— Я беременна, это точно, — сказала Мона. — Все в порядке. Поехали отсюда
— Мы уезжаем. Ты чем-то встревожена? Быть может, это начинает действовать на тебя?
— Разумеется, я не считаю себя несчастной. Почему я должна чувствовать себя несчастной? Я думаю об Эроне. Майкл или Роуан не звонили?
— Нет, пока что нет. Возможно, именно сейчас они спят. В чем дело, Мона?
— Райен, остынь, ладно? Люди не перестают расспрашивать, в чем дело. Нет никакого дела. Иногда случаются вещи… ужасающе быстро.
— У тебя на лице слишком необычное выражение, — сказал Райен. — Ты выглядишь испуганной.
— Вовсе нет. Просто размышляю, на что это может быть похоже. Мой собственный ребенок. Ты ведь уже рассказал всем, не так ли? Ради Бога, ни проповедей, ни молитв.
— В этом нет необходимости, — сказал он. — Ты распорядитель наследства Никто не осмелится ничего сказать тебе. Если кто-нибудь и скажет, то разве что только я. Но я не могу заставить себя стать в позу и произнести обличительную речь — то, что обычно принято говорить.
— Отлично, — отозвалась она
— Мы понесли столь тяжелую утрату, а здесь появляется надежда на новую жизнь, и я расцениваю это событие как радостное — мне хочется скорее обнять ребенка и защитить.
— Ты спятил, Райен. Ты действительно устал. Тебе необходимо немного отдохнуть.
— Не хочешь ли ты рассказать мне прямо сейчас?
— Рассказать что, Райен?
— О том, кто отец, Мона. Ведь ты не собираешься скрывать его, не так ли? Это кузен Дэвид?
— Нет, это не Дэвид. Забудь о Дэвиде.
— Юрий?
— Что это такое? Что это за вопросы? Я знаю, кто отец ребенка, если именно это тебя интересует, но я не желаю говорить об этом сейчас. А имя отца станет тебе известно, как только ребенок родится.
— До того.
— Я не хочу, чтобы в ребенка вкалывали какие-то иглы. Я не желаю, чтобы ему хоть что-нибудь угрожало. Я уже сказала, что мне известен отец ребенка. Я сообщу вам его имя, когда сочту это необходимым.
— Это Майкл Карри — я прав?
Она обернулась и уставилась на него. Слишком поздно отрицать очевидное.
Он видел это по ее лицу. А он чувствовал себя совершенно измотанным, лишенным обычной для него твердости. Он был похож на человека, существующего только за счет постоянного приема сильнодействующих лекарств, — напряженный и более ранимый, чем обычно. Хорошо, что они ехали в лимузине, и ему не пришлось садиться за руль. Он бы врезался прямо в ограду.
— Гиффорд сказала мне, — заторможено, словно наркоман, произнес он. Выглянул в окно. Они медленно проезжали по Сент-Чарльз-авеню, мимо красивейших особняков города и очень старых деревьев.
— Начал снова? — спросила она. — Так это Гиффорд сказала тебе? Райен, с тобой все в порядке? — Что же случилось с этой семьей, если у самого Райена не все дома. У нее было достаточно забот и без этого. — Райен, ответь мне.
— Это был сон, который я видел прошлой ночью, — ответил он наконец, обернувшись к ней. — Гиффорд явилась мне и сказала, что отец — Майкл Карри.
— Выглядела ли Гиффорд радостной или печальной?
— Радостной или печальной? — Он глубоко задумался. — Сказать по правде, не помню.
— Ох, тогда все великолепно, — сказала Мона. — Даже теперь, когда она умерла, никто не будет обращать внимания на то, что она говорит. Она явилась к тебе во сне, и ты тоже не обращай на это внимания.
Эти слова озадачили его, но лишь слегка Он не счел их обидными, насколько ей показалось. Когда он посмотрел на нее, взгляд был отстраненный и совершенно спокойный.
— Это был сон, хороший сон. Мы были вместе.
— Как она выглядела?
С ним явно творилось что-то неладное
«Я одинока, — подумала она. Эрон убит. Беа требует нашего сочувствия; Роуан и Майкл пока не звонили, все мы напуганы. И теперь еще Райен, похоже, спятил, но, может быть, все это к лучшему».
— Как Гиффорд выглядела? — спросила она снова
— Красивая как всегда. По мне, она всегда выглядела прекрасно, знаешь ли, было ли ей двадцать пять, или тридцать пять, или пятнадцать. Она была моя Гиффорд.
— А что она делала?
— Почему тебя это интересует?
— Я верю в сновидения, Райен, пожалуйста, расскажи мне. Вспомни. Чем занималась Гиффорд?
Он пожал плечами, затем слегка улыбнулся.
— Она копала маленькую ямку в земле. Думаю, для посадки дерева. Я верю, что это был дуб Дейрдре. Да, именно там, и вокруг нее было насыпано много земли.
Мгновение Мона ничего не отвечала. Она была настолько потрясена, что не могла довериться своему голосу.
Он снова погрузился в собственные мысли, глядя в окно, будто забыл, о чем они только что говорили.
Она почувствовала головную боль, очень острую, в обоих висках; быть может, ее просто укачало в машине. Такое случается с беременными, даже если ребенок развивается вполне нормально.
— Дядя Райен, я не смогу пойти на похороны Эрона, — неожиданно сказала она. — Меня тошнит в машине. Я бы хотела присутствовать там, но не могу. Я должна вернуться домой. Я понимаю, что это звучит глупо и эгоистично, но…
— Позволь мне отвести тебя до самого дома, — галантно предложил он. Он потянулся вперед и нажал на кнопку внутренней связи. — Клем, отвези Мону на Первую улицу. — Он отключил интерком. — Ведь ты имела в виду дом на Первой улице, не так ли?
— Да, именно его, — ответила Мона
Она обещала Роуан и Майклу, что переберется туда незамедлительно, и теперь исполняла обещание. Кроме того, там она себя чувствовала более дома, чем на Амелия-стрит, особенно когда не стало матери, а отец теперь напивался до бесчувственного состояния, лишь иногда вставая по ночам в поисках бутылки, сигарет или своей умершей жены.
— Я хочу позвонить Шелби, чтобы она осталась с тобой, — сказал Райен. — Если я не понадоблюсь Беатрис, то и сам буду рядом.
Он был весьма обеспокоен. Беременность Моны, разумеется, стала для него совершенно новой заботой. Он определенно души в ней не чаял, как это было с тех пор, когда она была совсем маленькой и Гиффорд одевала ее в кружева с лентами. Она должна была понимать, как он отреагирует. Он любил малышей. Он любил детей. Все они любили его тоже.
«А я больше не дитя для них, вовсе нет».
— Нет, мне не нужна Шелби, — возразила она. — Я хочу сказать, что мне хочется побыть в одиночестве. Там, наверху, только с Эухенией. Со мной все будет в порядке. Я, наверно, посплю. В этой комнате наверху спать так приятно. Я никогда прежде не бывала там одна. Я хочу подумать и разобраться в своих чувствах. А кроме того, вдоль ограждения везде патрулирует охрана, численностью равная Французскому иностранному легиону. Никто не отважится сюда проникнуть.
— Тебя не угнетает мысль, что будешь в доме в одиночестве?
Очевидно, он не думал о незваных гостях, а только вспоминал старые истории, истории, которые всегда волновали ее в детстве. Теперь они казались ей далекими и романтическими.
— Нет, почему меня это должно угнетать? — нетерпеливо ответила она
— Мона, ты совсем молодая женщина, — сказал он и улыбнулся так, как улыбался очень редко в ее присутствии. Возможно, изнеможение и скорбь довели его до такого состояния, что с ним случилось что-то совсем неожиданное. — Ты, похоже, не опасаешься ни за ребенка, ни за дом.
— Райен, я никогда не боялась за дом. Никогда. А что касается ребенка, от него меня тошнит уже сейчас. Сейчас меня вырвет.
— Но ты чего-то боишься, Мона
Это не приведет ни к чему хорошему. Она не могла продолжать далее терпеть все эти расспросы. Она обернулась к нему и положила правую руку ему на колено.
— Дядя Райен, мне уже тринадцать. Я должна подумать, вот и все. Со мной все в порядке, и я не знаю, что означает «бояться» или «пугаться», хотя я смотрела в словаре значения этих слов. Договорились? Беспокойся лучше о Беа. Беспокойся о том, кто убил Эрона. Есть вещи, о которых нужно побеспокоиться.
— Хорошо, Мона, дорогая, — сказал он, снова улыбнувшись.
— Тебе недостает Гиффорд.
— А ты не думала, что так будет? — Он снова поглядел в окно, не ожидая ответа. — Теперь Эрон вместе с Гиффорд, не так ли?
Мона покачала головой. Он действительно был в плохом состоянии. Пирсу и Шелби следовало бы знать, как в них нуждается отец.
Они как раз только что завернули за угол Первой улицы.
— Ты должен сообщить мне сразу же, когда позвонят Роуан или Майкл, — сказала Мона Она подхватила свою сумочку и приготовилась выскочить из машины. — И… поцелуй за меня Беа… и… Эрона.
— Обещаю, — сказал Райен. — Ты уверена, что хочешь побыть в одиночестве? Что, если с тобой останется Эухения?
— Это было бы пределом моих мечтаний, — отозвалась она через плечо. Два молодых охранника в форме стояли у ворот, и один из них как раз открывал дверь перед Моной. Она кивнула ему, проходя мимо.
Дойдя до передней двери, она вставила ключ в замок и через пару секунд оказалась внутри. Дверь, как всегда, затворилась с низким, приглушенным звуком. Мона в изнеможении прислонилась к ней, прикрыв глаза.
— Двенадцать недель! Это было просто немыслимо! Этот ребенок был зачат, когда она спала с Майклом во второй раз. Она точно знала это, так точно, как ничто другое. Кроме того, здесь никто не гостил между Рождеством и Марди-Гра! Нет, двенадцать недель — это немыслимо!
Момент решительный. Думай.
Она устремилась в библиотеку. Они принесли ее компьютер за последнюю ночь и установили его прямо на большом столе красного дерева. Она с шумом опустилась на стул и тут же загрузила систему.
Быстро вызвала файл WS/MONA/SECRET/Pediatric
«Вопросы, которые должны быть заданы, — набрала она на клавиатуре. — Как быстро развивалась беременность у Роуан? Где именно наблюдались признаки ускоренного развития? Бывали ли у нее особенно часто приступы тошноты?» Никто не смог ответить на эти вопросы, так как никто не знал в то время, что Роуан была беременна. Выглядела ли Роуан беременной? Роуан должна была помнить хронологию тех событий. Роуан может прояснить все и избавить ее от этих глупых страхов. И, разумеется, была и вторая беременность, та, о которой не знал никто, кроме Роуан, Майкла и Моны. Осмелится ли она спросить Роуан об этой второй…
Глупые страхи. Она остановилась. Откинулась на спинку стула и положила руку на живот. Она не стала ощупывать маленький твердый комочек, на который обратила ее внимание доктор Залтер. Она просто слегка обняла живот руками и поняла, что он стал явно больше, чем раньше.
— Мой ребенок, — прошептала она и закрыла глаза. — Джулиен, помоги мне, пожалуйста.
Но не услышала ответа на свой призыв. Все это было в прошлом.
Ей захотелось поговорить со Старухой Эвелин, но Старуха Эвелин все еще не оправилась после удара. В комнате в доме на Амелия-стрит ее окружали сиделки и медицинское оборудование. Возможно, она даже вообще не сознает, что ее перевезли из госпиталя домой. Это было бы чистым безумием — сидеть и раскрывать свою душу Старухе Эвелин, а потом убедиться, что та не поняла ни одного слова из того, что ей рассказали.
Никого, нет никого. Гиффорд!
Она подошла к окну, которое так загадочно оказалось открытым в тот день, возможно, Лэшером — она никогда этого не узнает. Она вглядывалась сквозь зеленые деревянные ставни. Охранники на углу. Охранник наискосок, на другой стороне улицы.
Она оставила библиотеку, медленно двигаясь, впадая в какой-то неясный, щемящий ритм, не представляя, где находится, хотя она отчетливо видела все, мимо чего проходила, и, когда вошла в сад, он показался ей восхитительно зеленым и окружил ее со всех сторон, с молодой порослью азалий, почти готовых распуститься, тигровыми лилиями, усыпанными бутонами, и индийской сиренью, с массой мелких молодых листьев, из-за чего кусты смотрелись огромными и плотными.
Все участки, опустошенные зимой, закрылись молодой зеленью. Тепло освободило все, и даже воздух вздохнул с облегчением.
Она стояла у садовой калитки, глядя на дуб Дейрдре и на стол, за которым сидела Роуан; здесь зеленела молодая трава, более яркая и по-настоящему зеленая, не как в других местах.
— Гиффорд, — прошептала она. — Тетя Гиффорд, — но знала, что на самом деле не хочет услышать ответ призрака.
На самом деле она боялась откровения, отчетливого видения, не хотела признавать стоящую перед ней ужасную дилемму. Она снова приложила руку к животу и просто стояла, разгоряченная, напряженная.
— Призраки скрылись, — вслух произнесла она и осознала, что говорит не только с собой, но и со своим ребенком. — С этим покончено. Мы не будем искать защиты у них — ни ты, ни я. Нет, никогда. Они отправились в дальние края, чтобы убить дракона, и, как только это свершится, будущее — твое и мое — станет принадлежать нам, и ты никогда даже не узнаешь всего, что случилось раньше, пока не станешь взрослым и очень умным. Я бы хотела знать, кто ты — мальчик или девочка. Хотелось бы знать цвет твоих волос, если они у тебя есть. Я должна буду дать тебе имя. Да, имя.
Она прервала этот краткий монолог. И вдруг почувствовала, что кто-то пытается с ней заговорить: кто-то стоящий совсем близко прошептал ей что-то — какой-то маленький отрывок предложения — и исчез, а она не смогла уловить его смысл. Она даже повернулась вокруг, внезапно испугавшись. Но, разумеется, поблизости не было ни души. Охранники находились в отдалении. Таковы были полученные ими инструкции, если только не грянет сигнал тревоги из дома
Она прислонилась к железному столбу ограды. Обвела глазами траву и толстые чернеющие ветки дубов. Новая листва прорывалась сверкающими ярко-зелеными листиками. Старые листья выглядели пропыленными и темными, готовыми окончательно высохнуть и наконец отвалиться совсем. В Новом Орлеане дубы, слава Богу, никогда не оголялись полностью, а по весне возрождались заново.
Она повернулась и поглядела направо, на самую границу их собственности. Мелькнула синяя рубашка за передней оградой. Тишина была столь глубокой, что подобной она никогда не ощущала прежде. Возможно, даже Эухения ушла на похороны Эрона. Мона надеялась на это.
— Ни призраков, ни духов, — сказала она. — Ни шепота от тети Гиффорд.
А разве ей действительно хотелось услышать сейчас что-нибудь подобное? Внезапно, впервые за всю свою жизнь, она не была полностью уверена. Сама возможность существования привидений и духов привела ее в замешательство,
«Должно быть, это ребенок, — подумала она, — одна из тех таинственных перемен, которые происходят с тобой даже так рано и приводят тебя к малоподвижному бездумному существованию». Духи теперь ничего не значили. Ребенок поглотил все остальное. Прошлой ночью она прочитала о множестве физических и умственных изменений в своих новых книгах о беременности, и ей еще предстояло прочесть не менее в будущем.
Ветерок прокрался сквозь кустарник, как это было всегда, срывая слабые лепестки, листочки и соцветия здесь и там, и они скатывались на землю, за пурпурные флажки, а затем исчезали в небытие. Теплый воздух медленно поднимался, исходя из земли.
Она повернулась и пошла обратно сквозь опустевший дом в библиотеку.
Она села за компьютер и начала писать.
«Ты не была бы человеческим существом, если бы не поддавалась этим сомнениям и подозрениям. Как можно не задумываться над тем, родится ли твой ребенок нормальным и окажется ли его организм способным к выживанию. Ты же не безмозглый инкубатор. Твой мозг, хотя в него и устремились новые химические вещества и целый букет новых химических соединений, все равно остается твоим собственным мозгом. Рассмотри эти факты.
Лэшер направлял ранние нарушения с самого начала. Без вмешательства Лэшера Роуан могла бы иметь совершенно здорового и прекрасного…»
Она остановилась. Что это означает — «вмешательство Лэшера»?
Зазвонил телефон, и это обстоятельство ее удивило и даже несколько насторожило. Она поспешно потянулась к трубке, не желая, чтобы он зазвонил снова.
— У телефона Мона. Говорите, — сказала она. На другом конце послышался смех.
— Ну и ответ, малышка!
— Майкл! Слава Богу, я беременна. Доктор Залтер говорит, что в этом не может быть сомнения.
Она услышала, как он вздохнул.
— Мы любим тебя, дорогая, — отозвался он.
— Где вы находитесь?
— Мы проживаем в ужасающе дорогом отеле, в номере, обставленном во французском стиле, заполненном стульями из фруктового дерева, изящными и потрясающе красивыми. Юрий чувствует себя хорошо, и Роуан уже осмотрела его огнестрельную рану. Она воспалилась. Я хочу, чтобы ты поговорила с ним позже. Он слишком взволнован и потому несет чепуху, что ни придет ему в голову, но в остальном у него все в порядке.
— Да, конечно. Нисколько не сомневаюсь. Мне не хотелось бы сейчас рассказывать ему о ребенке.
— Это было бы вообще неуместно.
— Дай мне ваш номер.
Он сообщил номер их телефона
— Милая, у тебя все в порядке?
Ну вот, опять все сначала. Даже он чувствует, что ее это беспокоит. А ведь он понимает, почему она может тревожиться.
«Но ты не говори ничего! Нет, ни слова!»
Что-то у нее внутри закрылось. Неожиданно она испугалась Майкла, того самого человека, с которым ей так хотелось поговорить, того человека, которому, наряду с Роуан, как ей казалось, она может довериться.
«Веди осторожную игру».
— У меня все прекрасно, Майкл. В кабинете Роуан номер телефона такой же?
— Мы не собираемся внезапно исчезнуть отсюда, дорогая.
Она осознала, что смотрит на экран монитора, где она записала разумные и логичные вопросы:
«Как быстро развивалась беременность у Роуан? Где именно наблюдались признаки ускоренного развития?»
Майкл должен был знать ответы на такие вопросы. Нет. Лучше не раскрываться.
— Мне надо спешить, милая. Я позвоню тебе позже. Мы все любим тебя.
— До свидания, Майкл. Она повесила трубку.
Она долгое время сидела спокойно, затем начала быстро писать:
«Слишком рано задавать им глупые вопросы о ребенке, слишком рано беспокоиться — это может отразиться на твоем здоровье и на состоянии душевного равновесия. Рано тревожить Роуан и Майкла, у которых сейчас на уме более значительные проблемы…»