— Нос крючком, борода торчком, — подсказал Алеша. — Глаза завидущие, руки загребущие.
— Не борода, а бородавка, — уточнил дядя Мифа. — Но колдовать умела. И в Бога верила. Осмотрела она Марфушу, пошептала в три угла, поплевала на все четыре стороны… Боярин с дрожью в голосе спрашивает: «Жить будет?» Ведьма почавкала пустым ртом и говорит: «Жить будет долго. Но во сне». «И чего?» — говорит боярин. «А того! — отвечает ведьма. — Как она уснет мертвым сном, положите ее в гробу в укромном месте. И туда же — все ее приданое…»
— Золото, брильянты? — спросил Алешка.
— …Изумруды, яхонты! «И вот, — говорит дальше ведунья, — коли сыщется добрый молодец, который прочтет над ней двенадцать псалмов» — ну, это вроде таких молитв, — «да поцелует ее в уста сахарные, то воспрянет заколдованная красавица и отдаст ему свое сердце, руку и все приданое».
— Хитрая бабка, — усмехнулся Алешка.
— Это еще почему?
— Потому! — Ответ не очень вежливый, но решительный. — Как уложат эту Марфушу в укромном уголке да разойдутся по своим уголкам плакать и рыдать, эта бабка все приданое и заграбастает.
— А вот и нет! — горячо заступился за ведьму дядя Мифа. — Она сказала, что Марфушу и ее приданое будет у входа в темницу охранять всякая нечистая сила и никто туда никогда не сунется и не подступится.
— Мало ли что она сказала. А добрый молодец? Как же он поцелует уста сахарные?
— Ты, отрок, какой-то не романтик. Недоверчивый какой-то. Пора тебе знать, что за каждой легендой скрывается историческая истина. За все сотни лет никто к этой темнице не подступился. Как дверь приоткроет, там, в подземелье, такой вой поднимается…
— А как дверь закрывается, — догадался Алешка, — так и вой затыкается.
— Верно, отрок. Кто тебе сказал?
— Сам догадался. — Это и в самом деле было так, догадался. Скоро узнаете.
— А ты не догадался, что творится там в ночь полнолуния?
— Ведьмы с чертями пляшут?
— Не. В ночь полнолуния, — эти слова дядя Мифа уже шептал ужасным шепотом, — вся местная нечисть начинает перебирать все драгоценности…
— Проверяет, значит? — усмехнулся Алешка.
— Проверяет. Счет ведет. Гремит она золотом в бочках, алмазами в кадушках, и от этого такой гром стоит, что и назвали башню Гремячей.
Наконец-то, подумал я, добрался дядя Мифа до сути.
Тут он опять похлопал себя от муравьев и добавил:
— А если поточнее, то эта башня раньше называлась не Гремячей, а Тайнинской.
— В ней всякие тайны были? — навострил уши Алешка. Он тайны любит не меньше сказок и мороженого.
— Тайна была всего одна. Но глубокая… Фу ты! Опять укусил… В этой башне был секретный колодец. Чтобы в случае осады защитники крепости не испытывали недостатка в воде. Без пищи, без ядер и стрел еще можно продержаться, а без воды ни одна крепость не выстоит.
— Ну хоть колодец-то сохранился?
— Сие, отроки, мне неизвестно. Известно только, что из-за нечистой силы башня стала называться Гремячей.
— Я бы посмотрел, — замечтал Алешка, — да послушал бы. Как открою дверь, они там как завоют, как деньгами и камнями зазвенят…
— Не откроешь, — вздохнул дядя Мифа. — Я тоже об этом мечтал.
— И чего?
— И того! Нет больше этой двери. Исчезла.
— Как это она исчезла? Утащил кто-нибудь?
— Никто ее не утащил. Как сквозь землю провалилась! А я бы на это золото такой бы музей организовал!
— Ладно, — великодушно пообещал Алешка, — когда я это золото найду, так и быть, поделюсь с вами. Стройте свой музей.
— Спасибо! — Дядя Мифа прижал ладонь к сердцу. А сам, наверное, подумал: легко обещать поделиться тем, чего у тебя нет. Но он не знал нашего Алешку. Все это ему еще предстоит.
— А у вас уже какие-нибудь экспонаты есть, для музея?
— Полно! Да такие редкие! Даже бивень носорога имеется. Они ведь раньше здесь в большом количестве водились.
— А когда? — загорелся Алешка.
«Вдруг еще не все перевелись?» — смекнул я его мысль.
— Не так уж давно. Не больше миллиона лет назад.
— Значит, — ахнул Алешка, то ли доверчиво, то ли со смешком, — вашему рогу миллион лет?
— Ну! Да это еще что. — Он опять зашептал: — У меня есть более бесценный экспонат. Знаешь, что? Яйцо динозавра!
— Клёво, — согласился Алешка. — Огромное?
— Да не очень огромное. Размером около футбольного мяча. И все волосатое.
— Класс! А вы не пробовали его высидеть? Вдруг бы вылупился у вас маленький динозаврик. Вы бы его выкормили. Он бы вас полюбил. Как отца родного. Тапочки бы вам приносил. — Как говорит наша мама: Остапа понесло! — Он бы вырос, и вы ходили бы с ним гулять на поводке. В парке, вокруг вашего памятника. А потом вдруг у него выросли бы крылья. И был бы в вашем музее собственный дракон!
— А зачем мне дракон? Да я его и не прокормлю, у меня пенсия маленькая. — Но, похоже, Лешкина идея все-таки в его голове застряла. И он неуверенно спросил: — А ты не знаешь, как динозавров высиживают?
— Не знаю, — признался Алешка, — не пробовал. Можно что-нибудь придумать. Но не сейчас. Пойдемте лучше башню вблизи посмотрим. А то скоро стемнеет.
— А не побоитесь? Скоро полнолуние.
Мы спустились с пригорка и чуть заметной в траве дорожкой пошли к башне. Этой дорогой, видно, очень редко пользовались, не ходили по ней и не ездили.
По мере того как мы подходили к башне, она словно вырастала из земли, и ее силуэт казался на фоне тускнеющего неба громадным и угрожающим. Мрачно темнел провал в той ее стене, где когда-то были ворота. Тревожно трепетали, будто шептались, березки в бойницах. И вдруг на самом верху, на полуразвалившемся зубце, зловеще каркнул ворон, сорвался вниз, взмыл, облетел башню, еще каркнул и исчез в темневшей невдалеке рощице.
— Пошли-ка по домам, отроки, — дрогнувшим голосом предложил дядя Мифа. — Все эти вороны — не к добру. Плохой знак. Накаркает чего-нибудь.
Да, нам давно уже пора домой. Мама наверняка волнуется, бабушка, конечно, сердится. И, как выразился Алешка, копытами стучит.
Вернувшись в город, мы попрощались возле памятника с дядей Мифой. Алешка, конечно, напросился в гости, посмотреть музей — носорожий рог и яйцо динозавра. Ну и другие необычные экспонаты.
— Жду вас во вторник, — лаконично отозвался дядя Мифа и исчез в быстро наступившей вечерней темноте. Только шаги его еще долго и гулко стучали по булыжнику, постепенно удаляясь, и совсем стихли.
* * *
Нам, конечно, немного попало.
— Где вы шлялись? — сердилась мама. — Одни, в чужом городе… Как вам не стыдно?
— Да мы не одни, — сказал Алешка. — Мы с дядей Мифой шлялись.
— Прекрати шепелявить! — еще больше рассердилась мама.
— Я не фепелявлю, — оправдался Алешка. — Он не дядя Миша, а дядя Мифа. Имя такое, сокращенное.
— Мефодий Кирилыч, — вмешалась бабушка и покачала головой. — Нашли компанию!
— Хулиган? — спросила мама. — Пьет пиво? Курит сигареты?
— Он не хулиган, — усмехнулась бабушка. — Он немного чокнутый.
— Еще того лучше! — ахнула мама.
— Да не в этом смысле. Он фантазер. Вечно выдумывает про всякие чудеса. То у него дракон снесся, то его носорог покусал, то комаров в банку собирает.
— Во дает! А зачем?
Бабушка засмеялась:
— Для какого-то врача. Тот объявил, что знает секрет изготовления лекарства от любых болезней. А для этого ему нужна литровая банка напившихся комаров.
— Набрал? — с интересом спросила мама.
— Не очень. Никто ему в этом не помогает, а с себя разве много комаров соберешь.
— Чудак, — уточнила мама.
— Хороший чудак, — кивнула бабушка. — Очень любит наш городок и мечтает создать краеведческий музей.
— Ага! — подхватил Алешка. — Он нам Гремучую башню показал. Со всякой нечистой силой. Там царевна над златом чахнет, ждет, что ее какой-нибудь дурак поцелует. И тогда она отдаст ему свою руку.
— Вот и поцелуй, — посоветовала бабушка. — Пусть она не какому-нибудь дураку, а тебе отдаст свою руку.
— И что я с ней буду делать? — изумился Алешка. — С этой рукой? В коробку, что ли, положу?
— Прикидывается? — спросила бабушка маму.
— Откуда я знаю? — искренне призналась мама.
— Алексей, — сказала бабушка, — а ведь про эту принцессу Мефодий вам не соврал. Там действительно где-то в подземелье какая-то гробница. Может, там и не принцесса, может, там какой-нибудь старик, но кто-то там лежит…
— Чахнет над златом? Или уже зачах давно?
Бабушка внимательно на него посмотрела и спросила:
— Лех, а зачем тебе злато?
— Ну… Зачем, зачем? Чего-нибудь куплю. Фигню какую-нибудь. Маме чего-нибудь подарю. — Спохватился: — Ну и тебе тоже. Какую-нибудь подкову.
— Ну раз ты такой добрый, я могу рассказать тебе о настоящем кладе, который никто до сих пор не нашел. И покажу тебе свои сокровища.
— Ну раз ты такой добрый, я могу рассказать тебе о настоящем кладе, который никто до сих пор не нашел. И покажу тебе свои сокровища.
Мы поужинали и пошли в комнату, где стоял бабушкин сундук. Расселись по раскладушкам, бабушка достала откуда-то ключ, отперла замок и с усилием приподняла крышку сундука. И стала доставать из него свои сокровища. Но это были не такие сокровища, которые в виде злата, а дорогие для ее памяти вещи.
— Вот в этом платье, — с грустной улыбкой говорила бабушка, — я выходила замуж за вашего дедушку.
— Миленькое платьице, — сказала мама. — Сейчас такой фасон опять в моде.
Потом бабушка достала что-то вроде большой книги в коричневом переплете:
— Это моя докторская диссертация. Ведь я — доктор ветеринарных наук.
— Айболит, — сказал Алешка. — Хорошая профессия. Я, может, тоже буду «вертинаром» на старости лет.
— На здоровье, — сказала бабушка. — А вот это — почетные грамоты за всякие мои заслуги в области коневодства. А это, — она потрясла деревянную шкатулку, — мои медали. И ордена. А вот самое главное. — Бабушка достала желтый листок бумаги, свернутый в трубочку и схваченный красной выцветшей ленточкой. Бумага на вид была очень старой. И бабушка держала ее очень бережно. А потом стала так же бережно развязывать ленточку.
Она развернула бумагу, сказала со вздохом: «Вот!» и показала ее нам.
Это было что-то вроде афиши или объявления. В верхней части листа было лицо человека в очках, в бородке и в старомодной шляпе, со старомодным галстуком. А ниже был текст на иностранном языке, какими-то остроугольными колючими буквами. Что там было напечатано, нам, оказалось, конечно, недоступно, кроме крупной цифры: 10 000.
— И что? — спросил Алешка.
— Вот что! Такие объявления были расклеены по всему нашему городку, когда его захватили фашисты. Вот здесь, ниже, по-русски напечатано: «Немецкое командование сообщает: каждое лицо, указавшее местонахождение опасного преступника Лаврова Павла Андреевича, будет вознаграждено десятью тысячами немецких марок, а также, по желанию, либо участком земли, либо коровой. Каждый, кто укрывает указанного преступника от германских властей, будет немедленно расстрелян. Комендант города полковник Шульц».
— Это партизан? — спросил Алешка. — Или подпольщик?
— Это мой отец. И ваш прадед.
— Ого! — Алешка широко раскрыл глаза. — Он герой Советского Союза? Он, наверное, взорвал немецкий штаб? Или паровоз с солдатами и танками? Можно эту афишу подержать? Я осторожно.
Бабушка передала ему листок, Алешка долго всматривался в лицо человека в очках и при бородке. Вздохнул:
— А на вид не скажешь, что он настоящий герой.
— Самый настоящий, — сказала бабушка, сворачивая листок и укладывая его на дно сундука.
— Ты им расскажи, — сказала притихшая мама.
Глава IV. НАСТОЯЩИЙ ГЕРОЙ
Это было суровое и грозное время. Шла война. Великая Отечественная. Наши войска отступали. Немцы приближались к городу.
Сначала они бомбили его, потом, подойдя с боями поближе, обстреливали из орудий. Дома в городе были в основном деревянные — и он начал гореть. Все небо над ним заволокло горьким дымом. Но город не сдавался. Потому что в старой крепости засели наши бойцы и сдерживали наступление немцев. Сдерживали, чтобы город успел эвакуироваться. Чтобы ушли из него и уехали мирные жители с детьми и стариками, чтобы выехали всякие учреждения, чтобы успел уйти в тыл маленький деревообрабатывающий заводик, который до войны выпускал скалки и ручки для огородных лопат, а теперь — приклады для винтовок и автоматов. И чтобы городской банк успел вывезти деньги, облигации государственного займа и другие ценности, которые в нем хранились.
Ценности — они и во время войны ценности. На них строят танки и самолеты. А деньги, наши, советские, тоже очень нужны немцам, чтобы снабжать ими свою агентуру, шпионов и разведчиков.
И вот наш прадед (он тогда был еще не прадед, а молодой отец) работал в этом банке. Он был комсомолец и передовик, и ему поручили вывезти из города два железных чемоданчика, битком набитых деньгами, ценными бумагами и золотом с драгоценными камнями.
Машина, выделенная нашему прадеду, почему-то задерживалась. И вместе с ней задерживались бойцы, которые должны были охранять в дороге его с железными чемоданами.
А город жарко и пламенно горел. Гремели взрывы. По задымленным улицам бежали испуганные люди с узелками, с плачущими детьми. Кто-то вез в детской коляске какие-то вещи, за кем-то бежала преданная собака, одна старушка несла клетку с маленькой птичкой, а другая старушка тащила за собой козу и швейную машинку на колесиках. Несколько красноармейцев наводили на улицах порядок и сипло, сорванными голосами успокаивали людей:
— Без паники, граждане! Спокойно проводите эвакуацию! Восьмая рота обороняет крепость и не даст врагу ворваться в город, пока он не будет эвакуирован. Спокойно, граждане! Берегите детей!
Крепость вела жестокий бой. Немецкие солдаты раз за разом бросались в атаку. Наши бойцы раз за разом ее отбивали и раз за разом контратаковали, теряя людей, но не думая отступать.
Налетели самолеты, стали сбрасывать на крепость тяжелые бомбы. Однако древние стены, сложенные сотни лет назад из дикого камня, держались крепко. Но все-таки бомба за бомбой делали свое черное дело. Рухнула Водовзводная башня. Прямым попаданием снаряд с самолета развалил Западную башню. Да тут еще немцы подтянули полевые орудия и стали бить прямой наводкой в каменные стены. Но крепость не сдавалась. Бойцы за ее стенами огрызались огнем винтовок, очередями автоматов, гранатами — они из последних сил не давали врагу замкнуть кольцо вокруг города, чтобы отступающие части не оказались в окружении.
А наш прадед (напомню, он тогда был и не дедом, и не прадедом, а молодым отцом, ему в то время было всего двадцать два года), он стоял, прижавшись к стене дома. Вздрагивал от близких разрывов снарядов и бомб. Кашлял от пороховой гари, щурился от едкого дыма горящих домов, заборов, деревьев. Он ждал машину, и у его ног стояли два стальных ящичка с ручками.
Из пелены дыма, как из облаков, выпал немецкий истребитель, ударил пулеметными очередями вдоль улицы, по женщинам и детям и, снова взмыв с пронзительным ревом, скрылся в дыму.
Возле дома затормозил небольшой грузовичок, посеченный осколками и во многих местах пробитый пулями. Из кабины выскочил запыленный и закопченный старшина в пилотке, которая почему-то сидела у него поперек головы. Прикладом автомата он выбил остатки ветрового стекла и заорал нашему прадеду громогласным басом, перекрывая грохот боя:
— Эй, парень, ты, что ли, с деньгами? Быстро бежи в кузов! Немцы шоссе перекрыли!
Двое красноармейцев приняли у прадеда чемоданы и помогли ему забраться в кузов. Здесь был ручной пулемет с диском, они установили его на крыше кабины, собрали раскатившиеся по кузову гранаты. Старшина вскочил на подножку, заглянул в кузов. У него было усталое и озабоченное лицо.
— Помчались, — сказал он. — Дворами да огородами прорвемся.
И они помчались. Машина сразу же свернула в непроницаемый от дыма проулок. Грохот боя и бомбежки начал стихать. Бомбить было больше нечего, и защитники крепости не отвечали огнем. Они отступили, чтобы не быть отрезанными от основных частей, забрали раненых и скрылись в лесу.
Машина петляла по городу. Вдруг из-за поворота выскочили навстречу мотоциклы. На них сидели люди в незнакомой форме и в касках. Один из красноармейцев ударил из пулемета, а другой бросил сразу две гранаты. Передний мотоцикл подскочил и опрокинулся, а остальные, круто развернувшись, помчались назад.
— Молодцы! — азартно крикнул из кабины старшина. — Прорвемся!
Но не прорвались. Уже на самой окраине городка навстречу, с железным лязгом и грохотом, выполз танк с белыми крестами на броне. Прадед видел, как красноармеец взмахнул рукой, и навстречу танку, кувыркаясь, полетела граната. Ударилась в его стальной лоб, отскочила и бесполезно взорвалась в стороне. Танк ответил злобной пулеметной очередью. Машина резко остановилась. Из кабины высунулся старшина, лицо его было залито кровью.
— Беги, парень! — закричал он через силу. — Беги, мы тебя прикроем!
Красноармейцы сбросили на землю чемоданы. Прадед спрыгнул за ними, подхватил и нырнул через поваленный забор в зеленый садик…
— Конечно, — рассказывала бабушка, — мой отец никогда бы не бросил в беде товарищей по оружию. Но он должен был спасать деньги. Ведь это были не просто деньги. Это было оружие, которого так не хватало нашей Красной Армии. Это были самолеты, танки и пушки.
…Пробежав через садик, прадед оказался на краю рощицы, подступившей к самому городку. Сзади слышалась стрельба, потом грохнуло — наверное, танк выстрелил по машине из пушки. А потом наступила тишина. И в ней особенно явственно зазвучали чужие гортанные голоса. Что сталось со старшиной и его бойцами, оставалось только догадываться.