— А ты, бедный, будешь бегать туда-сюда.
— Конечно. Кто-то должен брать на себя самое трудное. А кто? Самый умный.
— Это кто же у нас самый умный?
— Папа, — глазом не моргнул Алешка. — Ну, иди, Дим, пока мама не пришла. Желаю тебе… как это? А! Семь футов под килем.
Ага, мне только дождика не хватало.
* * *
В роще было хорошо. Еще не жарко. Роса уже сошла. Вдалеке куковала ненормальная кукушка. И другие птицы тоже свиристели и каркали.
Я выбрал местечко поудобнее, наломал немного веток, настелил их, улегся на пробу. Неплохо. И башню хорошо видно, и бока не отлежу.
Потом разыскал чужую лопату и поставил ее на прежнее место. Лег на спину, закинул руки за голову. Надо мной шелестели и трепетали зеленые листья, сквозь них приветливо светилось синее небо, хлопотала в ветвях всякая мелкая птаха. Хорошая засада.
Солнце поднималось все выше, становилось все теплее. Делать было нечего, от скуки я задремал. Разбудил меня хриплый воронов карк. Я живо перекатился на живот, взглянул в сторону башни. Точно — возле нее уже топтался рыжий обормот Пашка. В руках его был тяжелый лом. Он поплевал на руки и начал с хаканьем долбить землю как раз в том месте, где Алешка «потерял» сто рублей.
В общем, наши догадки оправдались и подтвердились. Червяков и Пашка решили добраться до подземелья и завладеть сокровищами Марфуши. «А вот фиг вам!» — сказал бы Алешка.
Пашка между тем, поработав ломом, пошел в рощу, видимо, за лопатой. Он шел прямо на меня. Только этого мне не хватало! Я уже подумывал дать хорошего деру, но Пашка прошел мимо и почти сразу вернулся с лопатой. И так же яростно начал выгребать землю, камни и всякий мусор. Вот уж с кого пар-то пёр! Мне даже самому стало жарко. Не спуская с Пашки глаз, я нащупал в пакете, заботливо собранном Лешкой, бутылку с водой, не глядя отвернул пробку и сделал хороший глоток из горлышка… Хорошо, что Пашка был далеко и шумно гремел лопатой — я так громко икнул, что сам испугался. Это была не бутылка с фруктовой водой, а бутылка с подсолнечным маслом. Удружил братец!
Видно, Алешка так торопился и так был занят своими «руководящими» мыслями, что спутал на кухне бутылки. Схватил первую попавшуюся.
Пока я икал и отплевывался, Пашка снова сменил лопату на лом. Работал он здорово. Я ни разу не видел, чтобы он так яростно вкалывал на ферме. Оно и понятно: там — зарплата, а тут сокровища зовут. Несметные. И засохшая рука спящей красавицы.
Долго ли, коротко ли, но и кладоискатель Пашка утомился. Приставил к стене инструменты, присел на мшистый камешек и достал из сумки… громадную бутылку минералки. Я чуть не завыл от зависти. Хотя этот порок мне не свойственен. Я только Лешкиной ветрянке позавидовал.
Пашка, задрав голову, опрокинув над собой вверх дном бутылку, долго и жадно пил холодную пузырящуюся воду. А я только сглатывал комок в сухом горле — со вкусом ароматизированного подсолнечного масла. Ненавижу кладоискателей!
Я пошарил в сумке — вдруг Алешка положил туда что-нибудь освежающее, вроде огурца или помидора. Из освежающего нашел только пачку крекеров, которые и в дождливую погоду горло дерут, и два бутерброда с сухой колбасой — еще того лучше!
Пашка между тем поставил бутылку, пустую наполовину, взял лом и лопату и побрел в рощу — инструменты прятать. Как бы он не наступил на меня, умирающего от жажды и зависти.
И тут меня осенило! Как только Пашка исчез за деревьями, я вскочил и бросился к башне. Допить воду — мне хватило нескольких секунд. И еще я сообразил — бутылку не поставил на землю, а положил. Пусть думает, что она упала и вся вода вытекла. В яму, которую Пашка выкопал, я даже глянуть не успел — быстренько упорхнул в свое гнездышко.
И очень вовремя. Пашка вышел из рощи, зашел под воротные своды башни. Чертыхнулся на самого себя — мол, опрокинул бутылку, и опять сел на камень, закурил сигарету.
Я ждал, когда он уйдет. Но и он чего-то ждал. Точнее — кого-то. Дождался. Пришел продавец сувениров Червяков. Он был не при костюме, как в магазине, а в оранжевом комбинезоне, на спине которого было написано крупными белыми буквами: «Горстрой».
Что они там говорили, мне не было слышно. Но было видно, как Червяков заглянул в яму и явно чему-то обрадовался. Он постучал Пашку по плечу и показал ему большой палец.
В этот момент сзади послышался совершенно тихий шорох. И довольно громкий знакомый голос:
— Дим, у тебя водичка осталась? — Алешка присел рядом. — Очень пить хочется. А ты небось все выпил?
— Да нет, немного осталось, — мстительно ответил я. — Пей сколько влезет.
Алешка сделал глоток. И сказал, не изменившись в лице:
— Невкусная вода. Густая какая-то. Она, наверное, у тебя протухла. — И без всякого перехода добавил: — Червяков тоже к дяде Мифе заходил. Тоже про подземелье расспрашивал. И про сокровища.
— А ты откуда знаешь?
— А я потом тоже зашел. На плюшки. И все расспросил. И у меня, Дим, такая мысль выскочила! Пусть они для нас все раскопают, а потом мы их напугаем, и они умчатся в ужасе. Здорово? Я уже подготовку начал. Договорился с дядей Мифой, чтобы он Червякову побольше наврал про всякую нечисть в подземелье. А потом я еще и с бабой Астей договорился. С ее челюстью.
Как можно договориться с чужой челюстью, я спросить не успел. Потому что в это время наши конкуренты, которые скоро умчатся… не в машине, а в ужасе, о чем-то поговорив, направились в рощу. Наверное, рыжий Пашка покажет Червякову, где он спрятал лом и лопату. Чтобы Червяков после своего обеденного перерыва продолжил раскопки, а Пашка вернется на ферму и будет слоняться без дела.
Вскоре они ушли, а мы с Алешкой тотчас же помчались к Гремячей башне посмотреть, что там накопал рыжий обормот Пашка.
Нам понравилось. Яма возле стены уже была довольно глубока, примерно по колено. Но самое главное — в стене виделся полукруг из плоских камней. Будто свод над дверью. До верхушки двери Пашка еще не докопался.
— Он молодец, — с усмешкой похвалил его Алешка. — Старается. Посмотрим, как Червяков будет копать.
Мы решили забежать домой — пообедать и показаться маме на глаза. Наверное, она соскучилась.
Но мама не соскучилась, она искала по всей квартире подсолнечное масло. И обед поэтому готов не был.
— И куда я его дела? — морщила лоб мама. — Точно помню: была целая бутылка, я сама покупала. А что вы переглядываетесь? Лошадей своих маслом поили? Вот вам деньги, перекусите где-нибудь и купите масла. И чтоб я вас целый час не видела.
— А можно два? — смирненько спросил Алешка. — Ты не будешь скучать?
— Без вас? — Мама приняла свою любимую позу — руки в боки, нос в потолок. — Да я без вас целый день могу. И только счастлива буду. Кыш!
Мы послушно «кышнули» — вылетели из квартиры, как птенцы из гнезда. Быстренько перекусили в кафешке кофе с молоком и по две булочки с мясом. Нам понравилось.
— Дим, — сказал Алешка, — времени у нас много.
— Ну и что?
— Давай еще поедим.
Мы еще поели кофе с молоком и с двумя булочками с мясом. Так хорошо поели, что денег на масло у нас не хватило.
— Фигня, — сказал Алешка, когда мы уселись отдохнуть рядом с Губернатором. — Мы ведь пакет с припасами в роще оставили. Там этого масла — целая бутылка. Почти. Пошли, Дим. Заодно посмотрим, как там копается Червяков после обеда.
Мы пошли к Гремячей башне. Но обошли ее стороной, по краю рощи. Пакет был на месте, только в нем уже хозяйничали муравьи. И масло было на месте. И Червяков тоже. Но копал он плохо. Очень вяло. Копнет — подумает. Копнет — лоб себе потрет. Копнет — покурит.
— Дим, — шепнул мне Алешка. — Они так до зимы ковыряться будут. Надо их ускорить.
— А как?
— Соврем чего-нибудь. Или напугаем.
Мне немножко смешно стало. Два пацана как из-за угла выскочат, как заорут! И два взрослых парня испугаются и побегут копать яму. Поэтому я сказал с усмешкой:
— Давай им череп дяди Мифы подбросим.
— Ты что? Тебе его не жалко?
— Да я, Лех, не про его собственный череп, — мне даже как-то неловко стало, — я про тот череп, который у него в коллекции. Ивана-царевича, что ли?
— Это, Дим, потом. Я про этот череп уже придумал. И про бабушкину челюсть. Нам же не надо, чтобы они испугались и убежали. Нам надо, чтобы они поскорее копали. — Тут он задумался, но думал недолго, хлопнул себя в лоб ладошкой: — Придумал! Дим, ты позвонишь в милицию и скажешь, что под Гремячую башню заложили теракт. Здорово?
Вместо ответа я сунул ему под нос фигу. Алешка сразу согласился:
— Да, попадет тебе. Да и маме — тоже. Но это, Дим, ерунда. Главное, что толку никакого. Понаедут там… милиция, скорая, МЧС… Оградят там все пестрой лентой, и плакала горячими слезами наша спящая царевна… — Он опять подумал и опять звонко шлепнул себя в лоб. — Класс! Круто! Супер! Мы этого достойны! Не пытайтесь повторить!
— Я не буду, — на всякий случай сразу отказался я. Знаю я его «супер-пупер». И «не пытайтесь повторить».
— А тебя и не просят. Пошли, страху нагоним. Знаешь, как они забегают.
Я не стал говорить, что им не бегать надо, а копать. Все равно: когда у него идея или мысль, он никого, кроме себя, не слышит.
* * *
— Опять вы здесь? — «обрадовался» нам Червяков. — Я вам что сказал? — Он с удовольствием отставил лопату.
— А чего вы тут копаете? — Алешка ответил вопросом на вопрос. — А вы тут дядьку не видели?
— Какого еще дядьку? — насторожился Червяков.
— Ну этого… географа. С такой трехногой трубой. И с красавицей с мороженым.
— Что ты гонишь, пацан? Какой географ с трехногой красавицей?
— Не географ, — сказал я и уточнил: — Геодезист.
— Геодезист, — закивал Алешка. — Он тут местность снимает.
— Зачем?
— А вы не знаете? Эх вы! А мы зато знаем. Он сказал, что старую башню будут рес… забыл… Дим, ты не помнишь?
— Реставрировать, — вовремя врубился я. — Он сказал, что она здорово просела, и ее будут вытаскивать из земли.
— Ага, — подхватил Алешка. — Он ее всю облазил. И вниз поднимался, и вверх спускался… То есть наоборот. И сказал, что еще одна тетка придет, но не та, которая с мороженым, а совсем другая, тоже красивая, но с фотоаппаратом…
Червяков схватился за голову:
— Ну что ты трындишь? Какой фотоаппарат с мороженым?
— Ну эта тетка будет башню со всех сторон снимать. Чтобы географ знал, какой надо котлован рыть.
Ну, кажется, все. Теперь осталось только масло забрать.
Мы вежливо попрощались и пошли прогуляться в рощу. Когда я оглянулся, Червяков схватился за мобильник, а потом заработал лопатой, как экскаватор ковшом. Только брызги летели.
С маслом ничего не случилось, оно даже не протухло. Когда мы пришли, мама чего-то делала в ванной, и Алешка потихоньку поставил бутылку с маслом на место, в шкафчик над столом.
— Нагулялись? — спросила мама. — А я решила вам блинчики испечь. Масло принесли?
Мы сделали вид, что сильно растерялись, и еще сильнее смутились.
— Забыли? — ахнула мама. — Марш обратно! И чтобы без масла я вас не видела! Обормоты!
— Ма, — сказал Алешка, — ты не расстраивайся. Вот скоро папа приедет…
— Вот он приедет, и я ему все про вас расскажу!
— И мы тоже все про тебя расскажем.
— Интересно! — руки — в боки, нос — в потолок. — Интересно, что это вы ему про меня расскажете?
— Что ты нас пять раз из дома выгоняла за маслом. А масла у тебя — полная бутылка.
— Где? — возмущенно воскликнула мама. — Где? Где оно? — и она стала сердито раскрывать все дверцы на кухне, даже дверцу под мойкой, где стояло помойное ведро.
И распахнула с треском дверцу шкафчика над столом:
— Где? — Тут мама замолчала и посмотрела на бутылку с маслом как-то бочком. Как птичка на незнакомого червячка. — Странно. Пять минут назад его тут не было.
— Ты его просто не заметила, — сказал Алешка. — Ты сама говорила, что всегда по жизни смотришь вдаль. А бутылка у тебя под носом. Вот ты и не заметила.
— Да? Ты так думаешь? — мама уже пришла в себя. — Подойди поближе, мой родной. Правым ухом.
— Я лучше попой, — сказал Алешка.
Глава VIII. ЧЕЛЮСТЬ В КОЛОДЦЕ
За обедом, который стал ужином, мама сказала:
— У вашей бабушки Аси и у моей мамы скоро день рождения. Что мы ей подарим?
— Новую челюсть! — ляпнул Алешка.
— А зачем ей новая челюсть? — изумилась мама.
— Чтобы она нам старую отдала. Поносить.
— Тебе еще рано.
— Ну, ладно, пусть у нее запасная будет. А то, знаешь, как бывает? Наклонится бабушка над колодцем и ахнет: «Ах, какая глубина!» И выронит этим ахом свою челюсть. На дно колодца. А мы потом доставай, да?
Мама зажала уши и закрутила головой:
— Зачем моей маме ахать над каким-нибудь колодцем? Как все-таки папа не вовремя уехал!
И как все-таки Алешка умеет подвести наивного человека (вроде нашей мамы) к нужному повороту.
— Ничего, мам, он скоро приедет. Он, наверное, тоже соскучился. Он так будет рад! Особенно если ты встретишь его в своих новых шортах и в своей сомбрере.
— Вот еще! — маме было приятно.
— Ты только в них немного походи. Тебе надо к ним привыкнуть. Чтобы они на тебе хорошо сидели.
Мама опять хотела закрыть уши, но все-таки возразила:
— Что ж это я буду в шортах по городу ходить? Это не совсем прилично.
— Мам, — сказал я, — там такие пузатые мужики в трусах ходят, им прилично?
— А ты, мама, — добавил Алешка, — и не мужик, и не пузатая. Но если не хочешь по городу пройтись, пойдем с нами. Мы тебе покажем Гремучую башню. Она, мам, такая старинная, что вот-вот на кого-нибудь рухнет.
— А я тут при чем? — испугалась мама. — Я вовсе не мечтаю, чтобы на меня рухнуло что-нибудь старинное.
— Мам, — Алешка сделал свои голубые глаза отчаянно синими. — Мам, я тебя очень прошу. Сфотографируй эту… как ее… Дим, как называется?
— Реликвию, — подсказал я. — Она такая величественная. У тети Зины никогда не будет такой фотографии.
— И такого рассольника, — зачем-то добавил Алешка.
— Ладно, — согласилась мама, — как-нибудь выберусь с вами полюбоваться окрестностями и реликвией.
— Как-нибудь нельзя, — испугался Алешка. — Она, мам, оседает в землю. За ней археологи плохо смотрят. Как-нибудь придешь, а ее уже нет, одна макушка торчит.
— Ну хорошо, хорошо. Пойду завтра с вами любоваться окрестностями и дышать загородным воздухом.
* * *
Утром мама надолго застряла перед зеркалом. Будто не она должна была фотографировать реликвию, а ее должны были снимать на обложку журнала.
Потом она повесила на плечо свой любимый фотоаппарат, еще раз покрасила ресницы и губы, еще раз придирчиво себя осмотрела и осталась довольна.
— Супер, — сказал Алешка. — Я бы мимо тебя не прошел. Обязательно оглянулся бы.
Мама щелкнула его в нос, и мы пошли фотографировать Гремучую башню.
Время мы с Алешкой рассчитали точно — работы под сводом были в самом разгаре. Рыжий Пашка так молотил ломом, будто сражался за родину. Торопился. Ничего, сейчас еще быстрее заработает.
— Что это он там молотит? — спросила мама.
— Археолог, — объяснил я.
— Черепушки старые собирает, — объяснил и Алешка.
Но маме археолог с черепушками уже был не интересен. Она вся погрузилась в очарование старины.
— Боже мой, какие камни! Седая древность. Сколько всего видели эти стены.
— В этих стенах твой дед прятался, — сказал я. — Во время войны.
— Как я рада, что вы меня сюда привели! Я должна эти мшистые стены запечатлеть навеки.
И мама стала ходить вокруг башни и щелкать камерой. Она снимала ее стоя, на корточках, лежа. Она то подходила вплотную ко мшистым камням, то отходила подальше. И со стороны так и казалось, что она не просто снимает для семейного альбома, чтобы Зинке показать, а работает.
Рыжий Пашка пялил на маму глаза, в которых таились испуг вперемешку со злостью.
А мы больше всего боялись: вдруг он узнает маму, ведь он ее видел на конезаводе. Но, по правде говоря, мы сами ее узнавали с трудом. Шортики с широким поясом, кроссовки, широкополая шляпа и темные очки. Пашка явно нашу маму не узнал, да еще и поверил, что она снимает башню для будущих реставрационных работ.
— Послушайте, археолог, — наконец обратила на него внимание мама, — что же ваши коллеги так плохо сохраняют наши исторические реликвии? — И она лихо сдвинула свою тростниковую шляпу набекрень.
Пашка что-то промямлил, но мама его не дослушала.
— А где тут наверх подняться?
— Пожалуйте сюда. — Пашка засуетился.
Мама, проходя мимо его раскопок, заглянула в яму:
— Доски какие-то. На дверь похоже. — И мама отважно зашагала по каменным ступеням наверх.
Там, на площадке, она с восторгом оглядела окрестности, сделала несколько снимков. И стала дышать свежим воздухом.
Я наверх не полез, остался с Пашкой.
— Что за тетка? — сразу спросил он. — Я ее где-то видел.
— Это не тетка. Это архитектор. Из Москвы.
— А чего ей надо?
Мне было не до его вопросов. Я косил глаза на здоровенную яму.
— Да ничего ей не надо. Начальству надо снимки получить. Чтобы проект утвердить. Как башню поднимать.
В том краю ямы, что примыкал к стене, полностью обнажился свод. В глубине его обозначилась верхушка двери, сбитой из потемневших досок. А за этой дверью — золото, брильянты. Которые хотят захапать два проходимца.
— И когда они будут ее поднимать?
— Кого? Марфушу?
— Какую еще Марфушу? Башню!
— Во вторник, — ляпнул я, не задумываясь о последствиях. А что, Лешке можно, а мне нет? Правда, Лешка что бы ни ляпнул, обязательно вывернется. Ну что ж, иногда можно и у младшего брата поучиться.