Очнулась она, когда они пересекли Третье кольцо и ехали совсем не в сторону ее дома.
– Куда мы?
– Увидишь.
Она не забеспокоилась: увидишь так увидишь. Вся обстановка – дорогая машина, запах кожи, алкоголь в крови, брутальный и уверенный мужчина рядом – в этот раз отключала страхи и тормоза.
А он взял и поставил концертное исполнение «Щелкунчика» – аудиосистема в машине оказалась прекрасной, запись – тоже. Кто бы мог подумать, что столь суровый мэн не чужд романтизму – или он так к свиданию с ней готовился? Тогда можно присудить ему еще лишний десяток очков за регулируемый романтизм!
Забеспокоилась она – а может, это шампанское начало выветриваться? – лишь когда они переехали Кольцевую и понеслись по явному загороду.
– Куда ты меня везешь? – спросила она.
– Чудесный вечер, – хохотнул он. – Мы хорошо его начали – в партере, неплохо продолжили – в буфете. Надо и завершить прекрасно. Даю слово, ты не пожалеешь.
Вскоре он свернул совсем в лес, и Алена реально заволновалась. Но мужчина рядом, не отрываясь от дороги, правой рукой потрепал ее по плечу – как друга, как соратника, как пацана, – а потом вдруг нежно погладил по щеке. И это соединение, сочетание вроде бы совершенно разноплановых жестов – товарищеское ободрение и любовная ласка – почему-то отогнало все страхи прочь. А вот и указатель: «СУВОРИНО», за ним пара деревенских изб, сельский магазин и сразу – шлагбаум.
Охранник рысью понесся открывать его, подобострастно проговорил: «Здравствуйте, Михаил Владимирович», не без интереса через окно оценил лицо и фигурку Алены. Далее авто покатилось по широкой улице, среди роскошных особняков. Особняки все были огромной площади, двух-трехэтажные, и, невзирая на охрану на въезде, скрывались за высокими оградами или каменными заборами. Многие были украшены новогодними гирляндами стоимостью в десятки тысяч, на лужайках перед въездами красовались светящиеся снеговики и олени.
Наконец ее спутник подрулил к дому, который не выделялся из ряда других ни в какую сторону – то есть достигал рыночной стоимости, как и прочие собратья, миллионов в десять-пятнадцать-двадцать. Долларов, разумеется. Михаил Владимирович нажал на пульт – открылись ворота. Машина немедленно скользнула в подземный гараж, створки за нею затворились. Алене отчего-то совсем не было страшно. Она была уверена, что никаких вариантов типа пристегивания наручниками к кровати или последующей перепродажи в рабство не последует. А последует – что? Отчего-то предвкушалось что-то очень хорошее, в стиле предновогоднего вечера, украшенного «Клико» и музыкой Чайковского, и от этого начинало сладко ныть внизу живота.
Михаил Владимирович помог ей выйти, запер машину. То, что такой властный и, вероятно, высокопоставленный человек оказывает ей столь подчеркнутые знаки внимания, особенно возвышало его в ее глазах. Спутник подвел ее к лифту – бог ты мой, лифт в частном доме, сроду она такого не видела! Да, если честно, и в загородных коттеджах не особенно часто гостила. Не причислить ведь к ним дачку на шести сотках, что выстроил в Черногрязске брат. Отопление – буржуйкой, удобства во дворе, умываться под рукомойником…
– Хочешь, покажу тебе дом? – предложил Михаил Владимирович.
– Покажи.
– Тогда стоп, нам не в лифт, а сюда.
Внизу, кроме гаража, имелся домашний кинотеатр – персон на десять, с роскошными кожаными креслами, а также погреб с огромным количеством лежащих навзничь бутылок.
– Ты какое вино любишь? – спросил мужчина.
– Шабли.
– Одобряю. Возьмем «Гран крю» двухтысячного года. – Он захватил в одну руку пару бутылок, а другой повлек девушку дальше. В лифте – все-таки хозяин не преминул похвастаться своим частным лифтом – они поднялись с цокольного этажа на первый. Здесь были огромные окна, от пола до второго этажа, в которые заглядывали искристые при свете фонарей сугробы. Михаил Владимирович достал винные бокалы, откупорил бутылку. Удалился на кухню, принес нарезанные на доске сыры: камамбер, бри, рокфор, пармезан. Хохотнул: – Говорят, в России санкционные продукты уничтожают – но не все и не всегда.
Протянул ей бокал шабли – и впрямь пахло восхитительно, – а себе налил бурбона.
Алена сказала:
– Вообще-то мне домой пора. Как мне отсюда выбираться?
– Подожди. Экскурсия не окончена.
Он и здесь включил музыку – опять это был Чайковский, и сладчайшие звуки понеслись, казалось, отовсюду. И, как будто подчиняясь человеческой воле, за огромными окнами вдруг запорхали мелкие веселые снежинки.
«Пойдем», – он взял ее за руку, и теперь они поднялись по широкой, с вычурными перилами, лестнице. Музыка, неведомо откуда, звучала и здесь.
Они вошли в спальню – посредине возвышалась огромная, высокая кровать.
– А теперь, – молвил Михаил Владимирович, – наступает время новогодних подарков!
Он подошел к стене, отодвинул в сторону картину, изображавшую – довольно высокохудожественно и совсем не пошло – полуобнаженную девушку. За картиной в стене притаился сейф. Хозяин набрал на его панели комбинацию цифр, и створка сама собой распахнулась. Со свойственным женскому полу любопытством девушка заглянула внутрь. Там оказалась настоящая сокровищница. В буквальном смысле вповалку, одно над другим, лежали золотые подвески, колье, браслеты, диадемы, украшенные бриллиантами и рубинами. В углу возвышалось несколько стопок банкнот – сплошь пятисотевровыми или стодолларовыми купюрами. Имелся отсек для часов – исключительно золотых, с золотыми браслетами. Михаил Владимирович вынул и разложил на кровати пять разных, но, несомненно, дорогих украшений.
– Выбирай!
– Ну что вы, я не могу! – она сбивалась, хоть он и попросил называть его на «ты».
– Это мой тебе новогодний подарок, и обсуждению это не подлежит.
– Ну… – Она заколебалась. – Может быть, это? – И взяла в руки не самый дорогой, но и, на ее взгляд, не дешевый экспонат – где-то серединка на половинку: золотой браслет изящной выделки, усыпанный крохотными, но многочисленными бриллиантами. Впрочем, даже такой, далеко не первостатейный подарок из имевшихся, стоил, по ее скромному мнению, никак не меньше ста тысяч рублей. Он надел ей его на правую ручку, помог застегнуть, а потом поднес эту руку ко рту, поцеловал тыльную сторону, затем ладонь – а потом положил к себе на плечо, приблизился и стал целовать Аленину шею и губы. От него пахло шампанским, дорогим бурбоном и очень недешевым парфюмом. «Все так просто, – пронеслось в ее голове, – баш на баш. Он меня покупает. И я для него обычная прости господи. Но ладно, пусть. Ведь и цена, что он дает, – она, согласимся, не сто рублей, и даже не пять тысяч».
Спустя полчаса они лежали на широченной кровати, и она пыталась всячески скрыть разочарование – зачем обижать хорошего и столь богатого человека? Но это, увы, был не Андрей и даже не муж Зюзин.
Михаил Владимирович спросил:
– Останешься у меня на ночь?
– Что ты, меня муж ждет.
– Тогда я вызову тебе такси.
«Вот и кончилась сказка, – грустно подумала она. – «Щелкунчик», снежинки, диадемы». Впрочем, мужчина заказал ей такси из разряда «бизнес-класс», проводил до ворот особняка, заранее рассчитался с шофером. Узнал Аленин номер телефона и даже свой оставил: «По нему я для тебя всегда на связи. Звони, если что». Поздравил с наступающим Новым годом – разве что ручкой вслед автомобилю не помахал.
Водитель оказался до чрезвычайности чопорным, словно транспортировал английскую королеву: «Нравится ли вам тепловой режим? Может быть, сделать эйр-кондишн холоднее? Устраивает ли вас радиоволна?» Отчасти играя, Алена попросила поставить радио «Шансон» и угостить сигареткой. «У нас в машине не курят», – нервно сказал он и замкнулся в оскорбленном молчании.
Из-за столь церемонного водилы всю дорогу в Марьино она нервно вспоминала анекдоты, имеющие отношение к ситуации. Например: «Во сколько порядочная девушка должна ложиться в постель? – В девять вечера, чтобы к двенадцати быть дома». Или: «Вчера легла около двух, поэтому не выспалась. – В следующий раз укладывайся возле одного и высыпайся». Вот и она фактически легла около двух. Раньше не имелось ни одного любовника, коротала век со скучным и бесперспективным Зюзиным – а теперь появились сразу двое. Ей почему-то казалось, что, несмотря на то что ни о чем они с Михаилом Владимировичем не уславливались, да и не произвел он на нее никакого впечатления своими постельными подвигами, – это далеко не последняя их встреча. И продолжение еще будет. Очень впечатляющими показались ей манеры нового любовника, его машина, особняк и повадки. И его сейф.
Она вернулась домой в Марьино почти в три ночи. Зюзин прекрасным образом спал, даже не проснулся. По его храпу, амбре и дыханию она поняла, что в нем полощется не менее пяти бутылок пива, проложенных водочкой. Завтра она ему скажет, что прибыла в час на последнем метро – засиделась с девочками. Однако – что Зюзин? На него даже мозговых усилий не потребовалось тратить, чтобы придумать отмазку. Другое дело – Андрей.
Она вернулась домой в Марьино почти в три ночи. Зюзин прекрасным образом спал, даже не проснулся. По его храпу, амбре и дыханию она поняла, что в нем полощется не менее пяти бутылок пива, проложенных водочкой. Завтра она ему скажет, что прибыла в час на последнем метро – засиделась с девочками. Однако – что Зюзин? На него даже мозговых усилий не потребовалось тратить, чтобы придумать отмазку. Другое дело – Андрей.
Назавтра, тридцать первого декабря (она работала), он ей все-таки дозвонился. Алена сгрузила ему все ту же версию: девичник, засиделись в кафе – но по тону поняла: любовник все-таки не поверил.
Потом был Новый год, его Румянцева по традиции встречала с мужем – только теперь уже не вдвоем, чтобы меньше общаться и видеть, как он нагружается, а с соседями по дому. На каникулах она работала, вышла третьего. Хоть и не такой чес был, как в последнюю декаду декабря, когда все дамочки, как оглашенные, стремились улучшить свой внешний вид, – однако клиентов хватало. Кто к Рождеству готовился, кто из счастливиц после отмечания Нового года в наших снегах к теплому морю улетал. А коль скоро спрос есть – почему бы не поработать, все лучше, чем дома стекать в прокисшее «оливье» под бессмысленные шоу. И наблюдать, как отекает Зюзин.
Но вечером третьего – они не уславливались – ее перехватил Андрей: «Поедем, Новый год справим на скорую руку». Они отправились по пустынной, без пробок, Москве, она смотрела сбоку на его профиль и впервые тогда подумала, какое это счастье – быть с ним и предвкушать радость приближающейся близости. То, что она провинилась перед ним, согрешив с Михаилом Владимировичем (Зюзин давно у них был не в счет), делало любовь к Шаеву особенно греховно-острой.
Все на той же квартире на Сретенке (Алена по-прежнему не спрашивала, что это за фатера и откуда у него ключи) она в тот вечер отдавалась ему из-за чувства вины с особенной страстью и особенно старалась доставить радость ему. И все это, конечно, не имело ничего общего с актом любви с Михаилом Владимировичем – как не имеет запуск космической ракеты со старым самокатом.
А потом они выбрались на кухню выпить чаю, Андрей закурил – чего обычно не делал – и выпустил дым прямо ей в лицо. Посмотрел тяжелым, гневным взглядом:
– А теперь колись, шалава: где ты была?
Ее глаза растерянно заметались.
– Ты имеешь в виду – когда?
– Ты все поняла. Тридцатого. Вечер. И ночь.
Она попыталась втюхать ему версию, что прекрасным образом прокатила с мужем: подружки, кафе, засиделись – однако он прервал рассказ на середине:
– Ты мне порожняк не гони. Давай, рассказывай: с кем, где. Кто он, откуда. Где познакомились. Давай, колись.
– Да что за ревность! – попыталась возмутиться она. – Что за паранойя! Я, в конце концов, не жена тебе, чтобы ты меня допрашивал!
И тогда он молча перегнулся через стол и, продолжая неотрывно смотреть своими голубыми глазами ей в лицо, схватил одной рукой за горло – властно, страшно, но так, что потом никаких синяков не осталось. Схватил и проговорил:
– Я себя обманывать не позволю. Поняла – ты? Я ведь могу сделать так, что с сегодняшнего дня ты исчезнешь. И тебя нигде не найдут. И никто не узнает, где ты. Ни даже брат-полицейский в Черногрязске, ни тем более муж. И лишь когда в лесах сойдет снег – и то не факт, – но в мае, может, где-нибудь под Коломной найдут твой труп, изглоданный лисицами и мышами. Но, скорей всего, и его не найдут. И муж твой Зюзин станет сам, безутешным вдовцом, выплачивать ипотеку за твою квартиру в Марьине. А вскоре найдет себе такую же пьющую, как он, лахудру. Или, наоборот, девочку-припевочку, которая его от алкоголизма вылечит. А тебя – тебя признают сначала без вести пропавшей, а потом умершей. На твое место в салоне возьмут молодую дурочку. И никто не будет особенно плакать по тебе. Даже я.
Она была словно загипнотизирована. Только прохрипела:
– Пусти.
– Имя. Кто такой. Откуда взялся. Где ты с ним была. Что у тебя с ним было. В деталях.
Тогда она решила расколоться наполовину – рассказала версию-лайт: клиент, богатый, пригласил в Большой на «Щелкунчика», потом отвез домой.
Однако Андрей не поверил.
– Попытка принимается. Но не засчитывается. У тебя есть еще одна. Вторая, она же последняя.
Несмотря на то что Андрей не бил ее, не угрожал и даже особо не повышал голос, ей стало настолько страшно, что захотелось рассказать все-все, без утайки, пусть неприятную, но правду.
И тогда она повинилась во всем. Почти во всем – кроме сейфа и браслета.
А после того как закончила, высказала Шаеву с чувством – как бы проверяя его, прокачивая, насколько далеко может зайти его ревность: «А что я могла сделать? Он, как меня в «мерс» свой посадил, двери заблокировал. Повез куда-то. Что я с ним, драться, что ли, буду?»
Андрей только усмехнулся: «Жалкий лепет оправданья». Смотрел жестко, но бить не стал. Схватил, повлек в комнату, овладел. Она подумала, что он, вероятно, из тех мужчин, для которых ревность является мощным афродизиаком. Во всяком случае, мучил он ее сейчас с удвоенной силой – с силой, которая стала слегка затихать после того, как их знакомство перешло на постоянные рельсы. Сейчас в голове и в теле у нее снова взрывались фейерверки, огненные шары.
Когда все успокоилось, она проговорила – отчасти и впрямь от души, а отчасти винясь и расстилаясь перед ним: «Хорошо с тобой, Андрюша, ох, как хорошо».
– Что, с ним не так было? – жестким ртом усмехнулся он.
– Нет, не так, совсем не так, никакого сравнения, – зашептала она. Но потом – бес ее, что ли, под ребро подталкивал? А может, обидно стало, что безделушки, что дарил Шаев, с тем браслетом не имели никакого сравнения?
И она вдруг рассказала Андрею, какие замечательные подарки ей Михаил Владимирович предлагал и какой она выбрала браслет. «Вот только теперь не знаю, как его носить, где хранить?» Потом поведала, какой сейф, переполненный драгоценностями, имеется у того, другого любовника в спальне.
Она ожидала в ответ, что Андрей опять разгневается, а может, даже ударит ее. Но он не ударил, только жестко и непримиримо округлил рот. И Алена заметила, как алчно вспыхнули его синие глаза.
Павел Синичкин
В тот летний вечер я сидел в московском представительстве Сольской области напротив губернатора вышеупомянутой области Михаила Владимировича Ворсятова и пытался опросить его. Опрос шел туго. Подобного рода особи не привыкли раскрываться настежь ни перед кем. Тем паче перед теми, кто на них работает. Я постарался убедить его быть откровенным.
– Из-за того, что вы подослали ко мне своего Вячеслава, мы и так потратили впустую много времени. Слишком много. А он, ваш подчиненный Двубратов, и жизнь свою отдал. Поэтому я прошу вас рассказать мне в подробностях, что случилось.
– А из зала кричат: давай подробности, – процитировал губернатор Галича.
– Я не партком былых времен, мне не нужны пикантные детали. Только факты, наблюдения, заметки. Те, что позволят мне отыскать вашу Алену. Она, я так понимаю, вас обокрала?
– Правильно понимаешь, сыщик.
– Итак?
– Мы встречались с ней с декабря. Не скажу, что это была любовь. А может, и любовь. Во всяком случае, практически каждый раз, когда я оказывался в Москве, я ей звонил. И мы видались.
– Видались? – я поднял бровь. – Где?
– Я в рестораны ее приглашал. В оперу. На балет.
– А где начинались ваши встречи? Вы за ней в салон заезжали?
– Обычно нет. Она сама была против. Сказала, что не надо среди девчонок в салоне создавать ненужный ажиотаж. Не нужны ей завидки лишние, и она, типа, замужем. Обычно я ее где-то подхватывал. Она в кафе сидела или в каком-нибудь «Макдоналдсе». Парковался рядом на секунду, набирал ее, она выскакивала.
– Потом, после театров и ресторанов, вы везли ее к себе домой?
– Не всякий раз, но, да, дома она у меня бывала.
– Опишите ваше гнездышко.
– Гнездышко… – саркастически повторил он, словно давая понять, что место его столичного жительства ни в коем случае не должно описываться никакими уменьшительно-ласкательными суффиксами. – У меня дом, три этажа, шестьсот квадратов, в охраняемом дачном поселке Суворино. Семь кэмэ от Окружной.
– Расскажите, что было в тот раз.
– Мы приехали туда пять дней назад, *** июня, где-то часов в десять вечера.
– То есть никаких предварительных ласк – я имею в виду рестораны-театры – у вас в тот раз не было?
Губернатор явственно окрысился, и нижняя губа его выпятилась. Подобного полета люди не любят, когда с ними разговаривают столь вольным тоном. Они живут в строгом перпендикуляре под названием «я начальник – ты дурак». И если я в данный момент был тем, кто на него работал, значит, должен был держать фрунт, пучить глаза и всячески его облизывать. Я же посмел, в его понимании, слишком вольно себя вести.