Но вот теперь, судя по всему, выходило, что у «Рыси» дела совсем даже неплохи: товарищам Экмана удалось с первого же захода задать жару более крупному риксскому кораблю.
А рядовой Сид Экман попал не в самое лучшее положение. Прямо скажем, в поганое.
Из тех морских пехотинцев, которые были высажены на Легис, его послужной боевой список оказался самым внушительным, он насчитывал три десантирования, и поэтому Экман был назначен командиром на время проведения этой атаки. Под его командованием находился злополучный взвод легисской милиции, окруживший невероятно опасную риксскую диверсантку. Рикса-боевика загнали в ее собственное логово, которое она за несколько недель основательно укрепила. Кроме того, ее ледяная пещера находилась всего в одном километре от северного магнитного полюса планеты, и дикое электромагнитное поле Легиса вытворяло нечто невероятное с милицейской аппаратурой и амуницией. Термальные датчики барахлили, от дистанционно управляемых дронов не было никакого толка, взводный робот-сапер лениво бродил по кругу – и это при том, что система внутренней навигации давала ему четкое указание двигаться по прямой.
Мало всего этого – так еще отказала тяжелая артиллерия, которая должна была предоставить Экману огневую поддержку. Что-то там такое у них перемерзло. В итоге излюбленная стратегия Экмана, выражавшаяся в том, чтобы спокойненько выследить и пометить жертву рентгеновскими лазерами, а потом расстрелять с холма управляемыми снарядами, – так вот, эта стратегия в данном случае сработать никак не могла. Поддержка с воздуха также исключалась. Какие-то призраки, будь они трижды неладны, несколько раз за последние несколько недель нападали на гражданские самолеты в районе полюса, и у командования местной милиции сложилось четкое убеждение: риксский гигантский разум способен захватить все, что только летает по воздуху.
Милицейские шишки ужас как боялись гигантского разума, хотя тот, похоже, куда-то испарился после кошмарного сбоя в сети, случившегося несколько часов назад. В итоге они взяли да и сделали так, что отряд под командованием Экмана отправился на задание, будучи специально изолированным от электронных средств коммуникации, отрезанным даже от собственной, надежно защищенной военной инфоструктуры. Экман был лишен синестезического дисплея, не имел возможности виртуально общаться со своими так называемыми солдатами. Он даже радиосвязи с ними не имел, Господи Всевышний!
Приходилось довольствоваться жестами, – поспешно придуманным сигнальным кодом. Пока что с помощью жестикуляции командование взводом кое-как, но осуществлялось. Экман жалел о том, что не захватил горны и барабаны.
И вообще, атакующая группа подвергалась совершенно ненужной опасности. Рикс-боевик угодила в капкан здесь, в приполярье. Поисково-спасательный флаер, которая она выкрала, был безнадежно поврежден и не подлежал ремонту. Военный спутник без труда обнаружил приземлившийся флаер. Его черная бронированная сталь была отлично видна на белом снегу. Как ни странно, рикс даже не удосужилась закамуфлировать флаер, не бросила на него даже пары пригоршней снега. Сейчас Экман видел флаер через полевой бинокль, снабженный усилителем изображения. Хотя бы этот прибор работал, и за то спасибо! Машина сильно пострадала, пересекая линию заграждения, оборонявшую центр связи. Может быть, этот флаер еще мог бы оторваться от земли, но больше двух-трех километров вряд ли бы пролетел.
Ну, так почему бы просто не продержать рикса-боевика в окружении? По крайней мере до тех пор, пока не появилась возможность прикончить ее с помощью артиллерии. Дистанционно управляемых дронов. С воздуха. С помощью чего угодно, кроме пешей атаки.
Милицейские шишки юлили перед Экманом, пытались оправдаться за то, что втянули морскую пехоту в это рискованное предприятие. Они хотели допросить заложницу (или изменницу), находившуюся вместе с риксом, поэтому полное уничтожение холма и пещеры в их планы никак не входило. Экман не стал напоминать им о том, чем закончилась последняя операция по спасению заложников, которых удерживали риксы.
Рядовой морской пехоты тяжело вздохнул и, подняв вверх правую руку, сжатую в кулак, разжал и выставил три пальца. Через секунду медленно поднялся на ноги третий отряд. Милиционеры вопросительно переглянулись между собой – дескать, правильно ли мы поняли команду. Экман выбросил руку вперед, параллельно земле, и распрямил пальцы. Третий отряд двинулся вперед.
Щеки Экмана противно покусывал полярный мороз, но все же он слегка усмехнулся. Впервые на его памяти язык командной жестикуляции заработал.
Экман остановил третий отряд и снова велел ему залечь. Затем он отвел немного назад второй отряд – на самом деле большей частью для того, чтобы узнать, хорошо ли они понимают приказ «отступать». Еще несколько минут Экман занимался тем, что без всякой цели тасовал вверенные его командованию милицейские силы возле холма – вернее, цель была все та же: убедиться в том, что его подчиненные хорошо понимают язык жестов. Картина напоминала ту, какая наблюдается во время шахматной партии, когда игрок делает совершенно ненужные ходы, загнав соперника в угол. Милиционеры начали делать кое-какие успехи. А рикс, насколько понимал Экман, похоже, вообще не догадывалась о том, что ее окружили. Непрекращающийся вой ветра заглушал звук шагов, трудно было заметить наступающих людей и с помощью электромагнитного сканирования. Вероятно, оборудование уровня каменного века, которым был экипирован взвод под командованием Экмана, все-таки давало ударной группе определенные преимущества.
Но конечно же, рядовой Экман охотно променял бы все возможности застигнуть рикса врасплох на пару-тройку боевых вертолетов. Желательно – класса «Пума», и чтобы вели их имперские пилоты.
Однако следовало приступать к активным действиям.
Экман медленно спустился вниз по склону холма. Он понимал, что как только прозвучат первые выстрелы, вся организованность рассыплется, если только подчиненные не будут его видеть. «Проклятье, – думал он, – все и так рассыплется». Но, по крайней мере, снизу он и сам мог бы пальнуть хоть пару раз. Во время спасательной операции во дворце Экман потерял несколько друзей, хотя там засело всего-то семь риксов. И если бы ему повезло с метким выстрелом здесь, на полюсе, он бы сумел хоть как-то смыть позор той неудачной атаки.
Экман пополз по-пластунски ко входу в пещеру, но задержался, чтобы дать знак первому отряду идти вперед и заходить слева. В состав первого отряда входило несколько опытных технарей. Экман поднял вверх большой палец, и командир отряда – девушка по фамилии Смайте – обрызгала снег и лед перед пещерой и прямо на входе в нее специальным спреем, растворявшим моноволокно. Судя по тому, что в ответ ничего не зашипело, никаких барьеров на входе в пещеру установлено не было.
Экман прополз еще немного вперед, продолжая держаться впереди взвода. При том, что все подчиненные находились позади него, он имел возможность настроить свой мультиган на режим стрельбы с наибольшим радиусом. Парализующие заряды убить не могли, но все равно были довольно неприятными по ощущению. А если бы Экману удалось парализовать рикса хотя бы на мгновение, то уж кто-то из начавших панически палить милиционеров непременно в нее попал бы – хотя бы одна пуля из тысячи.
В пещере было темно. Экман помедлил, чтобы отладить ноктовизор, хотя и понимал, что с помощью этого прибора холоднокровную рикс разглядеть вряд ли удастся. Он заполз внутрь. Внезапно наступившая тишина показалась странной после непрестанного завывания ветра.
А потом рядовой Экман услышал звук. Звук исходил из глубины пещеры и эхом отлетал от гладких, обработанных лазером стен, выглядевших почти как мраморные.
Словно бы кого-то тошнило – или кто-то кашлял.
Экман и не представлял, что риксы болеют. Наверное, это кашляла заложница. Был в этом звуке какой-то надрыв, какая-то тоска. Экман мысленно содрогнулся. Однако, как бы то ни было, тоскливый звук прикрыл его приближение.
Экман поднял кулак. Это был приказ первому отряду не подходить ближе, пока они не услышат выстрелы. В гордом одиночестве рядовой пополз глубже в пещеру.
Теперь он увидел свет, отражавшийся от ледяных стен. Огонь мерцал, похоже, в той же стороне, откуда слышался кашель, и Экман пополз туда. Он понимал, что ему следует периодически разбрызгивать перед собой антимоноволоконный спрей. Даже при том, что он полз со скоростью улитки, моноволоконные растяжки были способны разрезать руку или ногу, а ты бы только потом заметил тончайший надрез. Но что-то было в этом жалком, тоскливом, животном звуке такое, что влекло Экмана вперед и заставляло забыть об осторожности. Инстинкт подсказывал ему, что преимущество – на его стороне.
Морской пехотинец поднялся на ноги, Звук слышался из-за ровно опиленного ледяного угла. Экман сглотнул подступивший к горлу ком. Вот-вот это должно было произойти. Он встретится один на один с боевиком и прикончит ее.
Экман двинулся вперед, даже не успев подумать о том, какое это безумие.
Он медленно, держа мультиган наготове, вошел в небольшое, выгороженное во льду помещение. Стоило ему хотя бы слегка нажать на спусковой крючок – и он бы разнес тут все к чертям собачьим.
Прямо перед ним сидела рикс-боевик, обхватив голову руками.
Господи Всевышний, ну и видок же у нее был! От волос остались жалкие клочки. Руки и лицо – красные, все в волдырях, в копоти и запекшейся крови. Нос посиневший и распухший, явно сломанный. Противопожарный костюм почти весь расплавился, налип на гиперуглеродные суставы и свисал с них наподобие клочьев блестящей облезающей кожи. На полу рядом с риксом натекла лужа полузамерзшей крови. Экман разглядел по меньшей мере три раны на животе у боевика.
Наверное, кроме того, у нее было задето легкое. Жуткий кашель сотрясал все ее тело.
Рядового Экмана вдруг осенило. Он ведь мог взять в плен этого рикса. Впервые за сто лет военного противостояния Империя могла получить живую пленницу, представительницу риксского культа. И тем, кто возьмет ее в плен, будет он, Сид Экман.
Дрожащими пальцами он перевел регулятор режима своего мультигана в положение «усмирение бунтов». Это означало стрельбу пластиковым гелем, начиненным стальными шариками. Против рикса – смехотворный боеприпас, но эта женщина и так уже была очень тяжело ранена, так что могло и этого хватить. Экман наставил дуло мультигана на окровавленный живот рикса.
Могло выйти и так, что ему и стрелять не пришлось бы.
– Не двигаться, – проговорил он негромко, пытаясь не выдать свой страх. По сведениям разведки, рикс неплохо владела легисским диалектом – ведь она в течение нескольких дней играла роль своей заложницы.
Рикс-боевик подняла голову, и взгляд ее красивых фиолетовых глаз напугал Экмана.
«Клянусь Империей, – мелькнула мысль у оторопевшего морского пехотинца, – да она плакала!»
Да нет, наверняка не плакала. Небось, это была какая-то техническая процедура – промывала, допустим, обожженные глаза каким-то раствором с наноустройствами. Крокодиловы слезы, короче говоря.
Не настоящие.
И снова рыдания пополам с кашлем сотрясли все тело рикса. А потом она выхватила моноволоконный нож. Экман тут же выстрелил, и отдача оказалась настолько сильной, что его качнуло. Он с трудом удержался на ногах, поскольку пол в ледяной пещере был скользкий. Суспензия, содержащая стальные шарики, отлетела назад, не причинив риксу никакого вреда – она подняла руку и блокировала залп!
А потом опять закашлялась и отшвырнула нож.
– Теперь я безоружна, – проговорила она с превосходным местным акцентом.
И уронила на руки обгоревшую и израненную голову.
Выброс адреналина, из-за которого Экман выстрелил в рикса, быстро миновал, и к Экману вернулось ровное дыхание. Выходило так, что эта рикс вправду сдавалась. Рядовой имперской морской пехоты опустил мультиган, гадая, уж не вранье ли все то, чему его учили насчет риксских боевиков.
Позади послышался шум – это подтягивался первый отряд милиционеров. Наверное, услышали звук выстрела. Экман обернулся и жестом приказал милиционерам отступить.
Первая пленница-рикс в истории. Он вовсе не хотел, чтобы какой-нибудь остолоп пристрелил ее. И снова все тело женщины содрогнулось, и Экман встревожился. Ему совсем не хотелось, чтобы она померла. Господи, только не это.
– Ты… – проговорил он и запнулся. О чем он мог ее спросить? «Ты больна?» «Ты умираешь?» «Ты плачешь?»
Нет, надо проще.
– Что случилось?
Рикс снова посмотрела на него своими потрясающими фиолетовыми глазами. Только они и остались целыми на ее изуродованном лице.
– Я оплакиваю Рану Хартер, – ответила она просто, – которая умерла сегодня.
А потом она снова разрыдалась.
СТАРШИЙ ПОМОЩНИК«Рысь» пришла в движение.
Почти через четыре часа после установленного капитаном срока главный бортинженер Фрик наконец вышел на связь с Хоббс, и она получила возможность отдавать приказы. Заработал главный двигатель, и фрегат заметно тряхнуло. По командному отсеку пробежала волна дрожи, задребезжали металлические конструкции. Генераторы искусственной гравитации на борту «Рыси», обычно поддерживавшие практически нулевую инерцию, показывали, что трудятся с колоссальной перегрузкой. Хоббс почувствовала, как ее прижало к спинке кресла. Ускорение в четыре g, с которым сейчас двигался фрегат, она ощутила на себе чуть ли не наполовину.
Она заметила, как скривился капитан, когда перегрузка закончилась.
– Хоббс?
– Сэр, генераторы искусственной гравитации работают с удвоенной нагрузкой, – объяснила старший помощник. – Они держат нас на местах, а кораблю не дают рассыпаться. Мы усилили инерционный демпфинг в тех отсеках «Рыси», в целостности которых есть сомнения.
– Понимаю, Хоббс. Но наверняка такая встряска не на пользу растрескавшейся переборке на носу.
– Не на пользу, капитан. Растрескавшейся носовой переборке от этой встряски – ничего хорошего.
С этими словами она занялась своей работой, не обратив никакого внимания на удивленный взгляд Зая. Дел у Хоббс было по горло. Координация продолжавшихся ремонтных работ, обеспечение нулевой гравитации для тех членов экипажа, которые были заняты передвижением тяжелых предметов, слежение за тем, чтобы «Рысь» не развалилась. И уж конечно, у Кэтри совсем не было времени на то, чтобы объяснять капитану очевидные истины. Еще бы несколько часов ремонта в состоянии свободного падения – и фрегат выдал бы ускорение без сучка, без задоринки.
Но приказ есть приказ, а время поджимало.
Риксский крейсер тем временем набирал ход с максимальным ускорением. Этому кораблю понадобилось бы семь часов для того, чтобы добраться до объекта, так что «Рысь» тоже не могла, образно говоря, рассиживаться. Но как бы то ни было, подбитому фрегату будет нелегко уравнять свою скорость со скоростью движения объекта до подхода крейсера.
Хоббс гадала, зачем риксам понадобилось размещать объект в пятнадцати миллионах километров позади крейсера, да еще без сопровождения. Если бы риксы снабдили объект сотней-другой черных дронов, он бы смог защищать себя.
Старший помощник мрачно размышляла о том, а не способен ли объект без всяких дронов отбиться от «Рыси». Его алхимические свойства находились за пределами соображения. Оживший объект (вправду ли внутри него пребывал риксский гигантский искусственный интеллект, или капитан просто-напросто сошел с ума?) мог преобразить себя практически в любое вещество.
Но как он мог обороняться? Превратившись в звездолет в рабочем состоянии? Или в гигантскую пушку? А может, он мог бы свернуться и покрыть себя бронированным панцирем? Или даже нейтрониевой оболочкой?
Старший офицер Хоббс покачала головой и отказалась от последнего предположения. Нейтроний представлял собой коллапсированную материю, а не элемент, а до сих пор во всех трансмутационных пертурбациях объекта были задействованы элементы. «Не стоит переоценивать его возможности», – напомнила себе Хоббс. Согласно предположениям корабельных аналитиков, объект обладал способностью перестраивать виртуальные электроны, но не протоны и не нейтроны. Поэтому у вещества, составлявшего объект, невзирая на его химические качества, никогда не могло появиться ни массы, ни радиоактивности, ни магнетизма – в том виде, в каком они свойственны подлинно материальным объектам. Алхимические выкрутасы объекта в чем-то немного напоминали свойства генератора легких гравитонов: частицы, вырабатываемые таким генератором, поначалу изумляли, а потом оказывалось, что в сравнении с настоящими гравитонами они бледнеют.
Кэтри Хоббс отбросила прочь эти мысли. Гадания по поводу объекта были на совести сотрудников аналитического отдела, а она сосредоточила свое внимание на том, как продвигались ремонтные работы на борту «Рыси». Самую большую проблему по части восстановления представлял собой генератор сингулярности. Механизм его запуска находился в превосходном состоянии, но для того, чтобы снабдить генератор кожухом, со всего фрегата – с миру по нитке – собирали броневую сталь. Системы непосредственной защиты генератора хватало для того, чтобы уберечь экипаж, но этот экран не обладал контрмассой, необходимой для удержания черной дыры при тяжелых перегрузках. Нужна была уйма материи для того, чтобы карманная вселенная не вырвалась на волю на фоне инерционных перепадов, сопровождавших маневрирование. С каждой тонной, добавленной Фриком к вновь создаваемому кожуху, Хоббс получала еще толику g для надежного ускорения, но эту злополучную тонну броневой стали приходилось изыскивать где-то в другой части корабля. Нуждался в укреплении и изуродованный, потрескавшийся нос корабля. Фрику и его бригаде приходилось мастерить кожух из лоскутов стали, взятой с бронированных дронов, с огневых точек и даже с декомпрессионных шлюзовых переборок. Броню сняли с половины укрепленных участков на корабле – с орудийных батарей, с главного двигателя и даже с отсека, который следовало бы особо поберечь, – с лазарета. Случись «Рыси» столкнуться хотя бы с небольшим залпом «стайников» или любых других кинетических снарядов – и пиши пропало.