Но ничего хорошего из этого не вышло: детали не только не приблизились, но и странным образом расплылись (эх, Варвара, Варвара! Меньше нужно дешевых фильмов смотреть!).
Алла Кедрина была сфотографирована с достаточно близкого расстояния, так что в снимок влезла только часть какого-то книжного шкафа. Да окно позади покойницы. В его темном провале виднелись четыре светящиеся буквы: одна под другой. Буквы были не в фокусе, но вполне читабельны: «П О Г Р». Очевидно, это была часть какой-то вывески на доме. Но что могли означать эти буквы: «погром»? «погремушка»? «пограничник»?.. «по гроб жизни не забуду эту хреновую историю»?..
Но, даже не дойдя до конца воображаемого списка, я воспрянула духом. Во-первых, теперь я знала, что родина этих четырех букв — Кронштадт. А Кронштадт — слишком небольшой городок, чтобы не найти в нем одну-единственную вывеску. А потом прикинуть — хотя бы приблизительно — дом напротив. В этом доме напротив обязательно должны знать Аллу Кодрину. Хоть кто-то, но должен.
Я откинулась на стуле: решено. Сегодня же, после встречи с Акопом в «Севане», я отправлюсь в Кронштадт. И найду эту чертову вывеску. И найду дом, в котором, в окружении мартовских теней, была сфотографирована Алла…
Отлично.
Мне будет чем заняться, потому что вторым номером в программе числится квитанция из антикварного салона «Бирюза» с господином Шамне под руку. Его тоже не мешает припереть к стене, гимназиста очкастого!..
…Именно с такими мыслями я приехала в «Севан» в половине второго дня.
Акоп, ничуть не удивившийся моему появлению, молча встал из-за стола, собрал нарды и ухватил меня за руку.
— Едем, — бросил он сквозь плотно сжатые губы.
— Куда?
— На встречу. Здесь недалеко есть сауна…
— Предлагаешь потереть мне спинку?
— Я бы с удовольствием, — хмыкнул Акоп, выразительно глядя на меня. — Но думаю, что спинку тереть не придется…
— Холку будут намыливать?
— Увидишь…
* * *…Сауна тоже была армянской и тоже оглашалась неистовым «Танцем с саблями». В скромном закутке перед дубовой дверью я была передана с рук на руки толстому курчавому банщику. Банщик не сказал мне ни слова, а ограничился лишь вручением пакета с резиновыми шлепанцами и махровым полотенцем. А затем приоткрыл дверь и втолкнул меня в клубы пара.
Я ощупью пробралась в комнатушку, заставленную диваном, двумя кожаными креслами и низким столиком, на котором стояла бутылка коньяка и блюдо с виноградом.
Шардонне.
Ну, конечно же, шардонне, любимый сорт Монтесумы-Чоколатль.
— Монти! — крикнула я. — Монти, ты где?!
В ответ раздался тихий плеск воды: очевидно, Монтесума нежилась в бассейне. Я быстренько разделась, натянула на ноги шлепанцы и двинулась на плеск. И сразу же увидела по-змеиному изящную голову Монтесумы, покачивающуюся на поверхности.
Монти помахала мне рукой: прыгай!
Разбежавшись, я прыгнула в бассейн и оказалась рядом с отчаянно-прекрасной и прекрасно-отчаянной Монти. Монтесума ухватилась за мой коротко стриженный череп и макнула его в воду.
— Жива и на свободе? — поприветствовала меня она. — Здорово!
— Относительно жива… Спасибо за деньги… Я отработаю… Как только кончится весь этот кошмар…
— Не валяй дурака. Ты ничего мне не должна. Ничего…
Разговаривать с Монтесумой на темы финансов было бесполезно. Во всяком случае — сейчас. И я переключилась на Лемешонка:
— А как ты? Как твой фээсбэшный «хвост»?
— Отрубила, — коротко бросила она.
— Интересно, каким образом?
— Пожаловалась кое-кому на не в меру ретивых работников органов. Его вызвали на ковер, вот я и улизнула… Подонок! Дрянь! Гиена! Членоподобное чертово! Вешать надо таких подлецов за бейцалы!
Даже для мужененавистницы Монтесумы это было чересчур круто. Но она и не думала останавливаться: после поношения несчастного Лемешонка на ненормативном русском она перешла на ненормативный эстонский, потом на ненормативный армянский и закончила тираду словом «наглая спецзадница» на ненормативном шведском.
— Ты меня только за этим вызвала? — Я терпеливо дождалась конца извержения вулкана по имени Каринэ Суреновна Арзуманян.
— Не только… Пошли погреемся. Все тебе расскажу. Мы вылезли из бассейна и направились в сауну. Монтесума растянулась на полотенце и повернула голову в мою сторону.
— Тебе привет от Кайе, — сказала она.
— Ей тоже привет. Передай, что я достала автограф Чарской…
— О господи! — Монти закатила глаза.
— Вручу его при первой же возможности…
— Она тоже для тебя кое-что достала… Вернее, для нас для всех. В Питер заявился венский адвокат Киви. Его поверенный в делах.
Я тотчас же вспомнила, что Кайе уже упоминала о венском адвокате. И о том, что у Олева Киви было оформлено единственное завещание — на покойную жену Аллу Кодрину.
— Ну, и?
— Вот здесь-то и начинается самое интересное, — Монтесума вытерла пот под носом. — Олев Киви благополучно загнулся. Его жена загнулась еще раньше. Но завещание-то он не переписал! Ни на кого! Целый год неизвестно чем занимался, а когда гигнулся, знаешь, кто оказался единственными наследниками?
— Кто?
— Брат покойной Аллы Филипп Донатович Кодрин. Ну, и его жена… Каково, а? Вот адвокат и приехал на предварительные переговоры. Сумма наследства…
Монтесума замялась.
— Ну? — поощрила я ее. — И какова сумма наследства?
— Даже не хочу об этом говорить… Квартира в Вене, загородный дом в Эстонии, пара автомобилей… Счет в банке… И коллекция драгоценностей.
— Скажи хотя бы, сколько нолей?
— Больше шести. — Монтесуму скрючило, как от боли в пояснице.
Я даже присвистнула. Больше шести — это уже миллион долларов как минимум.
— Намного больше? — осторожно спросила я.
— На две цифры. А может, и на три…
Ай да Филя, ай да сукин сын — вместе со своей слепошарой женушкой Яночкой Сошальской! А прикидывался-то, а прикидывался — голубь мира в тесной эрмитажной клеточке! Лишенец, да и только! У меня как будто пелена с глаз спала: теперь, по крайней мере, ясно, почему он при встрече с журналисткой Риммой Хайдаровной Карпуховой так стремился переложить ответственность за убийство сестры на плечи Олёва Киви. Почему он во что бы то ни стало пытался опорочить его. Банальные долларовые нули в банковских счетах и завещании…
— Вот сукин сын! — в сердцах бросила я.
— Но это не самое главное, — пропела Монтесума и повернулась ко мне блестящей от пота смуглой спиной.
— Не самое главное?
— Нет. Главное заключается в том, что Филипп Донатович Кодрин отказался от венского наследства.
Я даже не сразу поняла, о чем говорит мне Монтесума.
— Подожди… То есть как это — отказался?
— А вот так. Самым банальным образом. Сказал адвокату: валите-ка вы в свою Вену с вашими погаными долларами. А я, гордый русский человек, буду жить на свой оклад, пить по вечерам фруктовый кефир и любить свою женку на продавленном диване…
— Ты что-то путаешь, Монти… Как можно отказаться от нескольких миллионов долларов?
— От нескольких десятков миллионов, — поправила меня Монтесума.
— Тем более… Нет, ты не путаешь… Ты просто меня разыгрываешь!
— Сведения абсолютно достоверные. Кайе из своего мента веревки вьет, ты же знаешь.
— Но он хоть как-то мотивировал этот свой отказ? Филипп Кодрин?
— По слухам, заявил, что суеверный человек. Что двое обладателей наследства, включая его сестру, благополучно преставились и что он не желает быть следующим…
— Но это же бред какой-то! Я сама видела, как он подрабатывал на экспертизе оружия… — Какая-то смутная мысль мелькнула в моей голове, но я тотчас же ее потеряла в целом скопище других мыслей. — Имея слепую жену и незавидную должность искусствоведа, отказаться от целого состояния… Он ненормальный, Монти.
— Или слишком нормальный, — неожиданно сказала Монтесума. — Когда в дело вступают миллионы долларов, любое суеверие поджимает хвост… Значит, дело не в этом. А в чем?
— А в чем? — эхом повторила я.
— Я думаю, что он что-то знает. И это «что-то» дороже денег.
— Не смеши меня! Что может быть дороже денег?
— Ты же сама мне рассказывала, что тело сестры обнаружили сам Кодрин и его жена. Мало ли…
— Хочешь сказать, что они убили Аллу в надежде заполучить денежки? Тогда зачем им отказываться от состояния сейчас? И откуда они могли знать о завещании Киви? И откуда они могли знать, что завещание не аннулировано? Киви мог уничтожить его в любой момент, он просто обязан был это сделать. Если, конечно, у него было все в порядке с мозгами. Так что ты несешь чушь, уж прости меня…
Монтесума и сама поняла, что сморозила полную глупость. Она лягнула меня круглой розовой пяткой, вскочила с раскаленных досок и отправилась в бассейн. Я поплелась следом.
Присев на прохладный голубой кафель, я несколько минут наблюдала за ее независимым и смертельно обиженным затылком, а потом тихонько заскулила:
Присев на прохладный голубой кафель, я несколько минут наблюдала за ее независимым и смертельно обиженным затылком, а потом тихонько заскулила:
— Прости меня… Я не хотела сказать ничего дурного… Монти ушла под воду и спустя несколько секунд, от-фыркиваясь и отплевываясь, вынырнула рядом со мной.
— Ты права. Обвинять Кодрина и его жену в убийстве Аллы — полная чушь. Но ведь должна же быть причина, по которой они отказываются от денег? И достаточно убедительная…
Мы обе посмотрели на выложенное плиткой дно бассейна, Как будто бы именно там скрывалась эта неуловимая и достаточно убедительная причина.
— А что, если… — синхронно сказали мы друг другу и синхронно расхохотались.
— Давай ты… — предложила я Монтесуме.
— Нет, сначала ты, — великодушие Монти не знало границ. — Давай свою версию…
— А что, если Кодрины — не единственные наследники? То есть первые в списке, но есть еще кто-то… Если они откажутся, то деньгами воспользуется этот кто-то… И этот кто-то уже объявился в поле зрения Филиппа и теперь угрожает ему расправой… Мол, если ты не откажешься, устроим тебе «японское танго»… Или «колумбийский галстук»… Или что-нибудь еще в этом роде… Ты как думаешь?
Еще не закончив предложения, я поймала себя на мысли, что и эти предположения выглядят не очень разумно. То же самое отразилось на лице Монтесумы.
— Хлипковато, — прокомментировала мои выкладки она. — Какого черта угрожать Кодрину и привлекать всеобщее внимание к этому делу?.. И потом, от подобных выпадов всегда можно защититься… Но никакого другого объяснения, честно говоря, в голову не лезет…
— Если ты не измазался в дерьме, — глядя в пространство, произнесла я.
— Не поняла?
— От подобных выпадов всегда можно защититься, если ты не измазался в дерьме… А если ты права, и Кодрины в чем-то замешаны? Тогда их легко шантажировать.
Черт возьми, мир вокруг меня так и кишит шантажистами! Сначала Тео, который шантажировал письмами труженика виолончели. Потом сам труженик, который шантажировал видеокассетой Чаре кую. Теперь неясные подозрения относительно Филиппа. Но в чем их можно обвинить? В красоте — мужа и в слепоте — жену? Если кто и был заинтересован в смерти Кодриной, то это точно не родственники. С ее смертью при живом-то муже они не приобретали ничего. Только лишнюю головную боль… Но Филипп явно что-то недоговаривает.
И перстень Аллы!
Как я могла забыть о нем?
Олев Киви, приехавший на опознание жены, отказался от ее драгоценностей (тоже еще вопрос — почему?), и они были переданы ближайшим родственникам. А спустя год перстень, который был на покойной, всплывает у
Стаса Дремова.
Вопрос — кто передал ему перстень? Ответ — Филипп Кодрин. Больше некому. Я поежилась: выходит, что в моих руках не один свидетель преступления (нож), а два свидетеля двух преступлений (нож и кольцо)… И почему Филипп так переполошился, увидев фотографию Тео Лермитга? Наверняка это одна шайка-лейка. Наворотили делов и теперь пожинают плоды. Я поздравила себя с такой стройной схемой и…
И тут же пригорюнилась.
Из нее выпадало одно звено — одно, но самое важное: почему Филипп Кодрин отказался от наслед…ства? — Свой вопрос я закончила уже в бассейне: вероломная Монти за ноги стянула меня в воду. Проплавав еще добрых полчаса, мы выбрались наружу, распили по дежурной стопке коньяка и наметили планы на ближайшее время. Монтесума пообещала мне, что через юриста своей фирмы уточнит процедуру принятия наследства и отказа от него. А также кто может претендовать на состояние в отсутствие прямых и косвенных наследников. Кроме того, завтра-послезавтра должна была вернуться культсоска, владеющая «Лендровером» и ехавшая в одном лифте с убийцей Стаса.
Раскрутку дочурки коммерческого директора «Ладога Trade Company» и очную ставку в подземном гараже Монти брала на себя.
— А как ты узнаешь, что она уже вернулась? — наивно спросила я.
— Ты меня удивляешь, Варвара! Птичья водичка! Птичья водичка незаменима в построении агентурной сети! Так что глупую дочь глупого коммерческого директора нам выложат на блюдце!..
«Птичьей водичкой» Монтесума иногда именовала водку.
— И кто так перед тобой прогнулся?
— Сторож, я же говорила тебе… Ну а у тебя какие новости?
За остатками коньяка я рассказала Монти о сегодняшней ночи и о том, что умудрилась найти полинявший азиатский «хвост» Тео Лермитта. Вот только о Рейно я благоразумно промолчала. Но Монтесума сама заговорила о нем.
— А что за чмо с тобой вчера приезжало? — спросила она — Акоп мне рассказал… Это и есть твое криминальное журло из… Черт, как называется эта дацзыбао?
— «Петербургская Аномалия»…
— Именно. Так кто он?
— Ты же сама сказала — криминальное журло, — я не стала напрягать Монтесуму появлением еще одного действующего лица в драме моей жизни.
— Будь осторожна, Варвара!
— Не волнуйся… Я предельно осторожна.
— Где, ты говорить, он читает доклад? В Доме ученых?
— А… Ну да. В Доме ученых. Завтра в 15.00. «Мифы в декоративно-прикладном искусстве Юго-Восточной Азии».
— Всегда интересовалась Юго-Восточной Азией… Сама, можно сказать, азиатка, — Монтесума пощелкала языком. — Сойду я за Сорипада?
— За кого? — Я выпучила глаза.
— А-а… Тупица ты, тупица… Есть там один такой божок… На Юго-Востоке. Выполз, между прочим, из яйца бабочки…
— Какая же ты умная, Монти!..
— Думаю, общий язык с этим искусствоведом мы найдем.
— И про спальни в индийском стиле не забудь.
— Уж как-нибудь не забуду, душа моя, — Монтесума покровительственно потрепала меня по голове. — Ладно. Встречаемся завтра в Доме ученых…
…Монтесума ушла первой, обдав меня напоследок запахом духов и чисто вымытой кожи. Я же, прихватив с собой остатки коньяка и несколько гроздей винограда, снова плюхнулась в бассейн. И снова принялась терзать картонного тигра по имени Филипп Кедрин.
Вопросов у меня к нему накопилось предостаточно. И ответов — тоже. Несомненно, он был не последним человеком в связке Дремов — Лермитт. Несомненно, он снабдил Стасевича кольцом, фотографией и некоторыми интимными подробностями из жизни своей сестры Аллы. Иначе мне никогда бы не удалось подцепить виолончелиста. Несомненно, он боялся, что фотография, которую я ему показала, изобличит его знакомство с Лермиттом. Несомненно, он знал о смерти Аллы больше, чем знает официальное следствие. Несомненно, он в курсе того, как продвигается дело и с убийством Олева Киви.
И потом — нож.
Олева Киви убили не просто ножом для резки хлеба, а ножом ритуальным, а Кодрин был экспертом по таким ножам! Не исключено, что он видел нож. Не исключено, что он сам передал нож убийце. И совершенно не исключено, что, по замыслу убийцы, нож должен был остаться в теле жертвы.
А он взял и не остался.
Доев виноград и едва не пойдя ко дну из-за излишков коньяка, я выпала из сауны с наскоро вытертыми волосами. И у самого выхода на улицу подбросила монетку в пять рублей: если выпадет орел, то в Кронштадт я поеду на старом «опельке» Рейно, а если выпадет решк…
Выпал орел.
Выпал орел, в чем я нисколько не сомневалась. Как и в том, что Рейно все это время наверняка искал щель, чтобы подсмотреть за банящимися представительницами прекрасного пола.
Так оно и оказалось: прямо напротив бани маячил надоевший до боли в яичниках «опелек-задрота». Я даже перестала удивляться такому пристальному вниманию ко мне со стороны прохиндея Рейно. И потому безропотно села на переднее сиденье.
— Kerge Leitsak! [36] — поприветствовал меня эстонец, оскалив неприлично белые зубы.
— Что же не присоединились? — буркнула я. — Или предпочитаете в щель подглядывать?
— Не понял?
— Да ладно… Будем считать, что я неудачно пошутила. У вас какие-нибудь новости? Произошло что-то экстраординарное?
— Пока нет.
— Слушайте, Рейно! Я плачу вам за то, чтобы вы следили за другими людьми! А вы следите за мной. Разве входит в условия договора?
Рейно поскреб подбородок и вытащил из бардачка закатанный в пластик договор. И принялся перечитываи, его, от усердия шевеля губами.
— Ну, нашли что-нибудь любопытное?
— Я должен был обнаружить местоположение гражданина Швейцарии Тео Лермитта. Я его обнаружил. Так что основной пункт договора выполнен. Кроме того, я имею право на два выходных. Это предусматривается Конституцией вашей страны и подзаконными актами… Зачитать?
— Увольте меня от этого законодательного барахла!..
— Я говорю это к тому, что сегодня у меня выходной.
— Жаль… А я хотела попросить вас об одном одолжении.
— Об одолжении?
— Мне нужно съездить в Кронштадт. Вы не могли бы отвезти меня?
— Я плохо знаю ваш город. И пригороды тоже, — завел свою старую волынку он.
— Я покажу.
— Ну, хорошо. Только предварительно нам будет нужно обсудить одно условие.