— Нет, они не ошиблись, — ответил Марклин. — Стюарт знал, что делает, знает, что мы обладаем мужеством для выполнения планов, которые он никогда не мог бы даже осознать. Стюарт не сделал ошибки. Ошибка состояла в том, что кто-то убил Антона Маркуса.
— И ни один из нас не может оставаться поблизости настолько долго, чтобы выяснить, кто был этой личностью, мотивы совершенного им преступления, сам этот счастливый случай. Ты осознаешь, что это счастливый случай, не так ли?
— Разумеется, сознаю. Мы избавились от Маркуса. Это уж точно. Но что случилось в момент убийства? Элвера разговаривала с убийцей. Убийца говорил что-то об Эроне.
— Не покажется ли тебе просто великолепным, если этот незваный гость был из семейства Мэйфейров? Некой ведьмой высшего ранга? Говорю тебе, я мечтаю прочесть весь файл, от корки до корки, о Мэйфейрских ведьмах. Хочу знать буквально все об этих людях! Я думал об этом. Должен существовать какой-то способ предъявить права на бумаги Эрона. Ты знаешь Эрона. Он записывал буквально все. Должно быть, после него осталась куча картонных ящиков с бумагами. Они, вероятно, хранятся где-то в Новом Орлеане.
— Ты слишком забегаешь вперед! Томми, Юрий мог побывать там. Стюарт мог не выдержать. Они могут знать обо всем.
— Сомневаюсь, насколько серьезны твои предположения, — сказал Томми с видом человека, которому хотелось бы поразмышлять о чем-то более значительном. — Марклин, поворот!
Марклин чуть не пропустил его, и когда они свернули, то оказались на пути у другой машины. Но та уступила им дорогу, и Марклин устремился вперед. Через несколько секунд они свернули с автострады и теперь спускались вниз по проселочной дороге. Он расслабился, осознав только сейчас, насколько сильно вцепился в руль во время этого инцидента; у него ныла челюсть — так крепко он сжал зубы.
Томми сердито посмотрел на него.
— Послушай, не дави на меня, — неожиданно произнес Марклин, чувствуя, как жар заливает его глаза, что всегда означало приступ откровенной ярости. Он отчетливо сознавал это состояние. — Дело совсем не во мне, Томми, весь вопрос в них! Теперь подадим назад немного. Мы разыграем это вполне естественно. Мы оба знаем, что нам делать.
Томми медленно повернул голову, когда они проезжали сквозь передние ворота, ведущие в парк.
— Должно быть, все члены ордена собрались. Никогда здесь не было подобного скопления машин, — заметил Марклин.
— Считай, что нам повезло, если они не распорядились предоставить наши места глухим и слепым старцам из Рима или Амстердама.
— Надеюсь, так они и сделали. Это была бы великолепная причина отдать все в руки старой гвардии и весьма естественно отсюда выбраться.
Марклин остановил машину в нескольких метрах от служителя гаража, направлявшего автомобиль, стоявший перед ними, на довольно удаленное место парковки по другую сторону от живой изгороди.
Он вышел и бросил ключи служителю.
— Запаркуй ее, Гарри, пожалуйста, — попросил он. Вытащил из бумажника несколько фунтовых банкнот — сумму, достаточную для того, чтобы не обращать внимания на все возражения за подобное нарушение порядка, — и устремился к входу в здание.
— Зачем, черт подери, ты сделал это? — спросил Томми, подбегая к нему. — Пытайся следовать правилам, понял? Стань невидимым. Не говори ни слова. Не привлекай излишнего внимания, ведь мы договорились.
— Ты сам слишком нервничаешь, — раздраженно отозвался Марклин.
Передние двери стояли нараспашку. Зал был до предела заполнен мужчинами и женщинами, густым облаком дыма от сигар и ревом голосов. Это было похоже на толпу в канун праздника или на антракт в театральном зале.
Марклин остановился. Все его инстинкты приказывали ему не входить внутрь. И всю свою жизнь он доверял своим инстинктам, как, разумеется, и своим умственным способностям.
— Ну, пойдем же, друг, — сказал Томми сквозь зубы, понуждая Марклина продвигаться вперед.
— О, приветствую, — сказал господин с загоревшим лицом, обернувшийся, чтобы поздороваться с ними. — А кто вы такие?
— Новички, — ответил Марклин. — Томми Монохан и Марклин Джордж. Новичкам позволяется войти?
— Разумеется, разумеется, — сказал незнакомец, отступая в сторону. Толпа сомкнулась, лица обернулись к ним, а затем равнодушно отвернулись. Какая-то женщина что-то шепнула человеку по другую сторону двери, и, встретившись глазами с Марклином, тихо вскрикнула от удивления и тревоги.
— Все получается не так, — сказал Марклин сквозь зубы.
— Вы обязательно должны здесь присутствовать, конечно, — говорил жизнерадостный человек, — все молодые люди должны быть здесь. Когда случается нечто подобное, каждый приглашается в Обитель.
— В чем дело, хотелось бы знать, — сказал Томми, — ведь Антон никому не нравился.
— Умолкни, — велел Марклин. — Это просто удивительно, не так ли, как люди — как ты и я, например, — реагируют на стрессы.
— Нет, к сожалению, в этом нет вообще ничего удивительного.
Они медленно продвигались по краю толпы. Незнакомые лица окружали их со всех сторон. Люди вокруг них пили пиво и вино. Они могли слышать французскую и итальянскую речь, а некоторые даже говорили на датском.
Там сидела Джоан Кросс, в первой из официальных гостиных, окруженная не известными Марклину лицами, но все они были увлечены серьезными разговорами.
Стюарта нигде не было.
— Видишь? — сказал Томми, шепча ему на ухо. — Они поступают так, как ведут себя обычно после того, как кто-нибудь умирает, — собираются вместе, толпятся, разговаривают, словно присутствуют на званом вечере. Значит, и мы должны вести себя точно так же. Это будет выглядеть вполне естественно. Ты понимаешь?
Марклин кивнул, но ему это совсем не нравилось. Он оглянулся вокруг, пытаясь отыскать дверь, но, очевидно, она была заперта, и, кроме того, толпа не давала возможности разглядеть хоть что-нибудь в зале. Он не смог ничего увидеть. Кроме всего, его поразило как некая особенность то обстоятельство, что здесь скопилось так много иностранцев, и ему захотелось поделиться этим своим впечатлением с Томми. Но Томми вблизи не оказалось.
Томми разговаривал с Элверой, кивая ей, в то время как она что-то ему объясняла. Элвера была, как всегда, неряшливо одета; темные седеющие волосы, закрученные в пучок, висели у основания шеи, а очки, лишенные оправы, свисали с носа. Рядом с ней стоял Энцо — этот неприятный итальянец. Куда, черт подери, пропал его близнец?
Как жутко, должно быть, проводить всю жизнь в таком месте, подумал он. Осмелится ли он спросить о Стюарте? Определенно он не станет расспрашивать о Юрии, хотя, конечно, знал все и сам. Анслинг и Перри рассказали ему о звонке Юрия. О Боже, что ему теперь делать? И где сами Анслинг и Перри?
Галтон Пени, еще один из новичков, проталкивался сквозь толпу к Марклину.
— Эй, Марк, что ты думаешь обо всем этом?
— Ну, я вообще не знаю, о чем эти люди здесь толкуют, — сказал Марклин, — впрочем, я особенно и не вслушивался.
— Давай поговорим об этом теперь, прежде чем они запретят все разговоры на эту тему. Ты знаешь орден. У них нет ни малейшего представления о том, кто убийца Маркуса. Ни единого следа. Знаешь, что мы все думаем? Здесь есть нечто такое, о чем бы им очень не хотелось ставить нас в известность.
— Например, что?
— Что это была какая-то сверхъестественная организация — а что же другое? Элвера видела нечто такое, что привело ее в ужас. Определенно что-то случилось. Знаешь, Марк, я весьма сожалею о Маркусе и все такое прочее, но это самое увлекательное событие, случившееся здесь после того, как я был принят.
— Да, я понимаю, что ты имеешь в виду, — ответил Марк. — Ты не видел здесь Стюарта, не попадался он тебе?
— Нет, я вообще его не видел после сегодняшнего утра, когда он отклонил предложение занять пост Верховного главы. Ты был здесь, когда это произошло?
— Нет. То есть да, — сказал Марк. — Хотелось бы выяснить, вышел ли он после этого или остался здесь.
Галтон покачал головой.
— Ты проголодался? Я голоден. Давай найдем, что можно пожевать.
Это должно быть трудно, весьма трудно. Но если люди, которые будут задавать ему вопросы, окажутся такими же жизнерадостными идиотами, как Галтон, он справится с этой ситуацией великолепно, в самом деле просто великолепно.
16
Они были в пути уже более часа. Стало почти темно, небо затянули серебристые облака, и огромные холмистые пространства, казалось, дремали, как и зеленеющие фермерские земли с аккуратно нарезанными участками, образовавшие пейзаж, будто накрытый громадным лоскутным одеялом.
Они передохнули, остановившись в небольшой низине возле деревушки, размещенной вдоль одной улицы, с несколькими черно-белыми деревянно-кирпичными домами и маленьким заросшим кладбищем. Паб выглядел более чем просто гостеприимным. В нем даже была обычная для таких заведений мишень для метания дротиков. Двое мужчин метали дротики, а запах пива был восхитителен. Но это время вряд ли подходило для отдыха и пива, думал Майкл. Он отошел в сторону, зажег свежую сигарету и с тихим восхищением наблюдал, как Эш с учтивой любезностью препровождает своего пленника в паб, а затем и к неизбежному туалету.
Юрий стоял в телефонной будке через улицу и, очевидно соединившись с Обителью, торопливо говорил что-то, а Роуан застыла возле него, скрестив руки на груди, следя за небом или за чем-то в небе — Майкл не смог бы сказать уверенно, за чем именно. Юрий снова пребывал в подавленном состоянии и нервно жестикулировал правой рукой, держа телефонную трубку в левой, то и дело кивая. Было ясно, что Роуан внимательно его слушает.
Майкл прислонился к оштукатуренной стене и спокойно курил, глубоко затягиваясь сигаретным дымом. Его всегда поражало, как безмерно утомительно это занятие — простая езда в автомобиле.
Даже это путешествие при всей его изматывающей неопределенности ненамного отличалось от обычного, и теперь, когда темнота окутала прелестную сельскую местность, он ощущал, как все сильнее одолевает его сонливость, независимо от того, что их ожидает.
Когда Эш и его пленник вышли из паба, Гордон выглядел недовольным и весьма расстроенным. Но, очевидно, оказался неспособным обратиться за помощью или просто не осмелился попытаться.
Юрий повесил телефонную трубку. Теперь настал его черед исчезнуть в пабе; он все еще был обеспокоен, если не сказать — очень взволнован. Роуан внимательно наблюдала за ним в течение всей поездки, то есть когда ее внимание не приковывал Эш. Майкл наблюдал, как Эш вернул Гордона на заднее сиденье. Он и не пытался скрывать, что смотрит на них. Это казалось ему излишне обременительным занятием. В отношении высокого человека можно было убедиться в следующем: он ни в коем случае не проявился как отвратительная личность, как утверждал Юрий. В нем была красота, и довольно эффектная… Но отвращение? Майкл его не ощущал. Он видел только изящную фигуру, легкие, ловкие движения, что указывало как на постоянную настороженность, так и на силу. Этот человек обладал поразительной реакцией. Он доказал это, когда Гордон Стюарт потянулся к дверному замку во время остановки на перекрестке примерно полчаса назад. Его мягкие черные волосы слишком явно напоминали Майклу Лэшера: слишком мягкие, слишком шелковистые, слишком густые; он не был уверен, что знает, в чем заключается это сходство.
Белые пряди в волосах добавляли нечто похожее на сияние всему его облику. Кости лица были слишком крупны, чтобы казаться женственными в любом обычном значении этого слова, но лицо было изящным; длинный нос, возможно, искупал то, что глаза были слишком велики и широко отстояли друг от друга Кожа свидетельствовала о зрелом возрасте и не казалась нежной, как у младенца. Но подлинное обаяние придавала Эшу совокупность голоса и глаз. Его голос мог склонить к чему угодно, думал Майкл, а глаза придавали еще большую убедительность каждому слову.
Эш вел себя с почти детской простотой, но она не была чрезмерной. Каков же был эффект? Этот человек неким образом казался ангельским существом, бесконечно мудрым и терпимым, но притом, несомненно, решительным и твердым и, разумеется, вполне способным к убийству Стюарта Гордона, точно так, как он это сказал.
Разумеется, Майкл даже не пытался определить возраст этого создания. Было весьма трудно стараться не думать о нем как о человеке, просто отличающемся от других, непостижимо странном. Конечно, Майкл знал, что человеком он не был. Он знал это по сотням мелких деталей: по размеру суставов на пальцах, по удивительным глазам, которые непонятным образом то и дело расширялись, создавая впечатление переполняющего его благоговения, а более всего прочего, возможно, из-за совершенства его рта и зубов. Рот мягкий, как у ребенка, что невероятно для человека с такой кожей или, по крайней мере, весьма маловероятно, а ослепительно белые зубы словно сверкающая реклама
Майкл ни на миг не поверил в древность происхождения этого создания, как и в то, что это был великий святой Эшлер из доннелейтских легенд, древний король, который перешел в христианство в последние дни существования Римской империи в Британии и отправил свою языческую супругу Джанет на костер.
Но он поверил в мрачную легенду, поведанную ему Джулиеном, и это создание, конечно же, принадлежало к Эшлерам, оно был одним из могущественных Талтосов из долины, того же рода, как тот, которого зарезал Майкл.
По этому поводу не было никаких сомнений.
Он испытал слишком многое, чтобы усомниться. Он не мог поверить только тому, что этот высокий, красивый человек был старым святым Эшлером Возможно, ему просто не хотелось, чтобы так было, по вполне достойным соображениям, имевшим смысл внутри искусно выработанной системы взглядов, с которыми теперь он полностью соглашался.
«Да, теперь ты живешь с целой серией совершенно новых реальностей, — думал он. — Быть может, именно поэтому воспринимаешь все с полным спокойствием. Ты видишь призрака; ты вслушиваешься в его слова, ты сознаешь, что он был здесь, он рассказывал тебе о вещах, которые ты никогда не сумеешь создать или вообразить. И ты видел Лэшера и слышал его бесконечные жалобы в поисках сочувствия, и это было так же полностью невообразимым для тебя, наполненным новой информацией и странными подробностями, о которых ты до сих пор вспоминаешь в замешательстве теперь, когда страдания, которые ты испытывал, когда Лэшер говорил об этом, закончились и Лэшер лежит похороненный под деревом.
Ох, да, не забудь о погребении тела, о голове, помещенной в яму, вырытую рядом, а затем о находке того изумруда: как ты поднял его и держал во тьме, пока обезглавленное тело лежало на влажной траве, приготовленное к тому, чтобы его закрыли землей».
Возможно, человек способен привыкнуть к чему угодно, размышлял он. И задавался вопросом, не это ли именно произошло со Стюартом Гордоном. Он не сомневался в виновности Стюарта Гордона, в его ужасающей и непростительной виновности во всем случившемся.
Юрий также в этом не сомневался. Но как этот человек смог предать собственные ценности?
Майкл должен был признать, что и он сам всегда был подвержен влиянию истинно кельтской мрачности и таинственности. Сама его любовь к Рождеству произросла из корней некой иррациональной приверженности ритуалам, возникшим на этих островах. И миниатюрные рождественские украшения, столь любовно хранимые им в течение долгих лет, были неким образом символами древних кельтских богов и объектами языческих таинств.
Его любовь к домам, им восстановленным, возвращала его к временам, столь близким к этой атмосфере старых таинств, старых замыслов, и к дремлющему познанию, которые еще можно обрести в Америке.
Он сознавал, что в некотором смысле понимает Гордона. И очень скоро личность Тессы сможет объяснить все жертвы и ужасные ошибки Гордона.
Как бы то ни было, Майкл пережил столько разных событий, что его спокойствие теперь было просто неизбежным.
«Да, ты прошел сквозь все подобные события и привык к ним, ты изношен этими переживаниями, а теперь стоишь здесь, у сельского паба, в этой крошечной, живописной, похожей на картинку с почтовой марки деревушке, с покатой, сбегающей вниз улочкой, и думаешь обо всем этом, не испытывая никаких эмоций от присутствия рядом нечеловеческого существа, которое обладает отнюдь не меньшим интеллектом, чем любое человеческое создание. Вскоре это существо встретит женщину того же вида, и произойдет событие такого огромного значения, что никто не захочет приблизиться к нему, разве что из уважения к человеку, который, по-видимому, должен умереть.
Тяжелое испытание — в течение часа ехать в машине рядом с человеком, который, как предполагается, должен умереть.
Он закончил курить сигарету. Юрий как раз выходил из паба. Они были готовы продолжить путь.
— Ты успел дозвониться до Обители? — быстро спросил Майкл.
— Да, и успел поговорить с несколькими людьми. Я сделал четыре телефонных звонка. Если эти четверо — мои давние и самые близкие друзья — участвуют в заговоре, то я в полном отчаянии.
Майкл сжал худое плечо Юрия и последовал за ним к машине.
Другие мысли завладели им, и он теперь не будет думать о Роуан и ее реакции в отношении Талтоса больше, чем за всю дорогу до этого, когда глубокое инстинктивное чувство собственности чуть не заставило его потребовать, чтобы остановили машину и Юрий перебрался вперед, а он смог бы сесть рядом с женой.
Нет, он вовсе не собирался поддаваться этому. Он не мог никаким образом узнать, что думает или чувствует Роуан, когда смотрит на это странное создание. Да, возможно, он колдун, судя по генетическому профилю, а возможно, и по некоторым наследственным особенностям, о которых он не имел ни малейшего представления. Но он не умел читать чужие мысли. Он знал с первых же моментов их встречи с Эшлером, что Роуан, вероятно, сможет вступить в любовные отношения с этим странным созданием, так как теперь, когда она уже не может иметь детей, она не будет страдать от ужасных кровотечений, которые привели к смерти одну за другой женщин семьи Мэйфейр, ставших жертвами Лэшера.