Игорь вздрогнул от звонка в дверь. Бросил взгляд на часы. 11.00. Вроде бы некому прийти. Может, телеграмма? Интересно, от кого? Кряхтя, как столетний старец, он сполз с дивана и в одних трусах пошел открывать. На пороге стояла встревоженная Кристина.
– Что? Игорь! Почему ты не пришел в школу? Мне Кравцов все рассказал… Идиот! Не мог еще раз проконсультироваться! Как ты? – сыпала вопросами девушка, протиснувшись в квартиру и ощупывая горячими ладонями его тело.
Он еще ничего не сказал, а Кристина уже сбросила куртку, расстегнула какую-то кофточку и прижалась своей обнаженной грудью к его. Игорь моментально забыл про все свои размышления и бегающие в глазу капли. Он поднял ее на руки и понес к дивану. В глазу будто что-то влажно щелкнуло, но ему было не до глаза и вообще ни до чего. Сейчас существовала только Кристина Кирьянова, ее нежное тело, с которым Игорю разрешалось делать все, что только придет в голову. По причине юного возраста ему мало чего интересного приходило на ум, но и того, что приходило, было достаточно. В глазах лопались и расходились красные круги страсти. Видеть вообще было не обязательно. Вполне достаточно жарких поцелуев, прикосновений и врастаний друг в друга.
Когда, отдышавшись, Игорь сел в постели, то заметил, что поле зрения правого глаза сузилось до небольшого круга, в который входило только лицо Кристины, все еще лежащей перед ним. Чтобы рассмотреть грудь девушки, ему пришлось наклонить голову. Лицо исчезло, появилась грудь, но Игорь даже не смог восхититься ее красотой, потому что было от чего ужаснуться: правым глазом он не видел всю Кристину целиком.
Прикрыв левый глаз, Игорь перевел взгляд на противоположную стену. Создалось впечатление, будто он смотрит в подзорную трубу: черный тубус и пятно обоев впереди, по которому все так же плавно ползают туда-сюда надоевшие капли. Капли, конечно, каплями (он к ним как-то уже притерпелся), но эффект подзорной трубы – это что-то новенькое. Такого с ним еще не было. А что если и это светлое пятно исчезнет? Если он вообще не будет видеть? Что тогда?
– Кристина, что ты станешь делать, если я ослепну? – спросил Игорь.
– С чего это вдруг? – удивилась она, приподнялась с постели и прижалась к его спине своей упругой грудью.
– С того, что у меня очень плохое зрение. Мне даже в армии отказано.
– Было бы из-за чего расстраиваться! Из-за армии! Парни не знают, как от нее откосить, а тебе и заботиться об этом не надо! Живи и радуйся!
– Ты не ответила на вопрос: что ты сделаешь, если я ослепну?
– Ну… не знаю… Ты же не ослеп! Тьфу-тьфу-тьфу, поплюй через левое плечо! Или через правое… В общем, есть смысл на всякий случай поплевать через оба!
Игорю стало ясно, что она не хочет думать о его возможном несчастье. Похоже, она решила, что его зрение каким-то волшебным образом само собой исправилось, раз он снял свои ужасные очки. Она ведь ни разу ни о чем его не спросила. Тогда он задал ей еще один вопрос:
– А если я опять надену свои очки? Те самые, с толстыми стеклами?
– Зачем тебе их надевать? – спросила Кристина, которую это совершенно не интересовало.
Ее руки опять гладили его тело, настойчиво подбираясь к животу. Игорь понял, что проиграл, и решил хотя бы на сегодняшний день получить от Кристины Кирьяновой все, что только возможно. Скорее всего, другого раза у него уже не будет.
* * *Женя лежала на кровати, глядя в потолок, и икала. Опять. На нее теперь от расстройства почему-то нападала икота. Перед этим она рыдала часа два подряд. Слезы кончились, и начались невообразимые конвульсии, которые ничем было не остановить. Она уже попила воды, полежала на животе, задерживая дыхание, сделала пару противоикотных упражнений, о которых читала в каком-то журнале. Бесполезно. Тело сотрясалось и билось на постели. Жене казалось, что еще немного, и вместе с особо заливистым «иком» от нее отлетит душа. Собственно, это был бы наилучший вариант в сложившихся обстоятельствах. Но ведь нет же! Она поикает и начнет опять мучиться – разрываться между мужем и сыном. Один в колпинской хирургии, другой – в Питере, в глазном центре «у черта на рогах». До этого центра два часа пилить из Колпина в одну сторону на трех видах транспорта. Столько же – обратно. Пришлось оформлять целый отпуск за свой счет, и все равно она не справляется. Ей физических сил не хватает. И опять же сама во всем виновата! Зачем она потребовала, чтобы Игорь непременно принес пакет, который она забыла дома?! Подумаешь, Сергей еще один день не побрился бы! А этих яблок у него и так полна тумбочка – сотрудники наносили!
Конечно, Сергею уже лучше. Он вовсю сам ходит по больничному коридору, его лицо вернуло нормальный цвет. Плоховато заживает шов, но Филиппов уверяет, что это не страшно и они с этим справятся. У Игоря дела гораздо хуже. Оказалось, что у него на правом глазу отслоение сетчатки. На завтра назначена операция. После нее ему придется лежать неподвижно пять дней и потом еще очень долго соблюдать строгий постельный режим. Прощай выпускные экзамены! Придется их перенести на неопределенный срок. Но это все ерунда по сравнению с предстоящей операцией. Это вам не аппендицит, пусть даже и с перитонитом…
Женя должна быть около сына. Сергею она еще ничего не говорила, чтобы зря его не волновать. Но сказать придется, потому что если она вдруг перестанет ходить к нему в больницу, муж подумает, что она опять с другим. А она не с другим. Другой просто рядом. Он помогает ей. Именно Саша отвез Игоря в глазной центр. А потом… да, они поехали на квартиру Ермоленко, но ничего не было, кроме поцелуев и плача друг у друга на плече. Саша ее любит. Женя видит, всем своим существом чувствует, как он ее любит. И она его… И сына… И мужа… И в этом ужас ее положения, ее проклятие! И зачем она узнала Ермоленко возле «Оки»? Зачем согласилась, чтобы он ее подвез до дома? Ничего не было бы, если бы она не села в его машину. И ведь было же ей предупреждение свыше! Не зря она не позволила купить Саше торт, даже не глядя в его сторону. И второе предупреждение было. Она упала со ступенек и разбила шоколад «с преимуществами» – голубовато-синюю птицу своего семейного счастья. Ей не надо было поддаваться Саше, только и всего! Все могло быть хорошо, если бы… Да что теперь об этом думать!
Икота наконец прекратилась. Женя немного отдохнула после нее, как после тяжелой работы, умылась и собрала сумку, чтобы ехать к Игорю. Она специально не говорила Саше, на какой день назначена операция. Она не хочет ехать в его машине, она поедет на городском транспорте. Наверно, все-таки есть смысл сначала заехать к Сергею и рассказать ему об Игоре, иначе ситуация может вообще выйти из-под контроля.
На лестничной площадке возле квартиры Женя наткнулась на светленькую девушку с большими испуганными глазами.
– Таня? – спросила она, потому что кто же еще может находиться перед дверью их квартиры. Именно на Тане Казаковой собирался жениться Игорь.
– Да, я Таня, – согласилась девушка и расплакалась.
Только этого еще Жене не хватало. У нее своих слез плачь – не выплачешь. Она даже не стала ее утешать. У нее и слов-то для утешения нет.
Девушка будто поняла, что у матери Игоря и без нее забот хватает, быстренько вытерла мокрые щеки и жалобно пролепетала:
– Я только хотела у вас спросить: где лежит Игорь? Можно к нему съездить?
– Нет, Таня, это очень далеко, да и не нужно сейчас. Вот когда мы привезем его домой, пожалуйста, приходите…
– А он не ослепнет?! – прокричала девушка.
Женя вздрогнула. Она не позволяла себе думать об этом. Ее сын не может ослепнуть! Не должен! Иначе… Она полоснула девушку недобрым взглядом, оставила ее на площадке и быстро шагнула в гостеприимно открывший свои дверцы лифт.
* * *Таня медленно пошла вниз по лестнице пешком. Стоило ей только выйти из подъезда, как тут же из-за угла вынырнул Валерка Кравцов. Девушка посмотрела на него с гримаской неприязни и сказала:
– Прекрати меня преследовать, Кравцов!
– Не прекращу! – угрюмо буркнул он.
– Это еще почему?
– За свою любовь надо бороться!
– Ты уже поборолся, хватит! – зло сказала Таня. – Человек из-за тебя теперь в больнице лежит! Его оперировать будут!
– Тань, ну я же не знал, что Игореха серьезно ударился. Так, думаю, просто лежит себе… соображает, вставать или не стоит, чтобы еще раз не схлопотать!
– Идиот ты, Кравцов! У него же зрение слабое! Ты же видел, какие он ужасные очки носил!
– Подумаешь, носил! Поносил-поносил, да и перестал. Поправил зрение, значит. И вообще! У меня, может, тоже… хронический гастрит… И что? Тебе меня жалко?
– Но ты же не в больнице, – раздраженно сказала Таня, которой хотелось поскорее уйти домой, чтобы обзвонить все глазные центры и узнать, где лежит Игорь. Она даже сделала шаг в сторону, чтобы обойти Кравцова.
Валерка, не долго думая, опять преградил ей путь.
– Тань! Ну неужели для того, чтобы ты меня полюбила, мне надо загреметь в больницу, как Краевскому? – с отчаянием в голосе спросил он.
– Прекрати меня преследовать, Кравцов!
– Не прекращу! – угрюмо буркнул он.
– Это еще почему?
– За свою любовь надо бороться!
– Ты уже поборолся, хватит! – зло сказала Таня. – Человек из-за тебя теперь в больнице лежит! Его оперировать будут!
– Тань, ну я же не знал, что Игореха серьезно ударился. Так, думаю, просто лежит себе… соображает, вставать или не стоит, чтобы еще раз не схлопотать!
– Идиот ты, Кравцов! У него же зрение слабое! Ты же видел, какие он ужасные очки носил!
– Подумаешь, носил! Поносил-поносил, да и перестал. Поправил зрение, значит. И вообще! У меня, может, тоже… хронический гастрит… И что? Тебе меня жалко?
– Но ты же не в больнице, – раздраженно сказала Таня, которой хотелось поскорее уйти домой, чтобы обзвонить все глазные центры и узнать, где лежит Игорь. Она даже сделала шаг в сторону, чтобы обойти Кравцова.
Валерка, не долго думая, опять преградил ей путь.
– Тань! Ну неужели для того, чтобы ты меня полюбила, мне надо загреметь в больницу, как Краевскому? – с отчаянием в голосе спросил он.
– Не говори ерунды, – отмахнулась от него Казакова.
– Какая же это ерунда? Ты только скажи! Я сегодня же съем чего-нибудь такого… в уксусе и с перчиком… Завтра же в гастроцентре окажусь. Приедешь?!
– Дурак ты, Валерка, – устало сказала Казакова. – Неужели ты не понял, что я люблю Игоря. Не ешь ничего острого, очень прошу! Я, конечно, навещу тебя, если что, но любить все равно буду только его. Странно, что тебе приходится объяснять такие простые вещи.
Кравцов еще раз оглядел милое большеглазое лицо Тани и решился на последнее:
– Любишь, значит, его, да?
Казакова кивнула.
– А он, твой Игоречек несчастненький, со слабеньким зрением, между прочим, спит с Кирьяновой! Вот так!!!
Таня отшатнулась от Валерки, будто он ее ударил.
– Врешь, – прошептала она.
– Больно мне надо!
– И откуда же у тебя такие сведения? – непослушными губами спросила Таня.
– Кристинка сама сказала.
– А почему она именно тебе сказала? Кто ты такой, чтобы она тебе докладывала о том, с кем спит?
Кравцов не знал, что ответить на этот вопрос. Не рассказывать же Казаковой, как они с Кирьяновой плели заговор против нее вместе.
– Ну… не знаю… Может, похвастаться захотела… А может, предупредить, что ты теперь Игоречку до лампочки…
Таня стояла перед ним с застывшим лицом и подрагивающими губами.
– Да ты что, Тань! – испугался Кравцов. – Наплюй ты на него, раз он так с тобой…
Девушка вскинула на него полные слез глаза и сказала:
– Я все равно люблю его. А Кристинка так… Собака на сене. У нее все быстро пройдет, и я снова буду нужна Игорю. Вот увидишь!
Таня повернулась спиной к Валерке и быстро пошла к своему дому.
Валерка догнать ее не решился, плюнул с досады и направился к своей улице. Вот он придет сейчас домой и выпьет назло этому Краевскому стопарь уксуса! Его гастрит как пить дать не выдержит, превратится в язву, а там и до ее прободения недалеко. А после этого еще неизвестно, чья операция окажется серьезней: какая-то там жалкая сетчатка или дырка в желудке! Посмотрим тогда, к кому станет бегать в больницу эта жалостливая Казакова!
Выпить уксуса Кравцову не удалось, потому что, как только он пришел домой, мамаша тут же заставила его пропылесосить всю квартиру, вытрясти половики, а потом вдруг нежданно-негаданно дала денег на новые кроссовочки, которые он у нее уже давно клянчил. Пожалуй, есть смысл сначала износить новые кроссовки, а уж потом и… Уксус подождет. Он всегда в продаже имеется, даже если мамаша к тому времени свой истратит.
* * *Кристина Кирьянова вышла из женской консультации во встревоженном состоянии. Немолодая суровая врач сказала, что она беременна. Конечно, сейчас уже май, она вполне успеет сдать экзамены и, если повезет, даже поступить в институт. Никто ничего не заметит, но что потом? Может быть, сделать аборт? Страшно. Говорят, что после первого аборта вообще никогда не будет детей. И почему она так безоглядно бросилась в объятия Краевского? Где были ее мозги? Умные девчонки всегда таскают в сумках презервативы! И Минздрав без конца предупреждает, и телевидение! Краевский тоже хорош! Мог бы подумать о последствиях. Хотя, конечно, она сама во всем виновата: устроила, понимаешь, стриптиз! Разве в такой ситуации вспомнишь о презервативе! Как-то он был в тот момент неуместен! Испортил бы весь спектакль!
А Игорь все лежит, не встает. Любит ли его Кристина? Она не знает… Ее по-прежнему тянет к нему, но не так, чтобы слишком. Если бы он был здоров и они продолжали встречаться, то, скорее всего, она влюбилась бы по-сумасшедшему, окончательно и бесповоротно. Она даже не ожидала, что ей будет так хорошо с ним в постели. Они просто созданы друг для друга. Но зачем ей больной человек? Ее жизнь только начинается, а тут вдруг такая обуза? И вообще, он вполне может ослепнуть. Он сам говорил… Зачем же ей с семнадцати лет связывать себя со слепцом?
И ведь даже не с кем поделиться. Мамаша у Кристины с большим прибабахом. В такой гнев впадает, если что не так, не по ее! Да она просто убьет Кристину, если узнает о беременности. Хотя она сама родила дочь, когда ей не было еще и девятнадцати. Может быть, поймет? Вообще-то, вряд ли. Кристина никогда в жизни не делилась с ней никакими проблемами, а тут вдруг: здрасте-пожалуйста – я беременна. Реакцию Валентины Константиновны трудно даже представить. Нет, мать ей в наперсницы явно не годится. Она, Кристина, пойдет другим путем. В конце концов, можно все дело обставить иным образом!
Лох Краевский даже не заметил, что был у нее не первым. Вернее, он, конечно, заподозрил, потому что даже спросил, откуда у нее такие знания предмета, но она его легко уболтала россказнями о статьях в журналах. Нет, он не младенец и не мог по определенным признакам… вернее, по их отсутствию… не догадаться, что не первый у нее, но, видимо, решил не придавать этому значения. В конце концов, у него тоже первой наверняка была не Кристина, а Танька. Ходит теперь вся такая несчастная. Шла бы прямо в монастырь, Офелия! Или уж сразу утопилась бы, бедная Лиза!
Первым у Кристины был Степка Николаев из квартиры снизу. Случайно так получилось. Он зашел спросить, не они ли их заливают. Кристина как раз только что выскочила из душа и открыла дверь, имея на себе одно лишь обмотанное вокруг тела полотенце. Они вместе прошли в ванную, чтобы посмотреть, как там обстоят дела. Полотенце совершенно случайно развернулось и… В общем, произошло то, что и должно было произойти, когда на девушке вообще ничего нет, а на молодом человеке – одни тренировочные штаны. Собственно, Кристина не уверена, что парень был Степкой. Может быть, и Митькой. Их не отличишь. Вообще-то близнецы Николаевы Кристине всегда нравились: огромные, сильные и старше ее года на три-четыре. После происшедшего в ванной один из близнецов постоянно ей подмигивал. Она не отвечала и гордо проходила мимо, потому что у нее как раз все закрутилось с Краевским. А теперь, пожалуй, можно потребовать у Степки (или у Митьки – разницы абсолютно никакой) ответа за содеянное. А что? Она выйдет замуж за одного из близнецов Николаевых, родит ребенка, а там видно будет, как жить дальше.
В случае чего можно и развестись. Мать ведь развелась с отцом, и ничего. Конечно! Какой мужчина выдержит ее маму Валю! Посмотреть бы на того, который согласился, то есть на своего отца! Вообще-то она однажды видела его фотографию, которую мамаша постоянно перепрятывает. На ней он снят молодым и очень симпатичным. От него у Кристины серые глаза, а не карие, как у матери. Говорят, что редко так бывает, чтобы светлые глаза перебили темно-карие, а у нее вот именно так и получилось. Интересно, каков ее отец сейчас! Есть ли у него другая семья? Наверняка есть. Может быть, где-нибудь по свету бегают Кристинины сводные братики-сестрички. Она даже папочкину фамилию знает – Ермоленко. Александром его зовут. Не зря же она – Александровна. Может, наведаться в питерскую компьютерную базу данных? А что, она узнает адрес и заявится к Александру Ермоленко в гости: здрасте-пожалуйста, я ваша дочь Кристина, ешьте меня с маслом! Прямо как в сериале получится! Кто знает, может, ее папаша какой-нибудь босс или олигарх, может, у него вилла на Мальдивах? Тогда она вообще наплюет на институт! Она родит ребенка, а воспитывать его наймет какую-нибудь бонну! Там и с Николаевым можно будет запросто развестись.
Кристина хорошо помнила шикарную обстановку дома родителей матери, где они жили до Колпина. Дед был серьезным политическим обозревателем, ездил в разные страны. Они вместе с бабушкой и погибли в уличных беспорядках в какой-то стране так называемого третьего мира. Мать не любит вспоминать обо всем этом. Никогда ничего не рассказывает. Огромная квартира Кирьяновых-старших почему-то оказалась ведомственной. После похорон родителей мать Кристины слегла в нервную клинику, а потом, когда с трудом оклемалась, им пришлось срочно съезжать. Валентина Константиновна продала часть картин, античных слепков и антикварной посуды. На эти деньги выкупила в Колпине, в доме на Вокзальной, где жила в детстве, еще две комнаты в коммуналке в дополнение к той, которая досталась матери от собственного деда. Кристина никак не могла понять, почему они уехали из Питера. Денег матери вполне могло хватить на приличную однокомнатную в центре, но она захотела жить именно в этом рабочем пригороде, где тебе ни музеев, ни дворцов, один огромный завод, растянувшийся на несколько километров. Впрочем, теперь-то Кристина уже привыкла и к городу, и к квартире. Хорошо, что она трехкомнатная. Будет где жить с молодым мужем, если папенька Ермоленко не слишком обрадуется объявившейся Кристине. Она его обязательно найдет, только сначала надо провернуть операцию под кодовым названием «Степка (или Митька) Николаев».