– Нет, благодарю вас, сир, – премьер занял свое место.
– Мистер Черчилль?
– Благодарю, Ваше Величество… – Первый морской лорд тоже встал, хотя стоять ему было тягостно из-за как минимум трех стоунов лишнего веса. – Я бы хотел напомнить уважаемым господам, собравшимся здесь, что в этом мире уважают только сильных. Только тех, кто выступает с позиции силы. Ни в коем случае не умаляя значение тех мер, какие предлагает мистер Хантингтон, я бы предложил проявить силу в той мере, в какой это необходимо. Британия – владычица морей, и я бы хотел напомнить об этом как нашим заокеанским кузенам, сбившимся с пути истинного, так и русским варварам, вообразившим, что если у них хватило денег построить десять авианосцев, то они построили флот, способный серьезно претендовать на мировое господство. Мы больше пяти лет… а если быть точными, то семь лет – не проводили больших морских маневров. Не демонстрировали свой флаг. На сегодняшний день все наши авианосцы отремонтированы и заправлены ядерным топливом, в палубных эскадрильях проведены регламентные работы. Предлагаю – в качестве дополнения к разумным мерам мистера Хантингтона – провести большие морские маневры в Атлантике, привлечь к ним большую часть нашего флота. Точно так же предлагаю провести и учения нашей Восточной флотилии, базирующейся на Гонконг и Австралийский доминион. Это будет достойным ответом тем, кто считает, что Британия выдохлась.
Первый морской лорд оглядел собравшихся.
– Кроме того, я бы позволил себе развить мысль мистера Хантингтона относительно Латинской Америки. В первом дополнительном протоколе к Берлинскому мирному договору недвусмысленно сказано, что любое государство имеет право на земли только в том случае, если оно способно обеспечить мир, безопасность и процветание на этих землях, в чем каждый из монархов либо законно избранных лиц ответственен перед совестью и перед Господом. На протяжении длительного времени мы наблюдали, как обстановка в Латинской Америке продолжает ухудшаться. Регион стал рассадником коммунизма, терроризма, сепаратизма. Там выращивают наркотики в ужасающих масштабах и переправляют их в том числе на Британские острова. Там убивают людей, там попираются всяческие законы, как человеческие, так и божьи. Там лелеют планы сепаратизма, разрушения, раскола великого на десятки маленьких кусков! Там куются планы нового мирового пожара, новой коммунистической революции, разрушения всего миропорядка, созданного упорным трудом наших предков. В то же время американцы, прикрывшись доктриной Монро, заботливо оберегают этот рассадник. Возможно ли предположить, господа, что это – заговор против миропорядка, заговор против нашей, германской и даже русской монархии!
Те, с кем до этого сэр Алистер согласовывал свое выступление, не верили своим ушам. Об этом не говорилось ни слова.
– …поэтому я предлагаю, господа, в законном порядке поставить перед концертом мировых держав вопрос о законном вмешательстве за океаном, с тем чтобы уничтожить в зародыше новый рассадник революционной заразы! Если североамериканцы считают, что они, и только они, имеют интересы в Новом Свете – пусть изволят отвечать за то, что там происходит! Если они не могут справиться сами – пусть отдадут эти территории во власть международных сил стабилизации! У меня все, сир.
– Благодарю, герцог…
– Это неслыханно, сир! – сказал Хантингтон. – Мы вмешаемся, потратим огромные деньги…
Король снова постучал по столу ручкой, требуя тишины.
– Выслушав противоположные мнения, достопочтенные господа, я прихожу к выводу, что единогласного решения нет и быть не может. А поэтому, в соответствии с законом и традицией, решение приму я. Я ничуть не сомневаюсь в том, что мы должны предпринять все возможные меры к тому, чтобы не допустить возрастания русского влияния на североамериканскую политическую жизнь. К сожалению, североамериканцы крайне уязвимы в этом вопросе с их омерзительно шумными и грязными кампаниями выборов. И русские, с их огромными деньгами и крайне коварным, изощренным и злонамеренным умом, могут иметь большой успех в Северной Америке, особенно у нечистых на руку политиканов. Предотвратить подобное – наша обязанность. И если действующая администрация проявляет слишком большой интерес к сближению с русскими, мы должны заменить ее, как мы это сделали в восьмидесятом и в нулевом. Но мы должны использовать только и исключительно политические методы, а займутся этим – господин премьер-министр и господин министр иностранных дел. Что же касается разведки, я прошу оказать в этом возможную помощь. Только без провалов, если это возможно.
Король немного помолчал.
– Что касается ситуации с отважным капитаном Риц-Дэвисом, я присоединяюсь к мнению господина Хантингтона – его нужно вернуть домой так скоро, как только это будет возможно. Случившееся с ним может иметь самые разные объяснения, и никто из вас – слышите, господа! – никто из вас не предпримет ничего, пока мы достоверно не знаем, что же все-таки случилось на самом деле. Я обязываю разведку подготовить и представить мне доклад не позднее чем через сорок пять дней, начиная с сегодняшнего дня.
Что касается ситуации с Латинской Америкой, с предложением мистера Черчилля – я категорически запрещаю, господа, кому-либо предпринимать какие-либо шаги, связанные с нарушением провозглашаемой Северо-Американскими Соединенными Штатами Доктрины Монро. Ситуация такова, что мы не можем себе позволить допустить ошибку и самим толкнуть нашего стратегического партнера, нашу бывшую колонию в объятия нашего врага. Наоборот, сейчас мы должны исправить наши ошибки и сделать трансатлантическое партнерство как никогда крепким.
Одновременно с этим я поручаю отсутствующему здесь министру иностранных дел Соединенного Королевства навести справки в Государственном департаменте США о возможности британской ограниченной помощи в зоне действия Доктрины Монро. Мы могли бы принять на себя авиационную поддержку или логистику… что-то в этом роде. Но только с согласия Северо-Американских Соединенных Штатов, и никак иначе.
Что касается исследования причин недавних провалов в сфере разведки, я поручаю господину Хантингтону создать смешанную комиссию в составе не более девяти человек под личным председательством, включив в нее четырех достойных доверия и уважения военных чинов и четырех достойных доверия и уважения моих гражданских подданных, желательно из числа судей, прокуроров или ученых с соответствующим допуском. При этом я запрещаю участие в комиссии лиц, имеющих хотя бы какое-то отношение к деятельности разведки или контрразведки. Всем присутствующим здесь джентльменам, отвечающим за безопасность Империи, я поручаю оказать все возможное содействие в вопросе предоставления информации и ресурсов для проведения расследования. Деятельность комиссии предлагаю считать секретной. Доклад о работе комиссии повелеваю представить на Высочайшее утверждение не позднее ста суток, начиная с сегодняшнего дня, с продлением данного срока мною в случае необходимости.
Наконец, что касается Больших морских маневров, господа, я полагаю, что предложение господина первого морского лорда по проверке боеготовности наших морских сил вполне разумно и своевременно. Я повелеваю господину премьер-министру отпустить британскому Адмиралтейству соответствующие ассигнования и провести данные учения в течение лета этого года. Одновременно я запрещаю придавать учениям какой-либо провокационный характер и делаю первого морского лорда лично ответственным за достойное проведение учений.
У меня – все, господа!
По традиции – решения в КОБРе принимали голосованием, при этом поддержанным считалось решение, одобренное не менее чем двумя третями голосов. На сей раз проголосовали все единогласно…
Картинки из прошлого.
01 октября 2011 года.
САСШ, окрестности Сан-Диего.
Liberty Station.
Naval Counterterrorism Training Center
– Равняйсь! Подравнялись, мать вашу, вас что – никогда не учили стоять в строю?! Долбаные ублюдки… брюхо убери! Если офицер увидит такое тупое стадо, он будет недоволен, а я не хочу иметь дело с недовольным офицером. Я предоставлю вам иметь с ним дело, чертовы ублюдки! Ты, не видишь черту?! Встал сюда, вот так! Замерли все, б…ь! И даже не дышать!
Гардемарин Вадим Островский, ныне известный как Вик Остроу, для удобства инструкторов и других курсантов, стоял в первой шеренге строя, выстроенного на палубе Либерти Стейшн[56], морского контртеррористического учебного центра на окраине Сан-Диего. Всего шеренг было пять – сто курсантов, и каждый был готов к появлению его.
Последние дни перед отлетом гардемарин Островский помнил плохо. Беседы с психологами, офицерами разведки, интенсивный лингафонный курс английского языка в его армейском варианте, курс тренировок под руководством англоязычного офицера, чтобы не быть белой вороной. Их было десять человек – десять человек, которых родина выбрала и послала на другой берег, чтобы показать нынешнему другу и потенциальному врагу – с кем ему придется иметь дело, если он дерзнет переплыть океан. Предотвращенная война – все равно что выигранная война, и это было одним из способов ее предотвратить. Если для этого потребовалось пожертвовать десятью пацанами – цена была невелика, в свое время жертвовали и сотнями, и тысячами.
– Равняйсь! Подравнялись, мать вашу, вас что – никогда не учили стоять в строю?! Долбаные ублюдки… брюхо убери! Если офицер увидит такое тупое стадо, он будет недоволен, а я не хочу иметь дело с недовольным офицером. Я предоставлю вам иметь с ним дело, чертовы ублюдки! Ты, не видишь черту?! Встал сюда, вот так! Замерли все, б…ь! И даже не дышать!
Гардемарин Вадим Островский, ныне известный как Вик Остроу, для удобства инструкторов и других курсантов, стоял в первой шеренге строя, выстроенного на палубе Либерти Стейшн[56], морского контртеррористического учебного центра на окраине Сан-Диего. Всего шеренг было пять – сто курсантов, и каждый был готов к появлению его.
Последние дни перед отлетом гардемарин Островский помнил плохо. Беседы с психологами, офицерами разведки, интенсивный лингафонный курс английского языка в его армейском варианте, курс тренировок под руководством англоязычного офицера, чтобы не быть белой вороной. Их было десять человек – десять человек, которых родина выбрала и послала на другой берег, чтобы показать нынешнему другу и потенциальному врагу – с кем ему придется иметь дело, если он дерзнет переплыть океан. Предотвращенная война – все равно что выигранная война, и это было одним из способов ее предотвратить. Если для этого потребовалось пожертвовать десятью пацанами – цена была невелика, в свое время жертвовали и сотнями, и тысячами.
Летели они на обычном гражданском самолете, выполняющем рейс Владивосток – Сан-Франциско. Владивосток называли русским Сан-Франциско, так что это было даже в чем-то показательным. Десять парней, отличавшихся военной выправкой и короткой стрижкой, – в аэропорту их ждал угрюмый, неразговорчивый Энсин с большим, белым фургоном «Додж» с военными номерами. Короткое путешествие по бетонному американскому хайвею-1 – одному из самых красивых в Северо-Американских Соединенных Штатах, проходящему по калифорнийскому побережью, два часа на то, чтобы забросить вещи в облезлую металлическую тумбочку, и вот – они стоят и ждут офицера, от которого в течение шести месяцев будет зависеть, как они будут жить и будут ли они жить вообще. В самом прямом смысле этого слова.
И вот показался офицер. Он специально сидел в «Хаммере», припаркованном неподалеку, чтобы обставить свой выход на сцену должным образом.
Первое, что понял курсант Остроу, когда увидел старшего офицера курсов – этот человек опасен. Опасен не в том смысле, что он хорошо умеет воевать, а опасен в том смысле, что он любит боль, любит причинять боль и получает удовольствие от того, что причиняет другим людям боль. С этим человеком надо было держать ухо востро.
Выше среднего роста, подтянутый, даже худой, с идеальной выправкой. В повседневной форме лейтенанта-коммандера Военно-морского флота САСШ, на груди – планки наград, военно-морской крест и пурпурное сердце с гроздьями повторного награждения – значит, участвовал в боевых действиях, был ранен, и не раз. Бледно-голубые глаза, правильный нос, чисто выбрит – возможно, боевой пловец, там не может быть никакой растительности на лице. Безвольный подбородок – в сочетании с глазами… неприятная физиономия, очень неприятная…
Двигаясь почти бесшумно, офицер подошел и встал перед строем.
– Курсанты специального курса на линейку построены, сэр! – доложил один из инструкторов, негр с нашивками старшины.
Офицер никак не отреагировал на доклад, он стоял и рассматривал курсантов, поворачивая не голову, а поворачиваясь всем телом, по-волчьи.
– Что это за педики у нас здесь, Григгс? – спросил наконец лейтенант-коммандер.
– Сэр!
– Я спрашиваю, мать твою, что это у нас здесь за педики. Ах, да… Не говорить, не спрашивать[57]… Ладно.
Лейтенант-коммандер повернулся налево и начал обходить строй.
– Из раза в раз, принимая пополнение… – он говорил как бы сам с собой, ни к кому не обращаясь, – я вижу постыдные примеры моральной и физической деградации нашего общества. Кровосмешение, мужеложство, пьяные зачатия. Наконец, межрасовые браки. Скажи, о господи, почему с этим со всем должен разбираться я?! Ну почему?!
Гардемарин Остроу слушал – и не мог поверить своим ушам. Ни один офицер в русском флоте не стал бы вести себя подобным образом, унижая и оскорбляя курсантов. В самом начале обучения их тоже построили, но старший инструктор просто объяснил им, чем они будут заниматься в будущем, чего нельзя делать, и что делать, если тебе невмоготу и ты чувствуешь, что больше не можешь. Предупредил о том, что будет трудно, нечеловечески трудно, и предложил тем, кто чувствует, что не может – покинуть строй самостоятельно, прямо сейчас. Но даже близко на их курсах не было того, что происходило сейчас. Кроме того, он слышал, что в САСШ сейчас процветает толерантность – в медицине это слово обозначает неспособность организма противостоять вирусам и прочим чужеродным телам – и за то, что ты назвал негра негром, а дурака дураком – можно угодить за решетку. Но здесь, судя по всему, толерантностью и не пахло.
– Те проблемы, которые существуют в нашем обществе – они приходят на флот, и мы вынуждены с ними разбираться. Да простит нас господь…
Лейтенант-коммандер сделал полный круг перед строем, провел руками по лицу, как будто готовясь к намазу.
– Я прошу меня простить… – внезапно сказал он, – это бывает. Иногда я срываюсь. Нервы на пределе, вы должны меня понять.
Лейтенант-коммандер снова оглядел строй – и вдруг Остроу понял, что он смотрит прямо на него.
– Меня можно понять, потому что я ненавижу коммунистов. Я являюсь белым протестантом, законопослушным гражданином Северо-Американских Соединенных Штатов, и я ненавижу коммунистов, черт бы их побрал. Коммунисты – совершенно особенные ублюдки. По мне, они хуже педерастов, потому что коммунисты влезают в души людей и делают их враждебными стране, в которой они родились, и обществу, которое их вырастило. Коммунисты посягают на наши свободы, наши ценности, сам наш образ жизни. Коммунисты проникают в правительственные структуры, в разведку, даже в армию – чтобы подрывать их изнутри. Само существование Северо-Американских Соединенных Штатов как государства может прерваться, если мы допустим проникновения коммунистов в наше общество, если мы не сможем обеспечить их изоляцию и уничтожение.
Остроу понял, что сейчас будет.
– Не иначе все пропало, и коммунисты проникли в министерство обороны. Никак иначе я не могу объяснить то, что передо мной сейчас стоят десять коммунистов, которые замаскировались среди вас, настоящих североамериканцев, и думают, что я ничего не знаю про них. Но я, черт бы все побрал, про них хорошо знаю.
Вадим, или Вик, как сейчас его звали, почти физически ощутил, как над плацем сгущается грозовая туча ненависти. Так вот о чем предупреждал Акула!
– Коммунисты, выйти из строя![58] Два шага вперед, мать вашу! – истошно заорал лейтенант-коммандер.
Секунда. Другая. Строй не шелохнулся.
– Видите. Коммунисты никогда не признаются в том, что они коммунисты, но когда ты повернешься к ним спиной, они всадят в твою голову гвоздодер и пообедают твоей печенью. Но со мной, черт возьми, этого не случится. Нет, джентльмены, я не из таких, и коммунистам не застать меня врасплох.
Лейтенант-коммандер сделал несколько шагов и остановился напротив гардемарина Вадима Островского.
– Как твое имя, курсант? – негромко спросил он.
У Вадима даже были документы на имя Вика Остроу, документы вполне легальные, но вдруг он понял, что если он представится этим именем, если он хоть немного уступит этому психу с голубыми глазами и безвольным подбородком – то он что-то предаст.
– Мое имя Вадим Островский, сэр, – негромко сказал он.
Лейтенант-коммандер отступил от него.
– Пять шагов вперед! Кругом!
Вадим выполнил то, что от него требовалось. Девяносто враждебных пар глаз впились в него, жадно рассматривая. Большинство из тех, кто стоял сейчас в строю, были выходцами из маленьких городков, живых русских они в глаза не видали, но зато смотрели кино и телевизор. Сейчас перед ними стоял живой русский, и на его табличке с именем, прикрепленной к форме было написано «Остроу».
– Вот. Перед вами – живой коммунист. Коммунист, который проник на наши курсы, чтобы совращать американцев и заставлять их предать. У него на табличке с именем написано другое имя… коммунисты всегда так делают, у них всегда с собой паспорт на другое имя, я сам видел. Курсант, почему у тебя на табличке другое имя?
– Не могу знать, сэр! Такую форму мне выдали, сэр!
– Выдали коммунисты, сынок? – ласково спросил лейтенант-коммандер.
– Никак нет, сэр! Выдал местный баталер, сэр![59]
В строю кто-то хихикнул – и тут же смолк.
– Смеетесь… – понимающе протянул лейтенант-коммандер, – понимаю. В вашем возрасте, может быть, я и сам бы над этим посмеялся. Но сейчас, после всего того, что я повидал в Мексике и особенно в Бразилии, где уже несколько лет действуют коммунисты, мне совсем не смешно. Я не хочу, чтобы в моей стране коммунисты устроили нечто подобное тому, что они устроили в Бразилии. И если для этого потребуется…