10, 11 и 12 июля 1934 года
Медленно двигаемся по фьордам на север, скользим между островками, останавливаясь три-четыре раза в день возле хуторков с деревянными домами. Когда на первой же пристани сходил на берег, рассек себе голову; кровь лилась рекой. Из Молде в Гьемнес ехали в лютый холод на машине, на пароме переправились в Кристисунн, где снова поднялись на пароход. В Тронхейме приняли ванну и позавтракали в отеле с пальмами во дворе. Все утро шел дождь, и собор с могилой святого Олафа [280] был закрыт. Чем дальше продвигаемся на север, тем пейзаж все больше напоминает времена короля Артура. В эту минуту на пути в Бодё светит солнце (накануне дождь шел целый день), и горы по правому борту склоняются, как на гравюрах Доре [281] .
Пароход забит до отказа. В третьем классе гомонят дети. Вместе с нами в каюте плывет лютеранский пастор из Провиденса, штат Роуд-Айленд. Спит он, не раздеваясь, целыми днями лежит на своей койке и читает английских мистиков. На борту можно встретить американцев, англичан и даже французов, но больше всего – норвежцев. Все они хороши собой – и молодые, и старые. Читаем Эдгара Уоллеса, смотрим на карту и играем в пикет и бридж; в пикет только мы с Хью, в бридж – втроем. И отпускаем бороды – это наше основное занятие. У Хьюи борода золотистая, растет ровно. Моя – черная и неровная: на щеках густо, а вот на подбородке пустовато. Сэнди бреется. Из-за моей окровавленной повязки на голове и нашей общей щетины выглядим не лучшим образом, и английские пассажиры от нас отворачиваются. Пастор считает, что мы студенты на каникулах. В городах, где мы останавливались, как правило, сухой закон. Кое-где удавалось обзавестись спиртом. Баров и кафе нет нигде.В пятницу 13-го бросили якорь в Тромсё и с «Принцессой Рагнхильдой» расстались. В последние дни пассажиры «Принцессы» старались держаться от нас подальше, особенно женщины; нелицеприятно о нас высказывались, и даже в нашем присутствии.
В Тромсё в жизни нашего лидера (Сэнди Глена. – А. Л. ) существенную роль стали играть старики. Стоило нам сойти на пристань, как он исчез, буркнув, что должен найти «какого-нибудь великолепного старика». Все двадцать четыре часа нашего пребывания в Тромсё не прекращал эти поиски, при этом нельзя сказать, чтобы ему сопутствовал успех. Вечером вернулся пьяный и принялся сбивчиво рассказывать про какого-то «совершенно уникального» старика, который считается лучшим ледоходным шкипером в Арктике. По его словам, старик этот пропил 60 000 фунтов и спас от смерти самого Ротшильда. В Тромсё было необычайно жарко, и в карты мы играли, засучив рукава рубашек. Одного из найденных нашим лидером стариков звали Рёте; глухой норвежец, он служил в американской армии, а теперь был британским вице-консулом. Рёте очень нам пригодился: ходил с нами в магазин, обналичивал чеки, при этом не пил ни капли и даже не заходил в винную лавку. Вечером пошли с ним в кино. Надо было сделать кое-какие запасы – купить картошку, апельсины, ром, носки и т.д.
Во второй половине дня 14-го числа, в сопровождении нескольких стариков, отобранных нашим лидером, мы поднялись на борт «Люнгена». Лидер предупредил, что впереди самая неинтересная часть нашей экспедиции, но, как и все его предсказания (например, что Тромсё – международный курорт с многочисленными барами и отелями), это тоже оказалось не вполне соответствующим действительности. В субботу утром мне удалось послушать мессу. «Люнген» – маленький пароход, находящийся на государственной субсидии. Совершает по пять рейсов в год; в летние месяцы выходит в море каждые две недели. Зимой Шпицберген отрезан от Норвегии. На борту всего три-четыре пассажира, поэтому в распоряжении каждого из нас попала двухместная каюта. Обогнув острова, взяли курс на Хаммерфест, куда приплыли вскоре после полуночи. Днем было тепло, а ночью в иллюминатор каюты пробивались ослепительные лучи солнца, и спать было почти невозможно.
Утром небо заволокли тучи; похолодало. Пароход довольно сильно качало, и у всех пассажиров, у Хью и лидера в том числе, развилась морская болезнь. Вот и я большую часть дня пролежал у себя в каюте, читая Саки [282] . Ночью принял тройную дозу снотворного и проспал тринадцать часов. Во вторник 17-го было по-прежнему холодно, но к вечеру море успокоилось, и Хью с лидером сели играть в пикет; Хью выигрывал партию за партией. Около семи вдали появилась южная оконечность Шпицбергена, и с этой минуты по правому борту тянулась земля. Черные горы; среди них плывущие в море ледники; иногда между свинцовым небом и свинцовым морем пробивается узкая серебряная полоска яркого света. Ослепительно белые ледники; облака, срезающие верхушки гор. После ужина море успокоилось. Пишу эти строки около одиннадцати вечера; часа в два ночи должны бросить якорь в Адвентфьорде.18 июля 1934 года В Адвентфьорд вошли рано утром. Безрадостный пейзаж. Низкие облака, гряда холмов, бесцветных и темных; холмы голые, травой поросли только на склонах, у самой воды. Упирающиеся в облака вершины гор белой грядой снега на черном фоне напоминают зебру. У самого берега плещутся небольшие айсберги цвета купороса. Выгрузили свою поклажу, и Хью с лидером решили перевести ее на шлюпке на вельбот, который часов семь-восемь не мог сдвинуться с места. Спустился к себе в каюту и лег спать. Вышли в море около одиннадцати и прибыли на место без каких-то минут пять. Целый день простояли на баке, жуя сыр и запивая его жидким чаем. Пристали к берегу в месте, которое одни называют Шотландским лагерем, другие – Брюс-Сити. Четыре сруба у подножья ледника: дома брошены, но в состоянии вполне приличном. Самый большой сруб использовался в прошлом году членами Оксфордской экспедиции в качестве опорного пункта. После них остались кое-какие вещи, в том числе несколько тетрадей с не представляющим никакого интереса акварельным рисунком; пролежали здесь эти тетради целый год, из них полгода – под снегом, – и нисколько не пострадали. Построен лагерь в 1907 году какой-то сомнительной горнорудной компанией. По рельсам ходит наверх вагонетка, мы и загрузили ее своими припасами. Вернулись на вельбот и выпили рому. Наш лидер передал бутылку матросам; им ром особого удовольствия не доставил, в отличии от нас с Хьюи. Вокруг домов гнездятся крачки; стоило нам появиться, как они с пронзительными воплями принялись пикировать у нас над головами [283] .
Пятница, 10 июля 1936 года Писал рецензию на «Слепого в Газе» [284] . Обедал с Хью. Зашел к Лоре; пили чай и перекусывали. Ужинал на Брутон-стрит с Мэри и Габриэл [285] . Ходили с Беллоком [286] на пьесу Л. Выглядела Л. чудесно – как будто шла на эшафот, да и говорила прекрасно. <…>
Понедельник, 20 июля 1936 года Приехал в Лондон; обед с Лорой. Провели с ней весь день, вместе ужинали. «Чайка».
Суббота, 25 июля 1936 года Вчера ночью бедная малышка Лора до смерти испугалась залетевшей в спальню летучей мыши. Гроза. Прелестный день, дождь идет не переставая.
Лондон–Рим, среда 29 июля 1936 года Проснулся рано, еще не протрезвел; утро провел в трансе. В два сел в «Римский экспресс». Приятное путешествие в пустом спальном вагоне. Послал Лоре телеграмму – очень может быть, предосудительного содержания.
Рим, четверг, 30 июля 1936 года Читал только что вышедшую книгу Флеминга [287] – дали на рецензию. В Рим прибыл в 8.10. Остановился в «Russie». Позвонил в «Стампу»; попросили перезвонить на следующий день. Бродил по душным, безветренным улицам.
Ассизи, среда, 5 августа 1936 года С каждым днем все жарче. И все скучнее без Лоры. Вечер неописуемой красоты. Побывал в Сан-Доминиано.
Неаполь–Джибути,
понедельник, 10 августа 1936 года
Даже сейчас, когда на палубе веет приятный ветерок, в каюте находиться невозможно. То ли еще будет в Красном море? В субботу почти весь день провели в Мессине – грузились. Теперь нагружены так, что двигаемся еле-еле. Для тропиков пароход не предназначен совершенно. В нашей каюте задраены все иллюминаторы, кроме одного; вентиляции никакой. Зато еда хоть и простая, но сносная, да и мои соседи по столу поняли, что поддерживать общую беседу я не охотник. Один из членов команды разгуливает по палубам в сапогах для верховой езды со шпорами. Другой офицер спит у меня в каюте, натянув на голову сетку для волос. В свободное время они стреляют по тарелочкам и, как правило, промахиваются. Вчера на палубе служили мессу; присутствовали исключительно пассажиры второго класса; из первого – всего несколько человек. На пароходе пять детей. По вечерам – кино. С утра до вечера зубрю итальянский – пока добился лишь того, что позабыл французские слова, все до одного.Пятница, 14 августа 1936 года Из экономии решил ехать прямо в Аддис-Абебу. Всю ночь проспал на палубе. Стоянка в Порт-Судане. Во всем чувствуется порядок. Молодой назойливый офицер выговорил пассажирам за то, что сидят на перилах. В Порт-Саиде полицейский сержант, англичанин, заглянул в мой паспорт: «Так вы, значит, британец? А по-английски говорите?» В Порт-Судане на вопрос, можно ли мне сойти на берег: «Вы ведь плывете на итальянском пароходе, неужели непонятно?» Вечером нечто вроде концерта с мороженым и любительским пением.
Пятница, 14 августа 1936 года Из экономии решил ехать прямо в Аддис-Абебу. Всю ночь проспал на палубе. Стоянка в Порт-Судане. Во всем чувствуется порядок. Молодой назойливый офицер выговорил пассажирам за то, что сидят на перилах. В Порт-Саиде полицейский сержант, англичанин, заглянул в мой паспорт: «Так вы, значит, британец? А по-английски говорите?» В Порт-Судане на вопрос, можно ли мне сойти на берег: «Вы ведь плывете на итальянском пароходе, неужели непонятно?» Вечером нечто вроде концерта с мороженым и любительским пением.
Джибути,
вторник, 18 августа 1936 года
В Джибути прибыли рано утром. Долго швартовались. В отелях «Аркады» и «Континентальный» свободных мест нет. В конце концов, за несколько минут до появления итальянского офицера, спавшего в общей спальне на лестничной площадке, удалось получить номер в «Европе». Встретился с весьма обходительным итальянским консулом. Поехал в «Континенталь», где обнаружил Ли и Мориартиса. Последний недавно из Аддис-Абебы: в городе голод, сторожевые отряды сняты; уверяет, что Аддис еще до Машала будет в руках эфиопов, пусть и всего на несколько часов. Говорит, что казнь патриарха [288] – непростительная ошибка. Ясно одно: итальяшкам приходится туго. Месяц назад в Хадине сошел с рельсов и был ограблен поезд; пассажиров высадили и продержали тридцать шесть часов взаперти на каком-то складе; телеграфные столбы повалены, мосты впереди и сзади взорваны, отправить следом еще один поезд невозможно. В Аддис поезд пришел только через четыре дня, несколько пассажиров умерло, гречанка с двумя детьми во время грабежа спряталась под вагоном и отделалась синяком под глазом. Войска Эритреи отведены. Дорогу на Дессай итальяшки не контролируют. Из Дессайя и Дебра-Брихана они, скорее всего, свои войска вывели. Несколько недель назад бои шли в лесах вокруг английского посольства. Недавно попали в засаду тяжелые грузовики. По всей стране хозяйничают вооруженные до зубов шифты (мародеры. – А. Л. ). Хлеб не посеяли, поэтому голод неминуем. Тем временем железнодорожное сообщение с Аддис-Абебой восстановлено полностью. <…> Итальяшки бродят по Джибути с видом ошарашенных туристов.Четверг, 20 августа 1936 года Неудачная попытка купить у Мухаммеда Али доллары. Пропуск в Харэр получил быстро и без малейшего труда. Ехали по отлично отремонтированной дороге, в консулат прибыли около шести. После тяжелого приступа лихорадки Чепмен-Эндрюс приходит в себя. Долго говорили с ним о положении дел. Местные итальяшки сговорчивы, а вот англичане неуживчивы, «дерут нос». Линия обороны Вахиб-паши так и не задействована: армия понесла большие потери еще до того, как обратиться к паше за помощью, и доукомплектовать боевой состав уже некем. Нассаху бежал вместе с пашой. Газ пускали четыре-пять раз – в основном на южном направлении и в пещерах; ослепших развезли по госпиталям. Во время обстрела в Харэре не было ни одного военного, тем не менее впоследствии мародеры отыскали спрятанные припасы продовольствия и оружия. Войдя в город, итальянцы отдали его на растерзание бандам туземцев, и те перебили всех христиан, которых удалось найти, в том числе трех священников неподалеку от английского посольства. После чего bandi [289] были из города выдворены. Привычные жалобы на работу телеграфа и почты. У меня за окном вьюрки.
Среда, 26 августа 1936 года Фашистское сборище в честь немецкого консула. Славословия в адрес Гитлера и незабываемой поддержки дружественной Германии в ответ на варварские антиитальянские санкции. Выстроившиеся школьники в форме спели «Giovinezza» [290] . Беседа с Нистромом. Сказал, что ожидавшаяся в декабре победа откладывается: ежедневные обстрелы императорских позиций, войска разложены, солдаты мародерствуют. От газа погибло всего восемнадцать человек, но психологическое воздействие газовой атаки огромно. Армия отступает под огнем своих же людей. Поехал в утопающий в грязи, вонючий лагерь морской пехоты на ферме за Гебби. Оттуда к расу – но тот в это время находился в бою. Император скрылся с 10 000 фунтов, его жена имеет несколько сот в год и дети – тоже. Князья, в большинстве своем, также находятся в бегах, но их состояние очень невелико. Сражение всю ночь. До рассвета бьют тяжелые пушки, весь вечер в воздухе аэропланы.
Четверг, 27 августа 1936 года Завтрак под пушечные выстрелы. Вчера вечером подумал, что еще никогда не бывал в городе, где столько обездоленных. Поехал в Гебби к Грациани [291] . Довольно неказистый кабинет. Сидит среди останков императорской обстановки. Очень оживлен и деловит. Ни слова о римской цивилизации и преступных санкциях. Фашистская фразеология отсутствует. Расспрашивал меня, где я побывал, куда хочу поехать, располагаю ли временем. Предложил мне отправиться на юг, присоединиться к войскам, действующим на озерах. Полгода назад я бы за такое предложение ухватился, теперь же ответил отказом. Обедал у Босдари. Почетный гость – германский chargé d’affaires [292] Штром; он здесь очень популярен, назначен генеральным консулом только что. Начал говорить, что нет ничего лучше «Черной напасти»; провел с ним всю вторую половину дня. Фон Вальдхейм, Крэмп; дал мне украденный орден Троицы. Ужинал с поверенным в делах Робертсом, военным атташе Тейлором и с Ли. На ужин ехал под охраной итальяшек с пулеметом. В Pensione Germanica [293] ждут нападения, боятся, что в городе начнется восстание.
Асмара,
воскресенье, 30 августа 1936 года
<…> В Асмару приехал в 11.30. Был принят главой пресс-бюро толстяком и милягой Франки; отвел меня в бунгало на территории отеля. Получил много телеграмм, где говорилось о моей особе, счел, что я женщина, и весь вчерашний день, бедный, прождал меня в крайнем возбуждении. Обедал с ним в отеле. Обед плох. Изо всех сил старался мне угодить. Слава Богу, что взял с собой из Аддис-Абебы несколько книг. Ходил по городу – вид безотрадный. В городе, построенном для 2000 белых, сейчас живут 60000 черных. Толпы людей – все мужчины. Мое бунгало отвратительно: ни света, ни воды. Постель кишит блохами.Понедельник, 31 августа 1936 года Произвел ряд реформ и ощутил себя Элизабет Фрай [294] . Новая лампа, в ванной – карболка, новый матрас. Зато потом весь день бездельничал. Когда итальянцев упрекают, что в городе грязно, они говорят: «Мы в Африке». Раз тропики для них предлог для несоблюдения гигиены – это плохой знак. Вспомнил, что не кто иной, как итальянцы, изобрели трущобы и сами же в них жили.
Вторник, 1 сентября 1936 года
Встал в 5 утра; в 5.30 с Франки и еще одним офицером выехал на бешеной скорости в Аксум. Сильно простужен. Туман. Дорога просто великолепная: гудрон, бетонные парапеты. <…> В шесть утра рабочие идут на работу. Головные уборы от солнца, спецодежда. Получают 40 фунтов в день плюс содержание. Все – средних лет, многие с бородой. Через Мареб перекинут большой стальной мост. Проехали кладбище, где лежат семьдесят рабочих – их в феврале прошлого года перебила в Маи-Алада, прямо в постелях, банда, возглавляемая монахом.
Адува. Много древностей. Дома каменные или бревенчатые, в основном двухэтажные. Стоят группами, каменные стены, приворотные башенки. Вокруг чинары, под одной из них в 1896 году пытали аскари [295] . Повсюду красные флаги, над офицерскими борделями флаги желтые. Никаких признаков артобстрела. За городом большой лагерь. К итальяшкам местные относятся по-дружески. Дети распевают «Giovinezza». Поехали дальше, в Аксум. Остановились в немыслимо грязном лагере, где пренебрегают элементарными гигиеническими нормами; скауты и те лучше. Солдаты небриты, бродяги грызут хлебные корки. <…>Асмара,
суббота, 5 сентября 1936 года
Ходили с Франки на городской променад; крепкие каменные дома. Построенный в семидесятые годы итальянским архитектором дворец Теодора: отремонтирован плохо, но неоготика впечатляет. Балконы. Трон с великолепной резьбой. Зал судебных заседаний с устланным камышом полом. Абиссинские чиновники – добродушны и обходительны. Показали мне главную шлюху в городе. Недурна. Обратно в Асмару; приехали к ужину. Сомневаюсь, чтобы в понедельник в самолете были свободные места. Но платить за билет в любом случае не придется.Воскресенье, 6 сентября 1936 года Хотел пойти на мессу, но в церковь войти невозможно. Весь день бродил с угрюмым видом по городу. Вечером Франки устроил в мою честь небольшой прием при участии неразговорчивых морских офицеров и псевдошампанского. После ужина побывали в борделе, где семь девиц работают с 9.30 утра до 11.30 вечера с двухчасовым перерывом на обед. Каждому клиенту они предоставляют от пяти до десяти минут и берут 25 лир. Раз в три месяца им полагается отпуск. Когда мы пришли, в помещение набилось человек восемьдесят, ожидавших своей очереди в просторном коридоре, в двух комнатах поменьше и на лестнице. Мебели никакой, за исключением скамеек, на которых сидели клиенты, и большого стола, заваленного фуражками.