– На что – на это?
– На любовь?
И у него внутри вдруг все заныло. Да так ощутимо, будто он больной зуб снова шевельнул.
Что ответит? Как рассмотрит? Он ведь ей почти предложение делает. Вдруг высмеет? Вдруг пошлет? Вдруг не поймет и снова напомнит, что они при деле важном, и не время, и все такое. Но она вдруг проговорила серьезно:
– На любовь я смотрю положительно, Иванцов. Но!
– Что?
– Твоих баб я не потерплю. Так и знай!
– Понял. – Он просиял, вдруг обнаружив солнечный отсвет на черной, влажной после дождя коре облетевшего клена. – Только ты!
– Ладно, не сильно там радуйся. Я тот еще подарочек. И к тому же я приехала. Пока… О, кажется, господин Смирнов дома. Его машина… Так, стоп, либо отъезжает, либо только что подъехала. Все, Сережа, я помчалась, мне некогда!
Если бы к воротам нужного ему дома не подкатила старенькая малолитражка, он точно, невзирая на запрет, помчался бы к жилищу Смирнова. И стал бы верным псом дожидаться возвращения своей хозяйки. Просто сидел бы и ждал. А потом смиренно выслушивал упреки. И ничего страшного, ему с ней нравилось быть подкаблучником. Приятно было ощущать свою внутреннюю уверенную силу, способную защитить милое разбушевавшееся создание.
Но пока…
Малолитражка остановилась. С водительского сиденья выбралась та самая пожилая женщина с сизыми кудряшками, крепко сжатым бесцветным ртом и недобрым подозрительным взглядом непроницаемо темных глаз.
«Такой на глаза лучше не попадаться, – вдруг подумал Иванцов. – У нее заранее готова для тебя оценка при встрече. И такая наверняка все всегда видит, и все про всех всегда знает».
Странно, что в прошлый его визит она отмолчалась. И когда после смерти Виталия Рыкова с ней говорили, тоже молчала. Хотя что то да должна была рассказать. Хотя бы каким то недобрым словом отметила бы молодую вдову. А то ведь полный молчок.
– Степанида Гавриловна, день добрый, – Иванцов шустро подхватил два больших пакета из супермаркета. Улыбнулся прямо во вспыхнувшие злобой глаза. – Позвольте, я помогу?
– Вы прямо как бандит или вор подкрадываетесь! – проскрипела та до невозможного неприятным голосом. – Все вынюхиваете? Говорю сразу: доносить на соседей не стану! Последнее дело – на соседей доносить! У меня от таких доносов семьи не стало. Деда с бабкой по соседскому доносу в лагеря сослали. Мать – в детдом. Там она выросла идиоткой чертовой. Меня родила и оставила с отцом. Алмазы уехала в горы искать, идиотка чертова! А папаша пил! Дрался! Пришлось выходить замуж рано.
– Так с мужем то повезло, я думаю, – Иванцов выразительно окинул взглядом огромный дом, возвышавшийся по ту сторону забора.
– С мужем – да. Все остальное… Ни семьи, ни детства, ничего! И все из за соседских срамных доносов! Не стану доносить, так и знайте!
– Хорошо. Согласен. Но поговорить то мы можем?
– О чем? О соседях?
– Вы знаете, не совсем о них, – вдруг нашелся у него выход. – Речь пойдет об одном журналисте…
– Это который все сновал тут и подсматривал? А машину, сволочь такая, мне прямо под забор ставил, – злобно перебила его женщина. – Ох и сволочь! Все вынюхивал и вынюхивал! Эта братия еще хуже, чем… соседи!
Иванцов послушно прошел в ворота, дождался, когда она их запрет, пошел чуть сзади хозяйки с огромными, будто цементом набитыми, пакетами к крыльцу.
– Входите и разувайтесь, – скомандовала она, переступая порог. – Мне без разницы, кто вы! Следить в моем доме не позволено никому!
В прошлый раз Иванцову разуваться не пришлось, потому что не пришлось побывать и за порогом. Говорили на улице. Говорили быстро, отрывисто и без лишних откровений. Сейчас, ступая в носках по невозможно чистому полу Степаниды Гавриловны, он на информацию надеялся изо всех сил. А иначе чего ради он терпит эту грымзу?
– Чай и кофе предлагать не стану, – скользнула она темными глазищами по Иванцову.
– А я и не попрошу, – выговорил он со смиренным вздохом, хотя очень хотелось добавить: сволочь ты старая.
– Идем в гостиную!
Он пошел. Присел на краешек глубокого кресла, осмотрелся. Чисто до стерильности. Нарядно и даже богато. Но неуютно. Не обжито. Как в музее. У них с Альбиной лучше, много лучше, хотя и хозяйка она аховая. Она разбрасывает, а он следом собирает. Он готовит, она ест и нахваливает. Его все устраивало, и даже нравилось контролировать дом.
– Итак, что хотелось узнать про журналиста?
Степанида Гавриловна, сняв верхнюю одежду, осталась в сером брючном костюме и водолазке, высоко подпирающей ее отвисший подбородок. Она села на диване напротив.
– Все! – Иванцов развел руки с улыбкой.
– Чем это он так интересен, этот проныра? – Она удивленно выпятила губу. – Неприятно вел себя. Приезжал всегда по темноте. Пристраивался когда где со своим фотоаппаратом и щелкал и щелкал без конца.
– Что щелкал, простите?
– Да соседский двор. Вдову эту с ее мамашей малахольной.
Она брезгливо скривила бесцветные губы, и у Иванцова заныло в груди. Неужели и их терпеть не может? Может, эта неприязнь подвигнет ее на болтливость?
– А чего их фотографировать? – с осторожным недоумением, будто у самого себя, спросил Иванцов. – Люди как люди.
– Ага! Да! Видела я, в чем эти люди впервые сюда пришли. И в чем сейчас отсюда выходят!
– Не понял? – Иванцов округлил глаза.
– Вдова эта точно была из проституток! Точно!!! Явилась в первый раз почти без юбки, на платформе, с губами, как у макаки зад! И мамаша в вязаной кофте и с пакетом! Тьфу! А покойничек то, дурак дураком, прыгает вокруг них, двери открывает. Ой! – Степанида Гавриловна стукнула себя в грудь сухоньким кулаком. – Нашел дам из высшего общества! Подзаборные они, точно подзаборные! Но за это и поплатился! Допрыгался. Ушел на тот свет молодым бугаем. Так, дурак дураком!
И она, выдав невероятно длинную тираду, замкнулась. Сверлила Иванцова недобрым взглядом и молчала.
– А чего же вдруг журналисту понадобилось снимать, а? – снова, будто мысли вслух, проговорил задумчиво Иванцов. – Ладно, компромат бы собирал для живого мужа. Мужа нет, помер. Чего ему нужно то было?
– Не знаю, – отрезала Степанида Гавриловна и нетерпеливо глянула на дверь. – И знать не желаю! Они – журналисты эти – вечно носы свои суют в чужие дела, за что потом по голове и получают!
– Что??? – Иванцов сорвался с кресла, будто нащупал задом сто три иголки. – Он таки получил?!
– Не знаю! – зло оборвала его любопытство хозяйка. – Отстань!!!
– Вот уж нет, Степанида Гавриловна! Вот уж не отстану! И если понадобится, ночевать у вас тут останусь, пока вы мне всего не расскажете.
– Чего всего? Чего всего??? – Она испуганно отпрянула от Иванцова, вжимаясь в диванную спинку. – Я полицию вызову!
– Я сам полиция! – взревел он.
– И что? У вас сейчас по голове не гладят за нарушения!
– А за утаивание сведений у нас даже в тюрьмы сажают, понятно?!
Он ее таки додавит! Он не уйдет сегодня ни с чем, как в прошлый раз! В конце концов, сколько будет им с Альбиной мешать это гиблое дело?! Сколько будет меж ними витать дух погибшего Влада?
– В тюрьму… – эхом повторила Степанида Гавриловна, прижимая к груди оба сжатых кулака. Взгляд ее заметался испуганно, потерянно. Она всхлипнула вдруг и пробормотала: – Так и знала… Так и знала, что и на мне лежит проклятие. Видать, на роду у нас написано: иметь проблемы из за соседей.
– Вы можете совершенно спокойно этих проблем избежать, – вполне миролюбиво продолжил Иванцов, присаживаясь к ней на диван. – Просто расскажите, что знаете.
– Ой, да что я знаю то?! Что?! Что Виталькин водитель смазливый постоянно тискал молодуху? Что мамаша ее к нему в штаны постоянно лазила? От этого молодые бизнесмены не умирают!
– Совершенно верно, – поддакнул Иванцов. – Они умирают обычно, когда дико начинают мешать.
– Аххх… – воскликнула она со странным гортанным шипением. – Думаете?!
– Думать я могу что угодно, мне надо точно знать. А вы вот помочь не желаете!
– Да как же? Я готова! – Она обрадованно выпрямилась, чуть пионерский салют не отдавая. Глянула на него с надеждой. – А… А мне зачтется?
– Непременно, Степанида Гавриловна! Непременно!
Честно, Иванцову хотелось ржать в полный голос над этой полоумной бабой. В другое время он, может, так и сделал бы. Но не сейчас.
– Спрашивайте! – повелела она.
– Итак, начнем с самого главного… С журналиста! Когда вы в последний раз видели его, Степанида Гавриловна?
– Числа не помню, – поспешно ответила она. – Но это было как раз в тот день, когда он нагло осмелился забраться на чужую частную территорию и когда он получил за это по башке.
– С этого момента поподробнее, пожалуйста, – Иванцов сощурился. – Меня интересует все!
– Особо ничего и не было. – Взгляд ее ушел внутрь, она принялась вспоминать, бездумно покручивая серую глянцевую пуговицу на пиджаке брючного костюма. – Он приехал, как всегда, по темноте. Забрался на стремянку, он ее с собой возил в машине. И начал щелкать.
– Камера была при нем в тот вечер?
– А как же! Он с ней даже мочиться ходил! Ко мне под забор, между прочим, сволочь!!! – скрипнула она зубами. – Сколько раз порывалась высказать ему, да… Боязно было! Еще снимет меня на камеру эту да по телевизору покажет. Конфуз же!!!
– Дальше, про тот вечер! – прикрикнул на нее Иванцов.
Он вдруг запереживал за Альбину. Нечаянно нажал вызов на телефоне, а она вдруг оказалась недоступна. Что за черт?! Отключила телефон намеренно, чтобы не мешал общению? Будем надеяться, что так.
– В общем, он прыгал по стремянке, прыгал, а в окнах то темно. А видно, что с другой стороны дома, со двора, какой то свет пробивается. Он тогда камеру со стремянкой убрал в машину. Кому то позвонил и полез через забор. Наглость же, так?! – возмущенно сверкнула она в его сторону глазами.
– Наглость, – поддакнул он и в четвертый раз набрал номер Альбины – то же самое. – И чем все кончилось? Его вылазка чем закончилась?
– Ага! Тут мне пришлось перебраться к другим окнам, чтобы видеть обратную сторону дома Рыковых, а это на третьем этаже. Пока я туда поднималась, журналист этот на земле растянулся перед слуховым окном, оно почти вровень с землей. Лежит себе и лежит. Подглядывал, стервец! Это же их хлеб, за людьми подсматривать! Сенсацию искал, сволочь! А какая сенсация то, господи! Кому было на улице неизвестно, что у водителя и хозяйки роман! Все знали!
– Все? – удивленно моргнул Иванцов. Он вот лично не заподозрил ничего такого, он вообще думал о Насте как о добродетельной женщине.
– Ну или почти все!
– Дальше?
– А дальше ее мамаша вышла из дома, пошла бродить по двору. Она все время ночами бродила, как сторож! – фыркнула Степанида Гавриловна. – Каждый вечер почти ходила, а журналиста не замечала прежде. Но в тот-то вечер он попался.
– Каким именно образом?
– А таким, что застукала она его за неприглядным занятием и по голове чем то огрела.
– Огрела таки? – Иванцов сложил руки домиком, вспоминая их общие с Альбиной версии, была и такая.
– Да видать, сильно ему врезала, раз пришлось им его потом без чувств в машину тащить.
– Им? Кому им?
– Водителю и мамаше. Она, когда его огрела, перепугалась, видно. Кинулась бегом в дом. Почти сразу вернулась с водителем. Тот к воротам сбегал. Вернулся. Подхватили журналиста за руки и за ноги и поволокли к задней калитке. У нас у всех тут такие имеются, потому что на той стороне улицы как раз аптека и магазин через проулок. Я раньше туда ходила, но потом там строительство кто то затеял, все перерыли и…
– Так потащили они его, и что дальше?
– Ой, вот тут мне пришлось с третьего этажа спуститься, туда, откуда проулок хорошо просматривается и машина этого проныры. Но пока я шла, они, видать, его уже погрузили. И он, может, и в чувство пришел, потому что, пока я спустилась, машина как раз с места трогалась.
– А водитель вместе с мамашей вдовы обратно вернулись? Если журналист уехать сумел?
– Так… Минуточку! – Она всплеснула руками и минуту рассматривала Иванцова с интересом. – А ведь вы правы, молодой человек! Водитель то не вернулся обратно. Мамаша одна приковыляла! Значит… Значит, водитель этот машину погнал из проулка, а журналист без сознания в машине был. Да, точно! Я вспомнила! Два раза дверь у машины хлопнула. Значит, два человека садились. И если мамаша обратно пошла, тогда это… Да, Денис уехал вместе с журналистом. Так ведь?
– Выходит, так.
– Он его в полицию отвез, да? – вдруг спросила она неуверенно и скомкала водолазку на груди. – Так ведь?
– Я не знаю, куда он его отвез, Степанида Гавриловна, – Иванцов встал с дивана, направился к двери. – Но никуда тот журналист не доехал той ночью.
– Как это?! – Она семенила за ним следом, пытаясь заглянуть в лицо. – Как не доехал?
– Погиб он!
Иванцов резко остановился, и хозяйка врезалась в него. Испуганно пискнула. Извинилась.
– Нашли его той ночью на трассе под его же собственной машиной. Мертвым и дико изуродованным.
– Убили!!! – со стоном произнесла она, воздевая руки к потолку. – Они его убили???
– Возможно, – и он не удержался от упрека: – А вы вот все молчали!
– Оххх… – снова выдала она гортанное хрипение. – А мне за это ничего не будет? Я ведь все, все расскажу! Все, без утайки! Чего уж теперь молчать?! Я не хочу из за соседей, как бабка с дедом…
Глава 18
Альбина едва не сбила с ног Смирнова Владлена Егоровича. Конечно, это был тот самый дядька, с которым она столкнулась в квартире Влада. Только одет он теперь был несколько иначе. Из-под короткого кашемирового полупальто виднелся край дорогого пиджака, брюки в тон. На шее – шелковое кашне. На указательном пальце правой руки – массивный перстень с загадочным синим камнем с не менее загадочной золотой вязью вокруг него.
Они, столкнувшись, оба ойкнули, отступили и уставились друг на друга. Дверь в дом осталась приоткрытой, и там Альбина заметила какое то движение.
– Здравствуйте, – чуть склонила она голову. – Вы меня узнаете, Владлен Егорович?
– Вас? – Он нахмурил кустистые брови, тронул себя зачем то за нос, покрутил головой. – Что то не припомню. А должен?
– Ну, мы с вами в квартире Влада встречались. Альбина! Альбина Парамонова, сотрудник полиции.
– Нет, извините. – Он обескураженно развел руками. Нетерпеливо шагнул чуть в сторону и вперед, намереваясь ее обогнуть. – И, к слову, мне дико некогда.
– Но вы ведь мне отдали его мобильник! Как же так?! – возмутилась она и обнаглела настолько, что ухватила его за рукав.
– Мобильник? – Он с такой злостью сверкнул глазами в ее сторону, что держать его за рукав у нее пропала всякая охота. – Я не помню никакого мобильника. Я же сказал: я тороплюсь!
– Но… Но может, я вас подожду, а?
Она чуть не расплакалась. А чего ждала? Что он – богатейший из богатых их региона, высокомернейший из высокомерных дядька, не простивший оплошности даже своему племяннику, – вдруг рассыплется в извинениях? Признается, что сновал по квартире Влада в старых трениках и растоптанных тапках? Что подхватит ее под руку и поведет обратно в дом, наплевав на любые свои неотложные дела?
– Меня? Подождете?! – изумился он, что, собственно, выглядело вполне нормальным. – С целью? Нам разве есть о чем говорить?
– Да! – Она прикусила губу, которая тряслась, как от тика, до того ей было обидно. – Нам есть о чем поговорить. Вот здесь… – тут она выхватила из кармана пластиковый конверт, в котором был диск с записью. – Вот здесь есть пара фотографий с мобильника Влада.
– Каких фотографий, девушка?! – Он начинал закипать. – О чем вы?!
– Здесь фотографии, компрометирующие одну молодую вдову, за которой наблюдал Влад Сиротин, мой бывший парень. И результатом его наблюдений стала его преждевременная смерть. И следил он за ними…
– Молча-а-ать!!! – вдруг страшно заорал на нее Сиротин, сделавшись багровым, резво метнулся к двери в дом, распахнул ее пошире и буквально втолкнул туда Альбину. – Хочется приключений на зад? Ты их получишь! Сидеть и ждать! Мария!
За спиной Альбины какая то женщина отозвалась слабым голосом.
– У меня гостья! Пускай подождет! Я недолго! Предложи ей чаю, что ли. Или кофе. Спроси, чего она хочет!
И выскочил из дома с удивительной для его грузного тела скоростью.
– Вот так… – буркнула Альбина, поискала глазами, куда бы присесть, и шагнула к плетеному креслу слева от входа.
Усевшись, она взглянула в спину женщины, которая, забыв поздороваться, мелкими шажками двинулась в сторону кухни.
– Эй. Эй, погодите! – окликнула она ее, та даже не обернулась. – Не стоит из за меня беспокоиться! Я ничего не хочу.
Женщина не послушалась, скрылась за дверью кухни. Вскоре загремела посуда, и по холлу поплыл восхитительный кофейный аромат.
«Ну и ладно, я не против, – решила Альбина, расстегивая куртку. – Выпью кофе, посижу, подожду, если получится, разговорю эту самую Марию. Служанка, очевидно. Может, она что нибудь расскажет про суровый норов своего хозяина». С какой стати он сделал вид, что ее не знает? Он узнал ее точно! И не дал договорить про свое участие в деле гибели Влада. Совесть гложет? Он ведь его вовлек. Но ведь хотел же разобраться в причинах его гибели, хотел! Чего сейчас виляет? Она ему в клювике, можно сказать, доказательства принесла. Что то еще узнает Иванцов. Не мог он без ничего явиться, не мог.
– Эй! – вдруг позвали ее с кухни, не появляясь в дверном проеме. – Вы не могли бы выпить кофе здесь? А то мне некогда, нужно отойти?
– Не вопрос, – пожала она плечами.
И про себя подумала, как дико занят народ, населяющий этот дом. Ну все буквально торопятся! От хозяина до прислуги.
Она вошла в кухню, порадовалась, конечно, за людей. Живут шикарно, устроенно. Все сверкает. Сияет, пахнет вкусно. Кофейник на серебряном подносе, чашечка с блюдцем. На блюдце – шоколадное печенье с орехами. В сахарнице – кусочки сахарные, рядом щипчики. Супер! А ее сахарница вечно была в сталактитах. Спасибо Иванцову, отмыл, отскреб. Хороший он все же! Надо было, наверное, с ним сюда ехать. Как то не вышло контакта со Смирновым. Что то мутит дядька. А что?