кроссовки и, пристально глядя в лицо Краевскому, кинула их одну за другой ему под ноги. Туда же полетели свитер, джинсы, футболка. Кристина стояла перед Игорем в белом полупрозрачном белье, очень красивая и страшно желанная. Он перестал гадко улыбаться, и она спросила:
– Дальше мне тоже раздеваться или, может быть, ты… сделаешь это сам?
– Что? – насторожился Игорь.
– Снимешь с меня остальное… говорят, парни любят раздевать девушек…
– Пожалуй, что так… – согласился он, не трогаясь с места.
– Ну, раз уж все равно стоишь, то чего время зря терять! Давай теперь ты, – сказала она.
– Что?
– Раздевайся. Догола. Я тоже хочу сначала посмотреть, есть ли смысл с тобой чем-нибудь заниматься. Может быть, придется одеться и уйти…
Игорь смутился. Таня с ним никогда так не разговаривала. Она делала то, что он хотел, раздевалась там, где он хотел, и на столько, на сколько он этого хотел. Сам он мог раздеваться или не раздеваться по собственному усмотрению. Таня никогда ничего не требовала, только подчинялась. Ему это нравилось. Он чувствовал себя хозяином положения, ее господином. Кристина оказалась другой. Это было неожиданно и очень возбуждало. Ему уже давно хотелось стянуть с себя джинсы.
Краевский улыбнулся и расстегнул ремень…
Они стояли друг против друга в одном белье и не знали, что делать дальше. Кристина оказалась более смелой. Она завела руки за спину и расстегнула бюстгальтер. Он упал к ее ногам. Игорь непроизвольно зажмурился. Когда он открыл глаза, уже полностью обнаженная девушка подошла к нему и одним рывком стянула с него трусы. И все началось…
По сравнению с жутко темпераментной Кристиной Казакова сейчас казалась Игорю жалкой вяловатой синей курицей в пупырышках. Теперь все решено окончательно и бесповоротно! Только Кристина! Он хотел ей мстить? Так вот она – его месть! Он сколько хочет может теперь упиваться ее шелковым горячим телом! Остальные девушки, о которых он мечтал сегодня, подождут, пока она ему не надоест. Кристина разрешила ему целовать ее даже туда, куда Татьяна и не догадывалась разрешить. Ему тоже пришлось кое-что неожиданное для себя позволить, и это оказалось волшебно.
– У меня такое впечатление, что ты до меня занималась этим с целым полчищем парней, – предположил совершенно измученный любовью Краевский.
– Только теоретически, – ответила Кристина.
– Врешь.
– Нет. Сейчас в любом журнале можно найти статьи, как доставить друг другу максимальное сексуальное наслаждение.
– Теория теорией, но тренировки должны быть!
– Не было, Игорь, честное слово, – совсем другим, мягким и обволакивающим голосом ответила Кристина. – Я действительно люблю тебя. Ну… была дурой… боялась твоих очков… что люди подумают… но теперь ведь можно о них и о моих ошибках забыть, правда? Ты же сможешь меня простить… теперь… – И она поцеловала его так, что он вообще забыл обо всем на свете и, в частности, о том, что скоро вернется Таня Казакова и надо будет как-то с ней объясняться…
– Так ты простил? – спросила Кристина, уже собираясь уходить домой.
Краевский, с минуту помедлив, кивнул.
– Ты любишь меня? – опять потребовала его к ответу Кирьянова.
– Я всегда тебя любил, ты же знаешь, – сказал Игорь, который уже перестал играть в господина. Теперь она, Кристина, была его госпожой. Он чувствовал, что опять готов ради нее на все.
– А что ты скажешь Таньке?
– Не знаю… Может быть, ты сама… что-нибудь… как подруге… – промямлил он.
– Ладно, попробую, а то как бы она тебя не умолила к ней вернуться! Ты ведь мой?!
Серые глаза Кристины отливали сталью. Разве такой силе можно сопротивляться?
– Твой, – ответил Игорь, и она опять жадно приникла к его губам.
Он остался бы так стоять с нею на вечные времена, но Кристине действительно пора было домой.
* * *Вся человеческая жизнь есть цепь нанизывающихся друг на друга случайностей. Одно не слишком важное событие невидимыми крючочками цепляет за собой второе, вообще лишнее и ненужное, оно притягивает к себе третье, и вот успешное (или просто спокойное) существование расползается на глазах, как прогнившая материя. Метастазами бегут во все стороны петли, и никому не остановить грядущих перемен, как бы ни хотелось. Человек пытается вычислить, как и с какого места пошел распад, и натыкается на сущую ерунду и нелепицу, о которой и говорить бы не стоило, если бы она не привела к таким ужасающим последствиям. Если бы не пошел туда-то, не случилось бы то-то; если бы не остановился там-то, не был бы сбит машиной; если бы не задержался в дверях квартиры, дослушивая модную песенку, не разминулся бы с главным человеком в своей жизни. Кто-то скажет, что это судьба, другой назовет это злым роком, третий – случайным совпадением, а четвертый – божьим промыслом. И совершенно неизвестно, кто из этих четверых прав.
Но, как ни прикидывай, а получается, что если бы вышедший на улицу Валерка Кравцов, которому давно нравилась одноклассница Таня Казакова, не взял с собой из дома большое зеленое яблоко, то не случилось бы того, что случилось. Яблоко было сочным и, несмотря на свою зеленость, неожиданно сладким и душистым. Валерка, слегка передергивая плечами от удовольствия, жевал его медленно и со смаком. Он направлялся на разборку с Игорем Краевским, на мысль о которой его натолкнула Кристинка. Действительно, кто этот Игореха такой, чтобы пользоваться девушками, которые уже давно нравятся другим?! Если он, Валерка, пока еще не нашел в себе сил объясниться с Таней, это не дает права Краевскому накладывать на нее свою лапу. Небось, пока носил на носу свое телескопическое пенсне, ни о каких девушках и не помышлял, а теперь таким плейбоем заделался, прямо смотреть противно!
Валерка взобрался на ограду детской площадки во дворе дома Краевского и, наслаждаясь яблоком, замер в терпеливом ожидании. Он знал, что Игорь непременно должен выйти из дома, потому что еще в школе слышал, как он разговаривал по мобильнику с матерью, обещая вечером обязательно зайти к отцу в больницу. Вечер – понятие растяжимое, поэтому Валерка решил начать ждать с пяти часов. Благо погода располагала. Было по-весеннему тепло, хотя и несколько сыровато.
Его яблоко неожиданно кончилось как раз тогда, когда дверь подъезда Краевского открылась, чтобы выпустить во двор Кристину. Именно в этот момент Кравцов отвернулся от объекта, потому что ему захотелось забросить огрызок в баскетбольное кольцо на детской площадке. Задача осложнялась тем, что кольцо было довольно далеко, и требовалась почти нечеловеческая меткость, чтобы в него попасть. Валерка долго и натужно целился и все-таки попал. Огрызок с глухим шмяком ткнулся о щит, расплющился и упал прямо в кольцо. Кравцов сказал себе «Yes» и посчитал меткое попадание огрызка в цель хорошим знаком. Когда он вернул свое тело в нормальное положение, Кристина уже завернула за угол. Таким образом, если бы Валерка не взял из дома яблоко, он не проворонил бы Кирьянову, которая непременно дала бы ему отбой. Кравцов не являлся любителем драк и сразу свалил бы домой, чтобы придумать, чем лучше вымостить дорогу к сердцу почти свободной Тани Казаковой.
Но Кристины он не увидел, с ней не поговорил, а потому в сгустившейся и еще более повлажневшей весенней тьме, чавкая в снежной жиже кроссовками, пошел следом за Краевским, выскочившим из дома с пластиковым пакетом в руке. В самом темном углу двора около мусорных баков Кравцов окликнул соперника:
– Э! Краевский! А ну стой!
Игорь остановился и повернул к нему спокойное лицо, потому что голос Кравцова сразу узнал. Поскольку Игорь ни о чем его не спросил, Валерке пришлось начать самому:
– Слышь, отвали от нее, а! Оставь девушку в покое!
Так как все мысли Краевского в настоящий момент были заняты одной лишь Кристиной, он не мог даже подумать, что одноклассник имеет в виду Таню Казакову.
– Я люблю ее, Валерка, – сказал Игорь, удивляясь самому себе. Давно ли он говорил эту же фразу матери, имея в виду Таню. До чего же эфемерны и непостоянны чувства! Как же он счастлив, что все так неожиданно переменилось. Конечно, он всегда любил одну лишь Кристину, а с Таней так… от горя…
– А мне плевать на твою любовь, понял! – рассердился Кравцов. Ему почему-то казалось, что пай-мальчик Краевский сразу согласится отдать ему Таню. В ответ на его неожиданное сопротивление из глубин души довольно-таки добросердечного Валерки стала подниматься неукротимая лютая злоба. Она перехватила ему горло, застлала глаза, и он изо всей силы ударил одноклассника. Кравцов даже не понял, куда ему попал, но Игорь сразу рухнул как подкошенный. Пластиковый пакет отлетел на несколько метров, из него выпал прозрачный полиэтиленовый мешочек с бритвенными принадлежностями и покатились во все стороны румяные, в отличие от кравцовского, яблоки.
Валерка, как уже было сказано, не был сволочью. Он собрал в пакет яблоки, сверху уложил бритвенные приборы и бросил все это поближе к распростертому на грязном мокром снегу Краевскому. Поднимать его он не собирался. Много чести. Умеешь с девчонками целоваться, умей и драться за них! Маменькин сынок! Уси-пуси! Решив, что для первого раза Игорек получил достаточно, Валерка пошел домой, подхватив по дороге красное яблоко, которое сразу не заметил, поскольку оно откатилось на очень приличное расстояние. Он обтер плод перчаткой и с удовольствием вгрызся в его сочный бок. Сегодняшнее мероприятие по обезвреживанию Краевского начиналось яблоком, им и закончилось. Что-то во всем этом было мистическое…
* * *Когда они с Сергеем так и не дождались Игоря в больнице, Женя сердцем почуяла неладное. Наскоро попрощавшись с мужем, она понеслась домой. Подходя к подъезду, она увидела сына, который шел к дому с другой стороны по какой-то странной кривой, держась обеими руками за голову. «Неужели напился?» – было первое, о чем подумала Женя.
– И что это значит? – строго спросила она, когда Игорь поравнялся с ней.
– Мама… голова болит… нестерпимо… – пробормотал он.
– Как болит? Почему? Что случилось?
– Упал, ударился затылком… одну линзу потерял, вторая, кажется… на месте… еле дошел…
– Как ударился? Почему ударился? – не могла взять в толк Женя, хотя к восьми часам вечера на улице опять неожиданно подморозило и поскользнуться было нетрудно.
– Мама… пошли домой… не могу… – пробормотал Игорь и нетвердыми шагами двинулся к подъезду.
Дома он лег на диван и моментально уснул. Женя кругами ходила вокруг сына и не знала, как поступить: вызвать «Скорую» или дать ему выспаться. В конце концов она решила, что сон тоже лечит, и прилегла с ним рядом, на всякий случай раскинув раскладушку около его дивана. Сама Женя тоже уснула мгновенно, будто сбегая в сон от очередной навалившейся на нее неприятности.
Утром Игорь уже не жаловался на головную боль. Зато в правом глазу, по его словам, плавали какие-то капли и мешали смотреть. Второй глаз, из которого он с вечера не вытащил линзу, покраснел и слезился. Женя расстроилась до дрожащих рук. Сегодня она должна быть с утра у Сергея, потому что ему наконец разрешили вставать и она обязана ему помочь и поддержать. А тут вдруг такое с сыном.
– Ничего, мам, ты иди к отцу, – сказал Игорь. – Я сегодня отлежусь, а завтра посмотрим, что и как, но предупреждаю сразу: без линз я в школу не пойду! Хватит с меня этих жутких очков! Наносился на всю жизнь!
– Но, Игорь… Это же опять чуть ли не месяц будут делать линзы… Они у тебя такие сложные… А скоро, между прочим, выпускные экзамены! Может, походишь пока в очках?
– Ты прекрасно знаешь, что их у меня нет. Я их от радости разломал, а в старых вижу очень плохо. В общем, чего зря говорить. Иди к отцу, а я сегодня сплю! Все! – И Игорь, закрывшись с головой одеялом, отвернулся к стене.
Жене ничего не оставалось делать, как отправиться в больницу. Ей очень не нравились «капли», которые плавали у сына в глазу. Игоря надо как можно скорее показать врачу. Может быть, она уговорит его во второй половине дня съездить в глазной центр. Сегодня же, когда вернется от Сергея.
Во дворе она увидела бежевую машину Ермоленко и испугалась так, что подогнулись колени. Совсем сошел с ума! Подъехал к самому подъезду, чтобы все видели! Нисколько ее не жаль! Стараясь не глядеть на машину, Женя сразу повернула в сторону больницы. Сашина иномарка медленно двинулась за ней. Выехав вслед за Женей из двора на улицу, Ермоленко остановился, выскочил из машины и бросился к ней.
– Постой! – крикнул он и схватил ее за плечо. – Что происходит? Почему ты сбрасываешь мои звонки? Что случилось, Женя?
– Уезжай, Саша… Прошу… – пробормотала она, стараясь все так же не смотреть на него. Смотреть нельзя, потому что стоит только… и все…
Ермоленко, очевидно, тоже понимал, что ситуацию можно переломить только в том случае, если она взглянет на него. Он осторожно прикоснулся обеими руками к ее лицу, приподнял его за подбородок и посмотрел Жене в глаза.
– Что с тобой, Женечка? – ласково спросил он. – Может, я помогу? Я же люблю тебя…
Та, кого нежно назвали Женечкой, не выдержала. Она закрыла глаза, чтобы не видеть любимое лицо. Из-под закрытых век показались слезы.
– Нам нельзя больше встречаться, – еле дыша, сказала она.
– Но почему?
– Потому что за наше с тобой счастье расплачиваются другие…
– Что за ерунду ты говоришь? – как всегда, когда слышал то, что ему непонятно или не нравится, сморщился Ермоленко.
– Это не ерунда… Это какой-то ужас… – И Женя рассказала ему о том, что приключилось с мужем и сыном.
– С чего ты взяла, что это из-за нас? – возмутился Саша. – Мне, например, тоже аппендицит удаляли, и что? И тысячам людей удаляют! А на улице каждой весной так скользко… кто только не падает… травматологические пункты просто ломятся от несчастных!
– Меня не волнуют другие несчастные, – разрыдалась Женя, и Ермоленко все-таки заставил ее сесть в салон машины. Глупо объясняться на публике посреди улицы.
– Саша, ты понимаешь, если бы тогда к тебе не пришла Люда Никольская, а я не поспешила уйти, Сергея могло бы уже не быть в живых…
– С чего ты взяла?
– Это мне Юрик Филиппов сказал.
– Юрик? Это тот… который…
– Вот именно тот. Наш маленький и серьезный Юрка Филиппов сейчас стал лучшим хирургом в Колпине. Как там говорится – золотым скальпелем… Ты разве не знал?
– Откуда? Я всего второй год живу здесь. До этого – в Питере…
– Так вот Филиппов сказал, – всхлипывала Женя, – что у Сергея начался перитонит, и если бы мы еще немного промедлили, то все!!! Представляешь?!! Никольская спасла жизнь моему мужу! Если бы она не пришла, я, возможно, осталась бы у тебя на ночь, и тогда… Он сам ни за что не вызвал бы «Скорую». Так бы и мучился, пока…
Женя разрыдалась до икоты. Саша сунул ей в руки бутылку минералки и сказал:
– Все равно это всего лишь трагическое совпадение, не больше. И потом, как я понимаю, у твоего Сергея уже все хорошо?
– Более-менее… Сегодня ему разрешили вставать. Мне надо к нему, Саша!!!
– Не волнуйся. Я отвезу. В нашем городе езды в любую сторону – минут пять-семь всего…
Ермоленко на некоторое время задумался, потом начал говорить:
– Женечка, ты вот считаешь, что твои родные расплатились за нашу с тобой связь. Не знаю… Мне не хочется так думать. Кроме того, в нашей паре два человека… Как же мне-то быть? Как жить дальше? У меня такое впечатление, что я тоже всю жизнь за что-то расплачиваюсь… Только вот… не пойму за что. Я не хотел это анализировать. Я радовался тому, что у меня появилась ты, как награда за все… Мы с тобой не делали ничего плохого! Мы любили друг друга! Разве не так, Женя?!! Разве ты не любишь меня?!!
Женя обвила руками его плечи и горячо зашептала в ухо:
– Конечно же, я люблю тебя, Сашенька, если бы ты знал, как люблю… Только нам нельзя… Можешь считать меня извращенкой, но я и мужа люблю… Я не могу его оставить… Он как часть меня. У нас с ним Игорь, которого тоже со счетов не сбросишь. Я запуталась, Сашенька! Я не знаю, что делать и как быть…
– Хочешь, я поговорю с твоим мужем? – спросил Ермоленко и тут же добавил, пресекая Женины возражения: – Конечно, когда он окончательно поправится… Он же мужик, должен понять…
– Саша, я сама ничего не понимаю! – опять всхлипнула Женя. – Думаю, нам надо перестать встречаться… Я тогда, может быть, смогу в себе разобраться…
– А я, Женька?! Как же я?! Я с ума сойду, если ты сделаешь выбор в пользу своего мужа! Мне тогда не жить! Осточертело все! И Никольская осточертела! Спасения от нее нет! Она буквально преследует меня. Не спрячешься! Знаешь, мне иногда хочется ее убить!!
– Что ты говоришь, Саша?! – испугалась Женя.
– Честное слово, я на пределе… У нее тоже не сложилась личная жизнь, и она на мне отрывается.
– А мне показалось, что она тебя любит.
– Так не любят…
– Что мы знаем про это, Саша? Каждый любит, как умеет. – Она вытерла мокрое лицо платком и попросила: – Отвези меня, пожалуйста, в хирургию. Это первый корпус от Павловской улицы…
– Поцелуй меня, Женя… – тихо попросил Ермоленко.
Разве она могла ему отказать?
И они несколько минут целовались так, будто сейчас война и им надо уезжать друг от друга на разные фронты, на самую передовую.
* * *Игорю больше не спалось. Он жмурился и тер правый глаз, надеясь, что все как-нибудь образуется и противные ползающие капли исчезнут из поля зрения. Капли не исчезали. Они перетекали то справа налево, то слева направо, то размазывались по глазу мутной занавеской, закрывающей от него такой замечательный мир. Вот так номер! Пострадал за любовь! А стоит ли она его зрения? А что если линзы больше носить будет нельзя и придется опять надевать очки? Все эти его возлюбленные Татьяны и Кристины наверняка разбегутся в разные стороны. Им эстетику подавай. Им надо, чтобы все завидовали тому, как хорош собой их молодой человек. Очкариков никогда не любили. С первого класса, когда он впервые надел очки, его дразнили четырехглазым. Интересно, кто из девчонок, Таня или Кристина, окажется честнее? Обе говорили о любви. Врали, наверно… А он-то тоже хорош! Совершенно обалдел от Кирьяновой, про Таню забыл. Неужели так у всех? Приходит новая женщина, более сильная и темпераментная, и старая, то есть первая… другая… забывается? На всякую Кристину может найтись еще какая-нибудь прекрасная Диана или Мария! Неужели верности не существует? Но тогда не существует и любви… Одно лишь вожделение и сексуальное удовлетворение… Как-то это все не по-людски…