– Ольга, может, у вас был день рождения и Женя хотел подарить вам что-то дорогое? Или он мечтал о машине? В любом случае, скажите, на что ему могли понадобиться деньги? Большие деньги?! Ведь он не просто напал на актрис – Извольскую и Арнаутову с их приятелями, – он ограбил их, отобрал у них деньги и драгоценности.
– Нет, что вы, – вдруг с каким-то облегчением сказала Ольга и улыбнулась одними губами. – Нет! Теперь я точно знаю, что это не Женя. Думаю, это был просто какой-то парень, похожий на него. Женя – чтобы он кого-то ограбил и тем более убил – такого не может быть, поверьте! Думаю, и мама его сказала вам то же самое. Да-да, поверьте мне, произошло какое-то чудовищное недоразумение… Знаете, я даже как-то успокоилась, потому что теперь наверняка знаю – это не он.
Но все равно, голос ее дрожал. И вдруг она медленно повернула голову и посмотрела на Зимина с каким-то невыразимым удивлением и отчаянием:
– Вы сказали, что он убил Извольскую? Убийство… И как же ее убили? Застрелили? Или зарезали?
– Нет, все вышло, как я понимаю, случайно. Актриса была немного пьяна, пыталась сопротивляться, не хотела отдавать сумку, между нею и нападавшим случилась, если так можно выразиться, драка, в результате которой мужчина ударил ее головой о стену.
– Нет-нет, – быстро пробормотала Оля, – Женя никогда бы не поднял руку на женщину! И вообще, он не такой. Может, конечно, он и мужественный, он мог бы, к примеру, защищая меня, подраться с каким-нибудь парнем (к счастью, ничего такого не было), но чтобы напасть на актрису, на молодую женщину, да еще и такую известную, чтобы ограбить ее… Нет, нет и еще раз нет! Знаете что, покажите мне этого подонка, и я вам точно скажу: Женька это или нет.
– Взгляните на фотографии. – И Зимин рассыпал перед ней на столе снимки.
Ольга брала каждый в руки и внимательно рассматривала. Она долго молчала, покашливала, словно у нее першило в горле.
– Ну что, Оля? Это он, ваш Бутурлин?
– Знаете, так похож… Очень похож! Но это не может быть он! К тому же он никогда так безвкусно не одевался. Что это за жуткий свитер? Я прежде никогда у него такого не видела!
– Собственно говоря, я для того к вам и приехал, чтобы расспросить об этом свитере. Дело в том, что на нем – кровь убитой Извольской. А еще он пахнет так, словно его носил курильщик.
– Но Женька не курит! И, поверьте, это не его свитер.
– Я подумал, может, это вы его связали, – осторожно произнес Зимин. – Он такой оригинальный, с оленями…
– Говорю же: этот человек удивительным образом похож на Женю, но, судя по всему, что вы о нем рассказали, это не он. Знаете, всякое в жизни бывает… А что, если это его брат-близнец?
– А он говорил, что у него есть брат?
– Нет, не говорил, но он мог и не знать. Такое случается. Может, даже его мама ничего не знала. Украли в роддоме ребенка, и все. Потому что он очень похож, но это не может быть Женька. А документы? При этом убийце были документы?
– Да. Причем на имя Евгения Алексеевича Бутурлина. Согласитесь, что такое совпадение невозможно.
Видно было, что Оля цепляется за любую возможность доказать, что ее приятель не может быть убийцей. Зимин подумал даже, что и сам порой не верит в то, что парень в свитере, заявившийся в прокуратуру, и есть тот самый, положительный во всех отношениях Евгений Бутурлин.
– У него в карманах были и драгоценности девушек, на которых он напал. В этом деле, получается, и доказывать словно бы ничего не требуется…
– Но если ничего не нужно доказывать, как вы говорите, зачем же вы тогда ко мне пришли? Чтобы выяснить, умею ли я вязать на спицах? – Она произнесла это таким презрительным тоном, что Зимин пожалел, что вообще заявился сюда. А ведь она права – зачем ему что-то выяснять, если и так все ясно: Бутурлин убил Извольскую. И доказательств тому более чем достаточно. Значит, и она поняла: он пришел сюда для того, чтобы проверить свои подозрения по поводу того, что этот человек, признавшийся в убийстве Извольской – либо не Бутурлин, либо Бутурлин, взявший на себя это преступление. Ольга Барсова поняла, что и он, следователь прокуратуры, перед которым выложили все доказательства преступления, все же сомневается в чем-то.
А ему предстояло еще показать свитер с оленями матери Бутурлина. Но для этого вовсе не обязательно ехать к ней, достаточно вызвать ее в прокуратуру.
Ближе к вечеру он встретился с ней в своем кабинете. Женщина была подавлена и просила о встрече с сыном. На все вопросы, касающиеся свитера, она отвечала однозначно: нет, это не его свитер; нет, она его не вязала; нет, она не знает, кто мог его связать. А потом с ней случилась истерика, она сказала, что в прокуратуре только делают вид, что работает, да и в милиции тоже. Что в городе очень беспокойно, на каждом шагу происходят убийства. Вот и мальчишку одного из их дома застрелили – Валеру Юракова.
– В парке, в двух шагах от дома, – всхлипнула она. – Пожалуйста, дайте мне поговорить с моим сыном! Вы что-то напутали, а мальчишку повязали…
Зимин разрешил свидание. Ему очень хотелось увидеть реакцию матери на этого парня. А вдруг это все же не Бутурлин?
Но когда дверь открылась и в кабинет вошел «Бутурлин», правда, в одной майке, без пресловутого свитера с оленями, мать бросилась к нему, крепко обняла и залилась слезами.
15
Рита в кухне готовила ужин, Марк смотрел телевизор, Павел еще не вернулся домой.
Никогда еще между Ритой и мужем не было таких натянутых отношений. Они, будучи совсем рядом друг с другом, почти не разговаривали. Но если Рита продолжала злиться на мужа за то, что он изменил ей, то Марк, уже устав от давящего на него чувства вины перед женой, занял позицию человека, ни в чем не виновного, напротив, он вел себя так, словно Рита все это выдумала и теперь отравляет ему жизнь. Он за последние дни так свыкся с этой удобной для него историей, что даже словно бы успокоился. Однако чувства, которые он прежде питал к Рите, лишились искренности. К тому же произошло и вовсе, как ему показалось, необратимое – исчезла страсть. Как отнестись к таким переменам в себе, он еще не знал, а потому выбрал самое простое: ни на что не обращать внимания и побольше спать. Время покажет.
Рита же с грустью вспоминала первые месяцы из совместной жизни и ту радость, которая так осветила всю ее жизнь. Ей казалось, что и Марку тоже было хорошо. Они так счастливо и мирно жили в ее квартире, она много работала, продала столько картин. А потом они купили этот чудесный дом в Пристанном. Родилась Фабиола. А сколько дел она помогла Марку распутать!
Ей вдруг стало ужасно обидно, что всему этому пришёл конец.
Вот сколько времени они уже в квартире вдвоем, а он ни разу к ней не подошел, не обнял, не поцеловал, не сказал ни одного ласкового слова. Словно здесь, в Москве, их любовь не действует, будто что-то замкнуло и их чувства отключены. Самое удивительное и грустное заключалось в том, что и она-то не хотела первой к нему подходить.
Скоро вернется Павел и все встанет на свои места, предположила она. Марк не посмеет и дальше раздувать холодную войну. Надо же, он еще и обиделся! Сам переспал с какой-то там… клиенткой, не удержался, поступил как животное, как самец. А теперь он, видите ли, обиделся и делает вид, что она ошиблась или не так его поняла!
Она перевернула котлеты, накрыла сковородку крышкой и принялась резать помидоры. Надо было думать о чем-то другом, не о Марке и вообще не о чем-либо, связанным с Марком.
К примеру, об убийстве парня, жившего по соседству с Бутурлиным. Сначала Бутурлин приходит к следователю и признается в убийстве, а потом убивают мальчишку из его дома. А что, если эти два случая как-то связаны? Может, этот парень… его фамилия Юраков… Если этот Юраков был знаком с Бутурлиным? И Бутурлин рассказал ему о том, что он убил Извольскую. Как сказал ей по телефону Зимин, убийство Юракова произошло приблизительно в то же время, когда в прокуратуру пришел Бутурлин. А что, если Бутурлин убил его? И какие дела их могли связывать? И что у них вообще общего, кроме того, что они жили в одном доме? Да ничего. Хотя… Оля тоже живет совсем рядом.
Она выложила нарезанные помидоры в салатницу, посыпала луком, посолила, полила маслом, затем взяла вилку, черный хлеб и принялась есть. Так, задумавшись и забыв о том, что она дома не одна, что где-то ждет ужина Марк, она съела половину салата. Когда она очнулась, Марк уже стоял на пороге.
– У тебя котлеты горят, ты не чувствуешь запаха? – насмешливо произнес он, подошел, взял вилку и съел несколько кусочков помидоров. – Ты войну мне объявила?
– Ничего я никому не объявляла, – резко ответила она, поднялась, схватила лопатку и принялась переворачивать аппетитные котлеты. – Это ты ведешь себя так, словно я во всем виновата, а не ты, словно я изменила тебе, а не ты! Как ты мог, Марк, так предать меня? Что с тобой случилось? И неужели ты не устал от этой недоговоренности, от всего того, что за последнее время превратилось в болото? Мы увязли с тобой по уши во лжи, в твоей лжи, заметь! У нас же все было так хорошо. У нас дочь! А сейчас мы ведем себя как совершенно чужие люди.
– Отчего же! Если бы я был чужим мужиком, вроде Павла, я бы приударил за тобой, может, что-то и получилось бы.
Она не узнавала своего мужа. Марк так изменился, что ей стало страшно: может, они никогда уже больше не станут близкими людьми?
– А при чем здесь Павел? Что ты к нему пристал? И вообще, это твой друг и мы приехали сюда по твоей инициативе. Но если ты ревнуешь меня к Павлу…
– Да, представь себе, ревную! – вдруг довольно-таки эмоционально вскричал Марк и сунул в рот ломоть сочного помидора. После чего произнес с набитым ртом: – Только слепой не заметит, как он на тебя смотрит!
– Вот и не замечай! Все, с меня хватит. Знаешь, я не для того выходила за тебя замуж, не для того меняла свою жизнь, связавшись накрепко с мужчиной, чтобы в результате оказаться в таком идиотском положении. Мало того, что меня перестали любить, мне изменили, так еще я оказалась виновата во всем и со мной не желают разговаривать! Я тебе нужна только для того, чтобы приготовить еду и обслужить тебя. Все, Марк, я так больше не могу!
Она сорвала фартук и метнулась в спальню, где принялась дрожащими руками укладывать в большой пухлый чемодан все, что попадалось под руку: розовую с белыми колибри пижаму, джинсы, свитер, лифчик, блузку, льняную голубую юбку, воздушное белое платье, даже соломенную шляпу с цветами.
Марк сидел на кухне и спокойно поедал горячие котлеты. Он не верил в серьезность этого нервного порыва Риты, знал – никуда она не денется, не уйдет. А что он намекнул, вернее, даже сказал открытым текстом, что ревнует ее к Павлу – ну и пусть знает и думает сама, можно так себя вести или нет. Постоянно они собираются за столом и делают вид, что беседуют об этом убийстве. Еще и Марка приглашают, мол, послушай, посоветуй, как лучше поступить, что ты думаешь по этому поводу?
Рита выволокла из спальни чемодан, подошла, тяжело дыша, к дверям кухни и бросила гневный взгляд на мужа:
– Марк, я возвращаюсь в Саратов. Ты хотя бы понимаешь, что это конец? – Она сдунула со лба влажную прядь волос. – Как только и ты соизволишь вернуться, тебя ожидает приятный сюрприз. Я подаю на развод. Немедленно! Я не хочу тебя больше видеть.
– Я тебе не изменял, я уже устал от своих обвинений и не желаю оправдываться… У тебя нет никаких доказательств моей вины.
– Ты разговариваешь со мной, как следователь! – фальцетом вскричала крайне потрясенная Рита. – Ты с ума сошел? Ты еще скажи, что у тебя есть свидетели того, что ты не переспал с этой… Валентиной!
– Да нет, не то ты говоришь. Это у тебя нет свидетелей того, что я с ней был! И ты должна разобраться во всем, прежде чем отравлять мне жизнь.
– Ах так, значит, я тебе отравляю жизнь?! Тогда почему же ты до сих пор со мной? Не успел развестись? Да? И зачем ты потащил меня сюда? Зачем? Чтобы спровоцировать своего друга на какие-то более решительные действия, чтобы у тебя нашелся повод упрекнуть меня в неверности? Ведь ты же видишь, как он ко мне относится. Я нравлюсь ему, но это ничего не значит для меня.
– Однако ты делаешь все, чтобы быть рядом с ним. Придумала игру в расследование! Ты хотя бы понимаешь, насколько все это серьезно?
– Что ты имеешь в виду?
– Убита актриса. Ее имя у всех на слуху. И ты делаешь вид, что помогаешь Павлу. Ты даже напросилась, чтобы он познакомил тебя со следователем. Да я там, в прокуратуре, чуть с ума не сошел, когда понял, что ты всерьез взялась за это дело! Ты же художница, причем неплохая.
– Вот как? Неплохая? – Глаза ее наполнились слезами. – Что ж, спасибо и на этом.
– Я сказал это к тому, чтобы ты вернулась домой и занялась своим делом, – невозмутимо ответил Марк.
– А я тебе так скажу, Марк: не смей указывать, чем мне следует заниматься, – она сказала это тихо, но он услышал. Я предупреждала тебя: никогда на меня не дави! Я – твоя жена, и только. Марк, надеюсь, ты понимаешь, что после того, что мы только что наговорили друг другу, между нами все кончено. Есть вещи, которых не прощают. Я всегда ненавидела мужчин и считала их людьми второго сорта, которые думают не головой, а совершенно другим местом. Ты лишний раз доказал это, переспав с той женщиной. Вот и дальше продолжай идти на поводу сам знаешь, чего. И кто знает, как часто ты давал слабину, когда встречался с другими женщинами? Господи, какой кошмар!
Она вернулась в переднюю, села на чемодан и запричитала:
– Что я такое говорю?! До чего я докатилась?! Я веду себя как простая баба, которая застукала своего мужа и теперь бесится от ревности, боли и унижения! И как могло случиться, что я возненавидела тебя, Марк? Я же любила тебя всем сердцем… Как ты мог? Как мог?!
Она достала платок и шумно высморкалась. Как раз в эту минуту раздался звонок в дверь. Рита тяжело поднялась с чемодана и пошла открывать. Пришел Павел. Увидев ее опухшее от слез лицо, он спросил взглядом – что случилось? Но, когда она отвернулась, он понял, что в его отсутствие произошла семейная сцена.
– Как вкусно пахнет, – сказал он, голодный, разуваясь и проходя в гостиную. – Где Марк?
– Я здесь, – Марк появился за его спиной. – Пойдем, поужинаем, а то я все котлеты съем.
Приход Павла немного привел Марка в чувство, и ему стало стыдно за то, в каком виде Павел нашел Риту, и неизвестно еще, последует ли продолжение их ссоры. Такого с ними еще никогда не бывало.
– Павел, внизу еще стоит машина? Та, на которой ты приехал? – спросила Рита.
– Конечно, стоит. Водителя, правда, нет, думаю, он отошел, чтобы где-нибудь поужинать… кстати, не вздумай звать его ко мне домой. Соблюдай субординацию. Если тебе нужна машина, позвони, и он через минуту будет за рулем. Ты куда-то собралась?
Он вдруг заметил огромный чемодан в передней. Интересно, подумал он, как же я не увидел его, войдя в переднюю? Он видел только Риту, ее заплаканное лицо. Он вдруг представил себе, что Марка нет. Его нет и не было, Рита всегда была его женой, она принадлежит только ему! Он открывал бы дверь своим ключом (на сей раз он, проявив деликатность и такт, позвонил, чтобы не застать супругов врасплох, мало ли чем они могли заниматься в его отсутствие; оказалось, они поругались), Рита, услышав звон ключей, выходила бы его встречать. Мечта идиота! Форменного идиота. И как он только мог такое предположить? Даже если Рита и бросит своего мужа, то вряд ли очень скоро воспылает страстью к другому мужчине: она, по его мнению, будет травмирована разводом с Марком и станет искать утешения в дочери, ей захочется вернуться в свою деревню, к маме под крылышко.
Рита смахнула слезы со щек и какое-то время смотрела на Павла, думая, сказать ли ему, что она собралась в аэропорт, или нет? Хотя он и так, увидев чемодан, должен понять, что она отнюдь не намеревается ловить убийцу Извольской.
В это время проснулся ее мобильник. Она машинально поднесла телефон к уху, даже не представляя, кто бы это мог быть.
– Слушаю.
Марк и Павел смотрели на ее изменившееся лицо. Оно выражало интерес, смесь радости и удивления.
– Хорошо, большое спасибо за звонок. Это очень ценная информация!
Она отключила телефон и возбужденно сказала, обращаясь к Павлу:
– Звонила Бутурлина Екатерина Даниловна. Она сказала, что вспомнила, на ком видела этот свитер с оленями. На Юракове! На парне, которого недавно застрелили в парке!
16
Ночная рубашка была мокрая, волосы – тоже, по лицу струился пот.
Оля сидела на постели, еще не понимая, сон ли ей приснился или же на самом деле на кровать к ней подсел мертвый Юраков. И как же страшно ей было, как страшно! Постельное белье с рисунком в виде крупных красных вишен теперь раздражало ее – ей казалось, что все простыни и наволочки в пятнах крови. Крови Юракова.
Яркий свет с улицы, от близкого фонаря, заливал почти всю комнату. Юраков мог быть повсюду: на подоконнике, на стуле, на полу.
«Тебе надо взять себя в руки. Оля, он не может быть в твоей комнате, потому что он мертв! Уже и в газетах написали об убийстве в парке. Убийство! Значит, я его не ранила. Да и о каком ранении может идти речь, если я прострелила ему висок и пуля попала в мозг (если у него, конечно, были мозги). Мертвые не ходят по улицам, не заходят в комнаты своих убийц. Мертвые – они и в Африке мертвые».
Она нащупала выключатель, зажглась настольная лампа. В комнате сразу стало привычно уютно. Хотя нет, это была лишь иллюзия: в комнате все было не так. Словно она смотрела на все вещи не как прежня Оля Барсова, а как убийца. Что-то изменилось в ее восприятии. Какой-то холодок проник в мозг, в сознание, словно она сама помертвела. Страх жил теперь вместе с ней в этой комнате. Он впитался в стены, затаился в каждом лепестке цветочного летнего рисунка обоев, залег под кровать, в душной темноте, свисал холодным хрустальным тюльпаном люстры. Все изменилось и изменило ей, хозяйке этой комнаты. Да и вид из окна, этот струящийся голубоватый мертвенный свет тянулся будто из парка, того самого парка, где она оставила возле скамейки труп Юракова.