Интересно, что прописаны были Соснихин с супругой и губернатор Ворсятов (с женой по имени Ворсятова Валентина Павловна) в одном и том же доме. Попутно Римка переслала мне антикоррупционные декларации губернатора за четыре последних года. Все в них было чисто-благопристойно. Заказчик мой, согласно собственному заявлению, владел тремя с половиной квартирами общей площадью почти четыреста «квадратов», земельным участком в десять с небольшим соток, садовым домом в сто пятьдесят метров, автомобилем «Вольво ХС60» и лодкой «Фьорд». Доход его за прошедший год составил всего-то четыре с лишним миллиона рублей. Ни о доме в ближнем Подмосковье, ни о коллекции золота-бриллиантов он в своей декларации ничего не сообщал. Чем был богат Соснихин, помимо предприятий (которые теперь, впрочем, были не его), Римке раскопать не удалось.
Я встал, отправился в ванную, почистил зубы и побрился. Простирнул футболку и носки, купленные вчера в Костроме и проехавшие на мне больше девятисот кэмэ, и развесил сушиться. За стеной немедленно заворочался хозяин. Когда я вышел из ванной, и он выполз на кухню, в майке и трениках – со встрепанными остатками волос, шаркая ножками.
– Давай, парень. Кормить тебя буду. Яичницу уважаешь?
– Да нет, вы не обязаны.
– У меня, как в хорошем отеле! Четыре звезды! Завтрак включен.
Я согласился. Как-то Господь управляет, что все вокруг стремятся меня накормить: Ходасевич, Зоя, теперь вот мой сольский хозяин. Но если первый и вторая питали меня из личной симпатии, то Александр Степанович, видимо, считал себя обязанным в связи с тем, что я заплатил ему столь полной мерой. Через пять минут он подал мне аппетитно скворчавшую глазунью – правда, на старой щербатой тарелке и с алюминиевой вилкой, но это мелочи.
– Давай, нажимай, парень! Хлебушек вот бери, маслицем мажь.
– Меня Павел зовут.
– Очень приятно. А ты, если не секрет, зачем к нам пожаловал?
Я подумал, что большой тайны в причине моего визита в Сольск нет – напротив, кто знает, на какой след сможет навести меня хозяин, – и сказал, что я частный сыщик и разыскиваю пропавшего несколько дней назад Влада Соснихина.
– Ишь ты! – воскликнул дедок, и в этой его реплике слышалась одновременно целая гамма эмоций: удивление, уважение к моей профессии, а также недоверие: нешто специалисты, подобные мне, существуют в жизни, не в книгах!
– Вы, Александр Степанович, кто такой Соснихин, знаете?
– Кто ж его у нас не знает! Так он и правда пропал?
– Говорят, так.
– Значит, дорогу своим дружкам бывшим перешел, – убежденно проговорил дедок. – Вот его и тю-тю.
– А кто его дружки-то бывшие?
– Кто! Про Вячеслава Двубратова слышал? В Москве его третьего дня застрелили.
«Не только слышал, но и видел», – хотел сказать я, но только кивнул.
– Все они – одна шайка-лейка! – горячо продолжал владелец жилплощади. – Губернатор Ворсятов, плюс Двубратов этот, главный губернатора по части информации, другие его заместители: Крысюк, Зиганшин, председатель Думы областной Севостьянов, всякое прочее наше начальство – все они, хапуга на хапуге. Как говорится, власть жуликов и воров. Соснихин Влад как-то от них в последнее время отошел. Не слышно про него стало. Может, не поделили власти с ним чего. А может, залупаться Соснихин стал, поэтому они сами его куда-нить в лес вывезли и шпокнули.
– Как они могли с ним справиться? – подначил хозяина я. – Ведь пишут, что Влад в девяностые чуть не руководителем местной ОПГ был.
– Как говорится, против лома нет приема – если нет другого лома. Наверняка перегрызлись, как скорпионы в банке. Вот и пришибли паренька. Тут у нас, в городе и области, такое творится – ой-ей-ей! Я те много могу понарассказать. Слушай, ты, Паша, выпить не хочешь? – спросил он с надеждой. – У меня заначка на опохмел души имеется.
– Не могу я с утра, целый день еще работать.
– Ну, а я оскоромлюсь. Остограммлюсь.
Дед достал из пузатого холодильника «ЗиЛ» шестидесятых годов початую бутылку водки. В ней, очень грамотно, была оставлена примерно треть живительной влаги. Налил себе в мутную, захватанную рюмку граммов семьдесят. Рука его по утрянке подрагивала, горлышко постукивало о края. С вожделением выпил, крякнул, занюхал черным хлебушком, закусил.
– А вы-то, – не без подгребки спросил я его, – откуда все знаете? Обо всем осведомлены? Кем вы работаете, к примеру?
– Метранпаж – знаешь, кто такой? – хитро скосил он на меня довольный свой зрак.
– Знаю.
– Ну и?..
– Выпускающий газету. Верстальщик.
– Ишь ты! Знает! Так вот. Я был в нашей областной типографии метранпаж. Сорок пять лет трудовой биографии! Полет Гагарина Юрия Алексеича своей рукой верстал. И как Хрущева снимали, и как Брежнев помер, и как Горбачев, мати его ети, на трон взошел. А ты говоришь – откуда знаю. Вот я тебе скажу: правильно говорят, что пресса – это четвертая власть. Чтобы воровать безнаказанно, прежде всего с ней расправляются. А у нас как получилось? И раньше-то редакции да издательства особо не жировали. А как Ворсятов, году в ноль пятом или ноль шестом, к власти пришел, они там, в Желтом доме, все под себя подгребли…
– Желтый дом – это?.. – уточнил я.
– Это администрация наша областная, в доме желтого цвета сидит. Только они там, против названия, совсем не сумасшедшие, а дело свое туго знают, и свой карман с моим, к примеру, никогда не перепутают. А чтобы воровать им сподручней было, они всех тут, у нас в области, по струнке построили. С прессы начали. Была у нас такая газета «Красная заря» – ты не смотри на название, власть она покусывала. По мелочам, конечно, до чего могла достать. Но все равно однажды вызывает главного редактора Вячеслав Двубратов – он как раз при Ворсятове начальником по информации воцарился – и говорит: давайте, прекращайте огульную критику. Главред, покойный Петр Сергеич, мир его праху, в бутылку полез: с какой стати вы мне указываете? Тот: ну ладно, как хотите. А на следующий месяц приходит платежка: за помещения редакции следует в три раза больше платить! Никакого давления, сплошной спор хозяйствующих субъектов! Петр Сергеич: хорошо, мы тогда съедем. Искал-искал место для редакции, а ему нигде не дают. Нету и все. Или цену совсем заоблачную выкатывают. Насилу нашли они барак с удобствами во дворе. Продолжили вроде дальше своим курсом идти, на администрацию огрызаться. Тогда им типография – в два раза цену на печать задирает. А другого места, где печатать, в области нет. Не будешь ведь из Архангельска тираж возить или из Кирова. Короче, закрылась «Красная заря». Только в Интернете теперь выходит. Да кто его читает у нас, этот Интернет!
Хозяин, разгоряченный воспоминаниями, налил себе еще рюмашку (рука больше не тряслась), немедленно выпил и продолжил свои обличительные речи:
– Ворсятов наш, над ним все смеются уже. На работу пешком ходит! Без охраны! Правда, и живет возле здания администрации, в «дворянском гнезде» – дом такой в центре выстроили. По вечерам самолично, пешком, в садике свою болонку прогуливает. Дешевый авторитет зарабатывает, какой он простой и доступный, вроде шведского премьер-министра. Да только когда им, всей нашей верхушке, обитателям Желтого дома, вдруг придет идея погулять выехать – они не в Москву едут. Там, на глазах у верховной власти, кутить все-таки страшновато – в Питер летят или вовсе за границу. А в аэропорту Сольска для себя личный самолет заказывают, со спецобслуживанием и всей музыкой.
– А в Москве-то у нас Ворсятов бывает? – спросил я о том, что мне в принципе, было известно – но я предвкушал реакцию собеседника.
– Как ему не бывать в Белокаменной! Бывает. Там ведь и бюджет, и трансферы. Только он в столицу обычным рейсом летит и даже в экономическом классе ютится.
– Что, в Москве он тоже гуляет, как в Питере?
– Ну, про это нам ничего не известно. Они в Первопрестольную втихаря едут, поодиночке, особо тратами не светятся. А в Питер на спецрейсах летают, всей кодлой, это мне известно доподлинно. У меня шурин на аэродроме нашем работает… При том все у нас спокойно, спору нет. Новые времена наступили, не лихие, говорят, девяностые. Никто никого по улицам не стреляет. С паяльниками не пытают – деньги, мол, давай! Все тихо-мирно. Но если на бизнесе какой делец поднялся – к нему сразу: давай, с властью делись. Перечисляй в фонд, например, развития региона. А оттуда власть денежки вынимает – р-раз, и на Кипр, в офшор. А не хочешь в фонд ворсятовский (и компании) деньги давать – будет тебе тысяча и одна неприятность. И налоговая наедет, и санэпидстанция, и пожарная охрана, и все, кто только может. Лучше тихо-мирно-спокойно отдать. Или по-другому они, наши власть имущие, делают. Схема известная. Берут предприятие. Какое-нибудь, как говорится, социально значимое. Молокозавод, или парк автобусный, или хлебокомбинат. Заполучают его в собственность. Скупают, проще говоря. Потом в него государственные денежки вливают. Типа, мы заботимся об интересах населения. Модернизация, перевооружение, все дела. Скоро все будет по высшей марке. Потом – ах, бах, не получилось. Предприятие банкротят. А где денежки, что в него вливали? Из государственных фондов тянули? Кредиты всякие получали – из Сбербанка например? А нету их. Они в офшорах. Предприятие лежит, а в Желтом доме все довольны. Эх!
С большим чувством Александр Степанович налил третью (и последнюю из этой бутылки) рюмку. Пустую тару аккуратно поставил в специальную сумку, где громоздились аналогичные опустошенные товарки. Вернулся к столу. Выпил.
– Я б тебе, парень, столько всего про наши нравы смог рассказать!
Я в этом не сомневался. Подобные разговоры, я уверен, ведутся на кухнях едва ли не во всех восьмидесяти девяти российских регионах из восьмидесяти девяти. Да только какой в этих обличительных политбеседах толк? И смысл? И где доказательства?
Примерно на то же и бывший метранпаж свернул:
– Да только ты ведь, парень, что? Не ревизор. Тебя зачем сюда арендовали? Одного жулика и вора (а может, кого похуже) найти. Кто тебя, скажи, ангажировал? Жена, что ль, Соснихина? Та еще, между нами, штучка.
Я не стал признаваться, что мой заказчик – столь любимый дедком губернатор Ворсятов, и осторожно замотал вопрос: «Нет, мой заказчик – другая особа». Потом спросил, что знает Степаныч о прошлом Ворсятова и Соснихина. Я исходил из того, что ведь не может быть, чтобы Влад просто взял и в один прекрасный день сошел с ума. Может, что-то из прошлого тянется-свербит между ним и нынешним губернатором?
– Этого я, парень, не знаю. А только есть у меня знакомая, что с губернатором и Владом вместе училась. Может, она чего скажет. Хочешь, найду тебе ее? – предложил с воодушевлением. Глянул на часы: – Эх, жаль, не прямо сейчас, она училкой работает, у них там ЕГЭ всякие, выпускные. Но я ей позвоню! Устрою тебе с ней встречу – хочешь?
– Давайте, конечно.
– Ладно. Обедать-то приходи, а я тебя на нее выведу.
Я встал. Имея в виду, что довольно скоро мой хозяин отключится, а потом, наверное, пойдет за добавкой и к вечеру, возможно, вновь отрубится – я попросил у него запасной ключ.
– Ради бога, молодой человек, ради бога! – с готовностью вскочил он. По всему судя, он опять забыл мое имя.
Алена Румянцева.
Одной неделей ранее.
Москва
Миновали майские праздники и Пасха. Потом отпраздновали День Победы. В Москву наконец пришла весна.
Как-то Андрей позвонил ей, и его сообщение, сделанное обыденным тоном, повергло Алену в дрожь, потому что сказал он следующее: «У меня все готово. На следующей твоей встрече с ним можем действовать».
Потом они с Андреем увиделись – все в той же конспиративной квартире в панельном доме на Сретенке – и обговорили детали.
– Левые паспорта на тебя и на меня я достал, – рассказывал Андрей. – Сделаны хорошо, комар носа не подточит. Ты улетишь из страны в ту же ночь. Билет возьмешь заранее. Твою новую фамилию и номер паспорта я тебе скажу.
– А ты?
– Я тебе уже говорил. Мне придется остаться, потому что надо реализовать товар. Барыгу, что скупит цацки, я нашел. Но нужно время, чтобы все оценить, превратить в наличные, а нал затем перевести на наши с тобой счета. Сколько на операцию дней понадобится, я не знаю. Три-четыре как минимум. А скорее, неделя. Или дней десять. Зашухарюсь в Москве на эту пору. Потом к тебе присоединюсь. А теперь давай пройдемся по деталям. Вы встретитесь с ним где-то в городе, так? Куда пойдете для начала?
– Как всегда.
– Надо, чтоб он запарковался где-то в тихом, безлюдном месте. Чтобы я смог незаметно проникнуть в его машину. Жаль, сейчас до десяти вечера светло. Поэтому желательно встаньте где-нибудь на подземной парковке.
– Не я определяю, где ему парковаться, – заартачилась Алена. – Как я могу ему диктовать, где оставлять машину?
– Значит, придумай что-нибудь. Соври. Он провинциал, Москву знает плохо. Предложи, я не знаю, какой-нибудь ресторан, чтобы рядом с ним подземная стоянка была. Убеди.
– Подземные парковки есть только на окраинах, – продолжала упрямиться она. – Во всяких «Мегах» да «Леруа-Мерленах». А мы туда не ездим.
– Ишь ты какая крутая да козырная стала! – усмехнулся Андрей. – «Не ездим!» В центре тоже, между прочим, подземных паркингов полно. Под ЦУМом, под Манежем, под «Военторгом». В Романовом переулке имеется. В том же «Атриуме» на Курском. «Атриум» на Садовом кольце, или вам за пределы Садового беспонтово выезжать? Тебе и дальше возможные паркинги перечислять? Или сама поищешь, в Интернет заглянешь?
– Ладно, я постараюсь что-нибудь придумать. Но не обещаю.
– Не придумаешь с ходу – мы не спешим. Отложим, попробуем в следующий раз. Далее. Ты, когда станешь встречаться с ним, должна будешь сообщить мне, где, точно и конкретно, стоит в этот момент его тачка.
– Как я при нем могу сообщить?
– Всему тебя учить! От мужа никогда не пряталась? Выйдешь в туалет – сбросишь мне эсэмэс. Я подскачу туда, осмотрюсь, дам тебе знать, работаем или нет. Если да, ты должна будешь в момент посадки клиента в тачку серьезно отвлечь его внимание. Чтобы он мотор не успел завести. Если заведет, багажник блокируется.
– Как его отвлечь?
– Сексом, радость моя! Как ты знаешь, мужики лучше всего ведутся на секс.
До самого последнего момента ей казалось, что идет какая-то игра. Что все не всерьез, понарошку. И лишь потом, когда Ворсятов заорал от боли… Когда Андрей распахнул блещущий драгоценностями сейф… Но нет, тогда ощущение нереальности не прошло. Просто появилось немного другое чувство: что возврата нет и отыграть ситуацию назад, отмотать пленку – нет, невозможно.
А по-настоящему игра началась, когда однажды вечером Ворсятов позвонил и властно распорядился – судя по кваканью в трубке, он звонил издалека, из своего Сольска:
– Встретимся завтра, в шесть вечера.
Возражать она не стала, лишь переспросила:
– На нашем месте?
Да-да, у них успело появиться «свое место», очень демократичное, если вдуматься. Она брала кофе или чай в картонном стаканчике и занимала позицию на веранде самого первого в столице «Макдоналдса» – на Пушкинской. Ворсятов проезжал мимо на своей роскошной тачиле по Большой Бронной – если имелось место, парковался либо останавливался во втором ряду с аварийкой. Мешал всем, но ему это было по барабану – хозяин жизни. Он звонил ей с места, и она сбегала к нему, садилась в «мерс» под завистливыми взглядами студенток и прочей шушеры, скапливающейся в «Мак-Кряке» ближе к вечеру.
– Да. Жди меня там, как всегда, – бросил Ворсятов.
Очень удачно, что в тот день, когда он позвонил, как и назавтра, Алена была выходная. Сидела дома, нежилась в ванной. Муж Зюзин был на работе, обслуживал очередной загородный коттедж. Румянцева после звонка Михаила Владимировича немедленно перезвонила Андрею, обрисовала диспозицию.
– Действуем. – деловито откликнулся тот. – Давай, бери авиабилет на завтра, на час-два-три ночи. Куда-нибудь в Азию. Где виза не нужна, естественно. – И он продиктовал номер ее нового паспорта и на какую фамилию он значился. Корзухина Марина Геннадьевна. Вот, значит, кем она теперь будет. Восемьдесят второго года рождения. Молодец Андрей, убавил ей два года.
И в этот момент Алену вдруг первый раз накрыло. Что получается? Она отсюда завтра выйдет – и не вернется? И никогда не увидит этой своей однушки в Марьине, которую когда-то они с Зюзиным выбирали – а потом любовно обставляли и с трудом, скрипя, выплачивали и продолжали платить ипотеку? Она покинет навсегда эту их комфортабельную тюрьму с видом на трансформаторную будку и детскую площадку?
И некогда любимого Женика (Зюзина, значит) она тоже никогда не увидит? Он завтра приедет с работы домой – а ее нет, и он даже ничего знать про нее не будет? Не будет, ни в коем случае не будет – таково обязательное условие Андрея, и она собиралась его неукоснительно исполнять. Завертелись глупые мысли: рубашки зюзинские висят неглаженые. И в холодильнике мышь повесилась. Может, ему еды наготовить? Хотя бы на первое время? Он ведь такой непрактичный!
Нет, хватит! Ничто не должно указывать на то, что она сбежала. Что готовилась к побегу. Надо, чтобы просто – вышла и исчезла. Мало ли в столице бесследно пропадает людей! Она сбросит с себя прежнюю жизнь, как гусеница – кокон, и вылетит в жизнь новую великолепной бабочкой! Начнет все с абсолютного нуля – в совершенно новой стране, с новым именем и биографией. И все будет так, как сулит и планирует Андрей.
Да, она собиралась его слушаться – но не в мелких деталях. Точнее, внутренний голос подсказывал ей подстраховаться. Поэтому, как только Алена узнала, на чье имя будет ее новый документ, позвонила брату в Черногрязск. Брат ее служил в местной полиции.
Когда-то она ведь и от него сбежала из Черногрязска. Потому что не хотела повторения его судьбы – тянуть лямку, потихоньку зверея от местных пьянчуг, цыган, наркоманов. Потому что хотела доказать всем, в том числе ему, брательнику, что она, в отличие от него, способна на гораздо большее. Мать, пока жива была, обхаживала-облизывала его, первенца. Долгожданного, вымоленного. А Алена – последыш, никем особо не предвиденная и не предусмотренная (как мама признавалась), – будет строить свою жизнь одна и сама.