Бразилия и бразильцы - Фесуненко Игорь Сергеевич 11 стр.

— Московское радио просило нас рассказать о влиянии идей Ленина на жизнь и революционную борьбу в наших странах, — говорит Америс. — Я, конечно, не могла по-научному ответить на этот вопрос. Я — простая женщина и ответила то, что чувствовала сердцем своим: мы любим Ленина и благодарим его за все, что он сделал для нас. И мы верим, что скоро весь мир, в том числе и наши страны — страны Латинской Америки, пойдет по пути, который он предвидел. Потому что его учение, его мысли и идеи оказывают громадное воздействие на всех нас — на простых людей, на рабочих, тружеников, на угнетенных и бедняков…

Я попросил Америс рассказать историю куста роз под окнами ее домика.

— Я давно посылала розы в Москву с просьбой положить их у саркофага Ленина на Красной площади. Мне очень хотелось самой побывать в Москве и поклониться Мавзолею, но так и не удалось осуществить эту мечту. Долго я искала семена пунцовых роз — цвета ленинского знамени. В конце концов я нашла их и вырастила этот куст в саду. Я решила посылать каждый год по одной розе с этого куста. Не только от меня, не только от моей семьи, но и от всех моих земляков — гаушо, от всех простых людей моего родного штата.

Получив в дни празднования 100-летия со дня рождения В. И. Ленина розу из Порту-Алегри, сотрудники бразильской редакции Московского радио заказали большой венок. На его ленте была сделана надпись: «В. И. Ленину от Америс Силвейра». Этот венок был возложен у подножия Мавзолея рядом с пунцовой розой из Порту-Алегри. Операторы телевидения засняли церемонию возложения венка и розы к Мавзолею и послали эту пленку в подарок Америс и ее семье. Об этом подарке из Москвы Америс Силвейра не может вспоминать без слез.

Прощаясь со мной, Америс, волнуясь, говорит:

— Я желаю счастья всем вам, наши дорогие советские друзья. Всему вашему замечательному народу я желаю успехов в жизни и во всех ваших делах! И еще прошу передать мой сердечный привет моим подругам из Московского радио, голоса которых я каждый вечер слушаю. Будьте счастливы!.. Будьте всегда счастливы, друзья мои!..

Провожая нас, она выходит на порог и долго-долго машет рукой вслед нашей машине, исчезающей за поворотом дороги. Женщина с грустными глазами на рано постаревшем от тяжелой работы лице. Рядом с ней тихо колышется на легком ветру обремененный тяжелыми пунцовыми цветами розовый куст.

Часть третья СЕЛЬВА НЕ ЗНАЕТ ПОКОЯ

Глава восьмая ПЕРВЫЕ КИЛОМЕТРЫ ТРАНСАМАЗОНИКИ

Наше путешествие по Амазонии началось в столице штата Пара городе Белене, или, если говорить точнее, — в кабинете директора департамента транспорта этого штата сеньора Педро Смит до Амарал. Именно к нему нас направило федеральное министерство транспорта, когда я и два западно-германских журналиста — Юлиус Вандилла и Карл Рейдекер обратились с просьбой познакомить нас с ходом строительства Трансамазонской магистрали.

В назначенный день и час — а было это в ноябре 1970 года, то есть всего два месяца спустя после торжественного открытия работ по прокладке Трансамазоники, — мы прилетели в Белен и явились к доктору Педро Смиту (кстати, в Бразилии принято именовать «доктором» любое начальство за письменным столом). Тепло поприветствовав нас, первых, как он подчеркнул, иностранных корреспондентов, прибывших на Трансамазонику, доктор Смит пригласил нас к столу, на котором уже была разложена карта.

— Трансамазоника должна пересечь Бразилию южнее Амазонки с востока на запад, от Ресифи до бразильско-перуанской границы, — начал он свой рассказ. — Перпендикулярно этой магистрали мы намереваемся проложить другую: от Сантарена, находящегося у слияния рек Тапажос и Амазонки, до Куябы, столицы штата Мату-Гросу. Таким образом, вся бразильская Амазония окажется после осуществления этих проектов как бы перечеркнутой гигантским крестом автомобильных магистралей.

Первая очередь нашей дороги — от города Токантинополиса до поселка Итайтуба, — продолжает Смит до Амарал, — длиной около 1300 километров, пройдет почти на всем протяжении по девственной сельве, где ни разу не ступала нога человека. Точнее, белого человека, так как индейцев там полно, и многие из них еще не имели контакта с цивилизацией.

Мы снимаем пиджаки и взволнованно закуриваем, разглядывая карту. Темно-зеленый массив Амазонии рассечен на ней вызывающе яркой красной линией Трансамазоники. Лишь в нескольких местах трасса проходит через небольшие поселки: Марабу, Алтамиру, Итайтубу. В этих трех крохотных островках, затерянных в океане сельвы, нам и предстояло побывать.

— В поездке вас будет сопровождать сеньор Журандир, один из наших самых опытных инженеров, — говорит Педро Смит. — Завтра в 6.30 утра он заедет за вами в отель. Вылет в Марабу назначен на 7.15. А сегодня советую отдохнуть получше: программа у вас очень напряженная, сил понадобится много.

Мы благодарим Смита и прощаемся. Немцы решают последовать совету Журандира и едут отдыхать в свой «Гранд-отель», а я отправляюсь осматривать город.

В не слишком богатом достопримечательностями Белене есть место, посещение которого столь же обязательно для, приезжего, как визит на Эйфелеву башню в Париже или в Эрмитаж — в Ленинграде, — это существующий с начала XVII века рынок под названием «Вер-о-пезо», что в буквальном переводе означает «Глядеть на весы». Когда-то на этом месте находился фискальный пост по сбору пошлин, которые взимались в зависимости от веса товара. С тех пор название «Вер-о-пезо» так и осталось. Рынок расположился на берегу крохотной прямоугольной бухты, которая на рассвете заполняется парусниками, лодками и баркасами. Над скользкой набережной повисает разноголосый гомон. Лавочники спешат к своим постоянным поставщикам. Грузчики торопятся договориться с рыбаками и лавочниками. Ровно в пять утра начинается отлив, и рыбачьи суденышки садятся на черный ил. В мокрых корзинах выгружается на берег рыба. Полуголые негры взваливают корзины на головы и растаскивают их по рыбным лавкам. Между застывшими баркасами неторопливо расхаживают жирные черные стервятники, питающиеся падалью.

Впрочем, на Вер-о-пезо эти баркасы доставляют не только рыбу. С далеких и близких фазенд, с острова Маражо и деревушек, рассыпанных вокруг Белена, привозят на рынок кур и черепах, гроздья бананов и мешки орехов, мандарины и муку из маниоки, горы зелени и связки шевелящих щупальцами раков, продолговатые арбузы и круглые луковицы, темно-зеленые плоды авокадо и чешуйчатые ананасы.

А на набережной из промтоварных и скобяных лавок призывно пищат граммофонные голоса модных певцов Валдика Сориано и Джерри Андриани. На деньги, вырученные от продажи рыбы, зелени и фруктов, в этих лавках будут покупать батарейки для фонарей и ткань на платья, гвозди и ножи, посуду и башмаки. За длинными открытыми прилавками выстроились дородные старухи, помешивая черпаками вареную фасоль и рис. На жаровнях дымятся куски говядины и филе из молодого крокодила.

В крохотных лавчонках продается «святой товар»: амулеты от «сглаза» и нечистой силы, снадобья против заговоров, четки, статуэтки святых, деревянные фиги — крохотные, чтобы носить на шее, и гигантские, чтобы ставить на комод или шкаф. Над маленькой жаровней, в которой тлеет горсточка ароматических трав, прикреплена бумажка, объясняющая, как с помощью благовоний изгоняется из дома нечистая сила: «Начинайте окуривание с кадилом в левой руке, проходя через все углы крестом, приговаривая: „Окуриваю дом этот в честь Господа и Святой Троицы с помощью моих покровителей и святых. Нечистая сила, ненависть, ревность, колдовство да выйдут вон через эту дверь“».

Тут же над жаровней с благовониями висят всевозможные вещи, назначение которых весьма загадочно: четки из зубов крокодила и ягуара, засушенный глаз тунца, желчный пузырь морской свинки, чучело крохотной птички уирапуру, шкура гигантского буйвола, раковины и змеиные кожи, чучела крокодилов и пираний, живая обезьянка и засушенный морской конек.

В маленьком пыльном сквере близ рынка я вдруг слышу вкрадчивый голос, рассказывающий о том, сколь беспредельно милосердие всевышнего и как велика его готовность помочь всем нам — жаждущим, страждущим, заблудившимся в океане мирских страстей и наваждений. Голос источает серый репродуктор, подключенный к стоящему на скамейке магнитофону. Люди идут мимо по своим делам. Никто не обращает внимания на это магнитофонное бормотание, если не считать лежащего под скамейкой кота.

Постояв две-три минуты, я собираюсь отойти, но вдруг за моей спиной раздается вежливое покашливание. Оно исходит от белобрысого юного толстяка с тремя рыжими волосками на никогда еще не бритом тройном подбородке. Его голубые глаза излучают доброжелательство и сиюминутную готовность ответить на все обуревающие меня вопросы. Поймав мой взгляд, толстяк учтиво кланяется, улыбается и вежливо осведомляется.

Постояв две-три минуты, я собираюсь отойти, но вдруг за моей спиной раздается вежливое покашливание. Оно исходит от белобрысого юного толстяка с тремя рыжими волосками на никогда еще не бритом тройном подбородке. Его голубые глаза излучают доброжелательство и сиюминутную готовность ответить на все обуревающие меня вопросы. Поймав мой взгляд, толстяк учтиво кланяется, улыбается и вежливо осведомляется.

— Какую веру исповедует сеньор: католическую?

Я отрицательно качаю головой.

— Значит, сеньор — баптист?

— Нет.

— Мусульманин?

— Нет.

— Да, понимаю: сеньор, вероятно, иудей?

— Нет, и не иудей.

Его глаза удивленно вылезают из орбит.

— Но кто же тогда сеньор?

— Неверующий.

Он с сожалением смотрит на меня и сочувственно вздыхает.

— Ничего… Я тоже был неверующим в детстве.

Это звучит, как если бы он сказал: «Не волнуйтесь: я тоже болел раком, но все обошлось».

— А вы — что: зарабатываете этим на жизнь? — спрашиваю я, кивая головой на магнитофон.

— Нет, что вы?! — на его пухлом лице появляется порыв благородного протеста. — Я это делаю из самых чистых побуждений.

— Для чего?

— Во имя служения господу нашему.

— Ну, а живете чем?

— О, мой папа — один из самых богатых людей нашего города. Может быть, вы видели вывески ювелирной фирмы «Джина»? Так вот это — наше «дело». То есть папино. Но потом, конечно, станет и моим.

— Понятно, — отвечаю я.

— А этим, — он кивает головой на магнитофон, — мы занимаемся здесь по субботам, а также по вторникам и четвергам.

— С какой целью?

— Оказать людям помощь. Духовную помощь.

— И много находится таких, кто просит вас об этом?

— Да, конечно, — говорит он и добавляет: — Но сегодня, правда, день какой-то не очень бойкий. А вообще-то, бывает, и откликаются на наш зов.

— И что вы делаете с теми, кто откликается?

— Направляем их к нашему падре. Он может исповедовать, отпустить грехи. И вообще… помочь человеку. Кстати, а вы не хотите посетить нашего падре?

— Спасибо, но я здесь проездом, завтра рано утром уезжаю, — говорю я.

— Ну, ничего. Когда-нибудь приедете еще, тогда и заглянете к нам, правда? — он протягивает визитную карточку с адресом. — Кстати, вы не хотели бы взять нашу брошюрку?

— С удовольствием.

Он дает мне крохотную книжицу, размером с пачку сигарет, отпечатанную на тонкой желтой бумаге. На обложке слова: «Путь к спасению». Чуть ниже напечатано: «Ты хочешь найти путь к спасению? Обратись к господу. Ибо слова господа — самое действенное, самое живое и проникновенное!»

Поблагодарив за подарок, я прячу брошюрку в карман.

— Простите, — говорит он, — сеньор случайно не аргентинец?

— Нет, не аргентинец.

— Я подумал, что сеньор аргентинец, потому что у сеньора чувствуется южный акцент в речи.

Мы помолчали.

— Тогда, вероятно, сеньор парагваец?

— Нет, не парагваец.

— Колумбиец?

— Нет, я из Европы.

— А… — он подтягивается, словно солдат, выходящий в караул, — стало быть, сеньор — немец?

— Нет, и не немец. Я — русский.

— Простите, как вы сказали?

— Русский.

Он растерянно замолкает, воззрившись на меня с недоверием и любопытством. Потом шевелит кадыком и, облизнув губы, спрашивает:

— Простите, а на каком языке говорят в вашей стране?

— На русском.

— Ах да, на русском. Понимаю…

Мне становится жалко его. Вид у него такой, словно он только что увидел своего почитаемого падре танцующим твист со «звездой» стриптиза в местном кабаке «Кондор».

— А откуда вы берете эти брошюрки? — спрашиваю я, доставая из кармана «Путь к спасению».

— Нам их дает наш друг. Миссионер.

— Из какой миссии?

— «Новас трибос». Американской. Слышали?

Да, конечно, я слышал об этой миссии. Именно о ней с возмущением писали бразильские газеты, обвиняя «Новас трибос» в том, что, обосновавшись в джунглях Амазонии, она ведет нелегальную разведку полезных ископаемых и вывозит образцы породы и руд на собственных самолетах в США. Издание душеспасительных брошюр, одну из которых вручил мне этот наивный юнец, являлось, видимо, чем-то вроде дымовой завесы, прикрывающей основные интересы святых отцов.

Мы вежливо прощаемся. Я желаю юному наследнику хозяина фирмы с красивым именем «Джина» всего наилучшего и отправляюсь дальше осматривать город.

Рядом с рынком на горбатом холме расположилась достопримечательность Белена: Форт Кастело. Здесь тихо и торжественно. Несколько старых пушек уткнулись черными стволами в реку. На скамейках в тени цветущих фламбоянтов сидят, обнявшись, влюбленные. Когда-то Форт прикрывал доступ к городу. Часовые с утра до ночи всматривались в свинцовую гладь залива, откуда могли неожиданно нагрянуть челны индейцев тупинамба, безуспешно пытавшихся отстоять свои земли от нашествия конкистадоров. Форт стал первым португальским форпостом в Амазонии. Первой заявкой на овладение этим краем и этой рекой.

В начале 1616 года португальский капитан Франсиско Калдейра Костело Бранко построил у подножия холма сторожевой пост «Фелис-Лузитания». Несколько десятилетий после этого продолжались кровопролитные схватки португальцев с аборигенами этих мест — индейцами тупинамба и пакажа, не желавшими сдавать без боя свои земли, и с конкурентами — английскими, французскими и голландскими пиратами, заглядывавшими в устье Пары и Амазонки. Фелис-Лузитании была уготована беспокойная судьба.

Постепенно крепость разрасталась, и невыразительное имя «Фелис-Лузитания» было заменено на «Муй-амада-сидаде-де-Санта-Марта-де-Назаре-де-Белен-де-Грао-Пара-до-Амазонас». Полновесность названия вполне соответствовала стратегическому значению нового города. К 1650 году численность его населения достигла уже весьма впечатляющей по тем временам величины: восьмидесяти человек, без учета священников, солдат, а также индейцев, которых завоеватели людьми не считали. Все восемьдесят новоселов амазонской целины были охвачены честолюбивыми стремлениями прославить любимый город. Благодаря их патриотическим усилиям к концу XVII века в Белене появились такие необходимые каждому цивилизованному городу объекты, как, во-первых, церковь, во-вторых, таможня, в-третьих, тюрьма.

«Муй амада сидаде» стала трамплином для проникновения португальцев в Амазонию. Оно сопровождалось массовым уничтожением индейцев, которых здесь, по словам летописца XVII века, было так много, что «каждая пущенная вверх стрела обязательно падает на голову какому-нибудь из них».

Впрочем, вскоре после основания Белена его окрестности стали пустеть: индейцы бежали в сельву, спасаясь от португальцев, отряды которых прочесывали в поисках рабов низовья Пары и Амазонки. В 1720 году некий Белшиор Мендес де Мораис хвастливо сообщал губернатору Белена, что его экспедиция уничтожила свыше 20 тысяч индейцев.

К концу XVIII века город насчитывал 1083 «очага» с 10 620 жителями, не считая, опять же, «желтокожих», как именовались индейцы в донесениях португальских колонистов. Здесь к этому времени уже была налажена почтовая служба, создан ботанический сад, выстроена судоверфь и проложены деревянные тротуары. Деньги, правда, появились в городе лишь в 1748 году. До этого в «Муй амада» почти полтора века существовал натуральный обмен.

В середине XIX века португальское правительство открыло Амазонку для свободной навигации торговых судов всех наций. Началась каучуковая лихорадка. Число жителей города к началу XX века возросло до 100 тысяч. В этот период он, как и Манаус — столица штата Амазонас, был куда более тесно связан с европейскими и североамериканскими столицами, чем с Рио-де-Жанейро или Сан-Паулу. В то время, как у причалов Белена еженедельно швартовались суда под флагами разных стран мира, связь с югом страны практически не существовала. Конец этой изоляции был положен лишь в начале шестидесятых годов XX века после прокладки автострады «Белен — Бразилия», соединившей город с новой столицей страны. У «нулевого километра» этой автострады — на окраине Белена — находился департамент транспорта, возглавляемый Педро Смитом до Амарал. Вторично ступить на «Белен — Бразилия» нам предстояло завтра вечером ровно на тысячу километров южнее — под городом Токантинополисом, куда мы должны были вылететь вместе с инженером Журандиром.

Журандир, кстати, оказался весьма пунктуальным: как и было назначено, ровно в половине седьмого на следующее утро он был в холле нашего отеля, а еще через полчаса мы уже ехали в джипе по пустынному летному полю беленского аэропорта, направляясь в его дальний конец к ангару, у которого стоял ожидавший нас «баркрайфт», крошечный, рассчитанный всего на шесть пассажиров двухмоторный самолет. Только на таком неприхотливом самолете, отличавшемся невысокой стартовой и посадочной скоростью, довольствующемся короткой полосой, можно было приземлиться в поселках, лежавших на трассе Трансамазоники, куда нас направил Педро Смит: в Марабе, Токантинополисе, Алтамире и Итайтубе.