15 февраля.
Утром были у даотая. [Он производит впечатление добродушного [человека]. Ямын имеет более жилой вид. Не видно оборванной солдатчины. Нет толпы беков. Там же был заведующий иностранною частью господин Дао. Конечно, паспорта наши оказались совершенно правильными. Рекомендательные письма найдены отличными. И выражено изумление действиями Хотана. Немедленно пошлют телеграмму генерал-губернатору о выдаче нам нашего оружия. В течение дня видели шведского миссионера Торквиста и много жителей местной колонии. Любопытно отметить, что генерал-губернатор давно стремится выбраться из Урумчи восвояси с награбленным добром. Но соседняя провинция не пропускает его без уплаты многомиллионного выкупа.
Так, один его караван из нескольких арб с серебром был уже захвачен. Теперь «сановник» пытается перевести свои капиталы в иностранные банки через британское консульство. Надо также отметить, что после убийства Ти-Тая и его сына в Кашгаре их семьи подверглись полному ограблению. Из ушей жены сына были даже вырваны серьги. Принесли фото с распятого Ти-Тая. Друзья, посмотрите на это зверство без суда и без ответственности. Впрочем, говорят, что даотай из Аксу уже собирает солдат, чтобы идти на Хотан. Награбленное добро недолго лежит на одном месте.
16 февраля.
Приезд даотая. Нудные разговоры о культе предков, об астрологии, о погоде. Смотрел снимки с моих картин. Говорил, что уже телеграфировал в Урумчи о разрешении нам ехать дальше. Эти разрешения для каждого шага напоминают самые жестокие времена и просто надоели до последней степени. Даже пожаловаться на грубость властей можно лишь с разрешения. Проходя по городу, еще раз всматривались в местные типы. Есть очень жестокие лица. Гораздо больше нищих и калек, нежели в Яркенде. Нужно обменять оставшиеся рупии. Советуют взять русское золото. Сейчас оно стоит наравне с червонцем. Привозят его киргизы с гор. Индийцы и турки охотно берут его.
17 февраля.
День обмена денег. Выборы тарантаса. Новый кучер – казак из Оренбурга. Поучительная сцена на базаре. Мулла плетью сгоняет народ в мечеть. Удары сыплются на спины, плечи и лица. Молитвенный энтузиазм плохо достигается, и многие спешат укрыться в переулках. Говорят, что медресе – школы при мечетях – плохо посещаются. Народ даже среди дикости ждет более утонченных и углубленных форм познания.
18 февраля.
Недалеко от селения Артуш можно видеть высоко в скале три окна. Конечно, это буддистские пещеры, осмотренные Лекоком[436] и Стейном. Снизу можно различить остатки росписи. Особо значительных предметов там не нашли. Народ украшает эти пещеры преданием. У старого царя была дочь, ей была предсказана смерть от укуса скорпиона. Чтобы спасти ее, царь устроил жилье высоко на скале. Но судьба исполнилась. Царевна захотела отведать виноград. На веревке подняла к себе корзину, в которой притаился ядовитый скорпион.
В пятнадцати верстах на восток, среди кладбища, показывают могилу Марии, матери Иссы. Подробности легенды ускользают. Почему именно Марии, в Кашгаре никто не может рассказать. Так же как и об Иссе в Сринагаре. Нет ли здесь следов несторианства или манихейства?
По базару важно проезжает с плетью в руке кадий – судья. Едет ловить игроков в азартные игры. Конечно, кучки игроков быстро разбегаются и после проезда «блюстителя» снова тотчас смыкаются. Так же, как опий, азартные игры истощают население.
Входим в китайское жилье. Против входа – алтарь новогодних приношений и сластей. На стене яркая картина «владыки» богов. Кто же это? Ведь это тот самый Кейсар[437]; ведь это тот, кого ждут каждый по-своему. Новый год приветствуется именно его изображением. Даже в почти мусульманском Кашгаре притаилось дальневосточное верование. Там же увидели Гуаньинь – Матерь Мира, и человека – долгую жизнь (коллектив всех возрастов), и еще одно изображение «владыки богов». Это изображение менее сложно, всего две фигуры: «владыка» и его хранитель. «Владыка», сидя у стола, следит за пламенем красной свечи. Во лбу «владыки» – драгоценный камень, как красная звезда. Картина новейшей простой работы, но очень декоративна. Зашли во двор храмика. Самый храм заперт. Служба не совершается. Против входа – сцена для китайского театра.
Предвечернее солнце заливает берега Тюмендарьи. По узкому мосту идете к песчаным обрывам. Как мертвый город, недвижимо и неодушевленно стоят над песчаными кручами глиняные стены. Деревья голы; можно видеть далеко. Это первый вид, который можно назвать среднеазиатским городом. И не под вонючими навесами тесных базаров, не в лице прокаженных, но в золоте лучей солнца и в недвижимости стен вы верите, что Кашгар действительно старое место.
19 февраля.
Много подпочвенных вод в Кашгаре. Разливы рек и рисовые поля дают особый вид лихорадки, вроде малярии. Самые разнообразные симптомы. Ломота суставов, сонливость, боль конечностей.
Нелегко получить деньги по чекам из Китая. Нас должны ждать таэли еще с ноября, но вот уже конец февраля, а почта оттягивает выдачу. Конечно, может быть, деньги отданы в рост. Рассказывают, что один из местных амбаней долго отказывался перевести собранные налоги генерал-губернатору, ибо все они были отданы в рост для обогащения амбаня. Принесли снимки с жертв «правосудия»: ряды людей с отрубленными пальцами, ступнями, с перерезанными сухожилиями. Большинство из них не сумело или не могло вовремя заплатить «кому следует».
Здесь же снимки с убитого Ти-Тая в полной «славе»: с двумя лентами накрест, со звездами и с растопыренными ногами. Здесь же снимки с разработки нефти, начатой Ти-Таем. Группа жен Ти-Тая и других местных чиновников. Пришли старые письма из Америки от 30 октября через Пекин. Этим путем потребовалось три с половиной месяца, чтобы достичь нас.
Найти лошадей здесь, по-видимому, еще труднее, нежели в Яркенде. У доктора Яловенко нашлись все лекарства, нужные нам. Его маленький госпиталь гораздо более оборудован, нежели в шведской миссии.
Пьем чай у Гилланов; идем с ними осматривать ступу. Около реки дорога начинает уже вязнуть. Переходим узкий мост и поднимаемся среди причудливых песчаных формаций, созданных водою и землетрясениями.
Конечно, здесь была древнейшая часть Кашгара; здесь могут быть найдены буддистские следы. Сама ступа превратилась в бесформенную глыбу, и лишь остатки кирпичной кладки внизу выдают ее построение. Размеры ее велики; не менее большой ступы в Сарнатхе. В сущности сохранилось лишь одно основание, а весь верхний купол исчез. Трудно среди песчаных оползней признать развалины строений. Сколько таких замаскированных развалин погребено близ течения рек и под пологими курганами, под этим типично азиатским покровом…
Холодает к вечеру. И лиловым силуэтом стоит Кашгар с китайским храмом на стене города. Силуэт не лишен покоя и величия, но это, так сказать, ложное величие, ибо громада силуэта превращается в хрупкость глиняных и песчаных строений. Поздно вечером к нам стучится Джордж Чжу, китаец, секретарь британского консула. С доброй вестью, с телеграммой от дуту из Урумчи. Разрешено ехать. Но, несмотря на представление кашгарского даотая и британского консула, наши две винтовки и три револьвера оставлены запечатанными, а о разрешении писать картины вообще не упомянуто, хотя и консул, и даотай об этом определенно спрашивали в телеграммах. Мистер Джордж Чжу улыбаясь говорит: «Я учился английскому языку у американского учителя в Пекине, и я рад был помочь и принести добрую весть американской экспедиции».
20 февраля.
Спешно готовим караван, чтобы уйти как можно скорее до наступления весенней распутицы и до разлива рек. До Урумчи добрых 1800 верст. Трудно достать лошадей. Все лучшие лошади угнаны в Фергану, где огромный спрос на лошадей из России.
Надо уволить Цай Хань-чена: он совсем взбесился. Побил вчера вечером ладакхца Мусу и погряз в курении опиума. Идем сказать благодарность Гиллану за его помощь и телеграммы. Говорю ему, как приятно отметить такое [внимательное] отношение к задачам нашей экспедиции. Жалею, что, несмотря на его представление, ни оружие, ни разрешение писать этюды не дано. Прошу его дать текст посланных им телеграмм для внесения в дневник. Потом толки об обмене рупий, которые поднялись в цене, на сары. Ходит слух о замене ходящих сар новой монетой. Никто ничего не знает.
Именно, как миссионер Торквист назвал этот уголок Туркестана: заводье стоячей воды. Торквист говорит: «Китайцы родятся конфуцианцами, живут даоистами, а умирают буддистами». Хотелось бы посмотреть настоящих китайцев. Столько говорится о напряженной работе в Кантоне. Неужели там не знают о темной жизни Китайского Туркестана? Неужели не знают, как один грабитель сменяет и распинает другого грабителя не для блага народа, не для суда, но ради личных счетов и личного обогащения? А пособники «власти» богатеи беки гуляют нагайками по согбенным спинам бедняков.
21 февраля.
Невозможно найти лошадей. Все годные лошади зафрахтованы на Андижан для перевозки товаров из России. Ходят слухи, что в Андижане заготовлено товаров на три года. Теперь же требуют за лошадей по 1 сару в день. Цена неслыханная. Придется взять арбы, а это значит, что до Урумчи вместо 40 дней придется идти 55 дней. Ведь 1800 верст. Надо безмерно спешить, иначе начнется ростепель. Под городом, около конного рынка, интересный Гиссарлик-мазар, приписываемый какому-то монгольскому князю. Есть поверие: если бросить кусок глины в купол мазара, то отпадают бородавки.
22 февраля.
Послали в Америку телеграммы и письма. Пусть купят Бурлюка и вещи новаторов. Ведь максималисты-художники борются против той же всепожирающей пошлости и лицемерного мещанства. В будущем американском музее должен быть большой отдел иностранцев, обогативших Америку своим творчеством. И привлекайте больше молодых; надо, чтобы резерв был силен и подготовлен. Нельзя биться в одну линию.
Если сочтем все задержки, последовавшие от хотанского плена, то окажется, что мы потеряли три месяца, которые так были нужны, чтобы успеть до наступления весенних разливов.
23 февраля.
Не легко получить деньги через китайскую почту. С ноября месяца почта не может собрать 1600 мексиканских долларов. Прямо смешно, когда знаете, что местный генерал по поручению генерал-губернатора тут же переводит 10 000 фунтов «частных сбережений».
Ездили к даотаю [говорить] о нашем оружии и о разрешении писать этюды. Даотай положил резолюцию. «Пробуйте писать картины, а если полиция будет запрещать, то перестаньте». Оружие наше заржавело от сырости. Когда мы указали на это, то нам было сказано переводчиком британского консула: «Не делайте затруднений». Мы опять почувствовали себя не в стране права, а в стране личного произвола. Еще было сказано нам, что если дуту (генерал-губернатор) найдет нас достойными, то разрешит нам и оружие, и работу. Нужно большое хладнокровие, чтобы принимать серьезно все эти сентенции.
Интересно, каким путем и аппаратом будет генерал-губернатор исследовать нашу «достойность» для работы и оружия… Но «достойность» подобных властей для нас ясна без всякого особого аппарата. Откуда эти залежи невежественности? В довершение нам было указано, чтобы мы из оружейного ящика не вынули более того, нежели позволено (т. е. не вытащили бы револьверы). А ведь китайцы в Америке оскорбились бы за такое предупреждение. Как всегда, визит кончается уверениями, что нам очень помогли. Этакое лицемерие!
24 февраля.
Интересны рассказы о передвижениях китайской армии Синьцзяна. Пушку везут две лошади. На каждой из них сидит по солдату. На дуле пушки тоже сидит воин. В случае остановки лошадей, из деревни припрягают еще одну клячу. «Армия», вышедшая в составе 20 000 человек, при затрате в 6 000 000 сар, доходит до места битвы в составе около 2000. Счет армии производится по количеству шапок. Потому в случае недохватки «воинов» на арбах, на колышках выставляются фуражки. Счет конницы идет по всадникам и по коням, т. е. вдвойне. Об этой забытой провинции нигде не написано так, как оно есть на самом деле. По незнанию некоторые путешественники еще надевают смокинг, отправляясь к даотаю. Но пора сказать то, что есть на самом деле.
Пора сказать просто во имя достоинства человеческого. Можно принять «всерьез» пережитки жителей Соломоновых островов, но государство с 400 000 000 населения[438] не может быть рассматриваемо в наше время лишь с точки зрения этнографического курьеза. Следует всячески помочь истинным деятелям Китая вывести страну из трагикомического положения. Не знаем, что и как будет в дальнейшем пути, но наблюдения над неприкрашенной жизнью Синьцзяна приводят в содрогание. Синьцзян завоевали в свое время монголы, арабы, китайцы, тибетцы. Сартская спина все сносила и приносила свои салямы.
25 февраля.
Если имеете китайский правительственный почтовый перевод, то это еще не значит, что вы имеете уже деньги. Китай даже не может удовлетворить чек в 1600 мексиканских долларов. Между тем Среднеазиатский банк через Ташкент немедленно рассчитывается с вами. Друзья, не пользуйтесь китайской почтой. Письма вскрывают, и многое не доходит. А деньгу не выдают. Опять приходится передвинуть свое сознание на Соломоновы острова, и тогда более понимаете все действия синьцзянской компании. Впрочем, не будем обижать Соломоновы острова такими сравнениями.
И вот опять британский консул и его секретарь Чжу должны хлопотать, и их личным воздействием вы наконец в виде особого одолжения получите то, на что имеете обычное право. Пожелали г[осподину] Чжу встретить его в составе вашингтонского или парижского посольства [Китая]. Обменялись приветом с Гилланами. Действительно, они помогли выбраться нам из Хотана. Спросили друг друга, где теперь встретимся.
26 февраля.
Поехали. Утром пришли проститься консул Гиллан с женою. Секретарь консульства Чжу. Директор банка А. Т. Анохин. Доктор Яловенко. Семья Крыжовых. Простились. Посидели. Опять вопрос: где встретимся? Прошли кашгарскими базарами. Пошли песчаной седой дорогой. По левую руку синеет кашгарская река. Заводья, рисовые поля – рассадники лихорадки. По правую – селения, болотистые озера. Висит весенняя молочная мгла. Переход невелик. К трем часам остановились в маленьком селении Яндома.
Расстались с Цай Хань-ченом: курит опиум, водит женщин с базара и бьет слуг. Вспоминаю его два рассказа: лошадь под ним испугалась, и он свалился. За это он камнем сломал лошади ногу. Еще рассказ: орел налетел и оцарапал ему руку. Тут месть была изысканной: был положен кусок мяса, начиненный порохом при длинном фитиле. Орел, подхвативший мясо, был взорван.
Человек – вестовой, едущий впереди, – называется «дорога». Количество слов, совпадающих с русским значением, становится еще поразительнее.
Под вечер становится холодно. Снега нет. Гор не видно.
27 февраля.
Солончаки, кусты, ветлы, маленькие селения. Недлинный переход до Файзабада. Уже к половине второго на месте. Между тем в английской книге маршрутов путь от Кашгара до Файзабада разделен на три дня. Даже тихим пешим ходом и то скорее пройти. Настолько все книги, сообщающие «факты», должны быть пересмотрены. Слишком много неверных «фактов» лежит на полках библиотек и слишком много затаилось почтения к печатному слову без всякой переоценки.
Заново, заново, заново – новым сознанием и новым вмещением.
Еще кто-то уважает деньги как таковые. А вот нам сейчас принесли деревянные щепочки с нарезанными знаками и уверяют, что это подлинные деньги. И самые лучшие деньги, ибо они выпущены игроками в азартные игры. Этот авторитет, видимо, стоит очень высоко. На базарах всюду кучки, деятельно занятые игрою. Помню, в каком-то банке я слышал ожесточенное восклицание: «Я вам не щепками плачу». По здешним обычаям это замечание не было преувеличением. Щепочка коричневого цвета, вершка два длиною, и на ней рукодельные китайские знаки. Люди любят эти деньги, ибо они не рвутся.
Погашение знаков здесь производится очень просто. После изнашивания знак не принимается в казначейство, и последний собственник такого знака погашает государственный долг. Исследовали места дальнейших остановок и нашли, что места станций в книге маршрутов неверны; приходится часто соединять по два прогона, иначе и в 50 дней до Урумчи не доехать. Прислали двух солдат эскорта – сущих бандитов. Пришлось их отправить обратно.
28 февраля.
Всю ночь, до 4-х часов, при полной зеленой луне пели кругом в разных кишлаках (деревня, селение), вероятно, к месяцу барат[439]. Пели неистово, но, сглаженное расстоянием, иногда пение звучало красиво. Это пение было не [киргизское], но торгоутское. В чем же дело? Как же попали торгоуты[440] в мусульманский Файзабад? Конечно, это пленники былых войн. До сих пор они хранят свои обычаи и звенят при полной луне звонкими песнями. Разбирая народности, иногда отличите их по остаткам одежды, иногда по языку, иногда по старинным священным напевам. В ночное время звенят песни к своему краю. И где-то сердце отвечает на этот зов. Поучительно проследить конгломерат народностей, засыпанных песками пустынь.
Встали рано, в 5 часов, ибо путь длинный – 15 потаев, т. е. 150 китайских ли, т. е. 60 русских верст. Сперва – солончаки, зеленовато-седые. Потом мертвый песок, барханы, пыль стоит беспросветно. Тощий кустарник, его выдергивают на топливо и тем окончательно омертвляют пустыню, а за два перегона от Кашгара и прекрасный уголь, и чудесная нефть. Сами люди стараются по невежеству омертвить свою почву. Около мелких речек еще лежит ледок, а под солнцем уже печет, и трудно двигаться в меховых одеждах. Место стоянки – Караджулгун – маленькая серая деревня. Караван запоздал. Пьем чай из местного кумгана[441]. Для описания этого чайника не хватает черной краски. Накопляются наброски.