– Труп-то... Накрыть бы... Нет сил смотреть. Простыни в комнате, в шкафу.
Следователь жестом дал команду – исполняйте.
– И пистолеты пусть спрячут. А то с перепугу стрелять начнут.
– Говори, Андрей, говори, – устало вздохнул Олег Иванович.
– Докладываю... Эту картину я увидел пять минут назад. И тут же позвонил Воеводину. Он будет здесь с минуты на минуту.
– Почему Воеводину?
– Потому что я не знаю других ментовских телефонов.
– А ноль-два?
– А еще я успел позвонить Равилю Домаеву.
– Это кто?
– Московский психиатр. Он живет у Веры.
– Знаю.
– Мы здесь сидели втроем часа два или три. Равиль, Света и я.
– О чем говорили?
– О жизни, о смерти...
Вошел парень с простынью и нескладно накрыл Свету.
– Дальше, – напомнил следователь.
– Равиль собрался уходить. Я пошел проводить. Света попросила на обратном пути купить коньяк. Вон сумка валяется в коридоре. Там коньяк, ноль пять, пять звездочек, и две шоколадки. Мне и Свете. Купил в киоске у Нади...
– Знаю. Она подтвердит?
– А почему бы ей и не подтвердить... Мы с ней немного перебросились словами, она запомнила. Это было пятнадцать минут назад. Да, Равиля я вызвал через Веру. Это было десять минут назад. Она тоже подтвердит.
В коридоре прогрохотали тяжелые шаги, и в проеме двери возникла громадная фигура Воеводина.
– Андрей... Что происходит?
– Повязали, – Андрей тряхнул за спиной наручниками.
– Света? – Воеводин кивнул в сторону простыни на полу, уже успевшую пропитаться кровью.
– Света.
– Кто это сделал?
– Думаю, все тот же.
– Олег Иванович... Как понимать?
– Понимаешь, Сережа... Минут пятнадцать назад раздался звонок в дежурную часть. В квартире, дескать, труп, убийца еще на месте. Мы были здесь через пять минут. Действительно, труп. И вот этот гражданин.
– Не уберегли, значит. – Воеводин тяжело опустился на подвернувшуюся табуретку. – Не уберегли, слабаки.
– Равиль здесь был, я пошел его проводить. Отлучился на полчаса. Чуть больше... Вошел, а тут такое...
– Она оставалась одна?
– Да... Я запер ее на два замка, оба на два оборота ключа...
– Как же он проник?
– Проник...
– А почему она голая? – спросил Воеводин, чуть приподняв простынь.
– Не знаю, Сергей. Я спрошу у нее.
– Шутишь?
– Нет... Равиль поможет. Света этим вечером с Леной разговаривала...
– Не понял?
– И я с Леной встречался часа полтора назад.
– Так. – Воеводин с силой потер лицо ладонями. – Приехали.
– Я в порядке, Сергей. Равиль такие вещи иногда проделывает. А вот и он. – Андрей прислушался к шуму в коридоре.
Равиль вошел быстрыми легкими шагами, взглянул на простыню, прикрывавшую Свету, на Андрея.
– Ну что, Андрей, я могу сказать... Все возможное мы сделали... И Лена ее сегодня предупреждала...
– Когда? – встрепенулся побледневший следователь.
– Часа полтора назад, – ответил Равиль. – Лена знала, чувствовала...
– Вы говорите о дочке, которую похоронили весной? – Олег Иванович даже наклонился вперед, чтобы не пропустить не только ни единого слова, которое произнесет Равиль, а чтобы и вздох его не остался незамеченным.
– Да, я говорю о Лене, – невозмутимо кивнул Равиль.
– Вы и Свете можете задать вопрос? – с трудом выговаривая слова, произнес Олег Иванович.
– Если снимете наручники с Андрея.
– Ах да, – спохватился следователь и, достав из кармана маленький ключик, снял с Андрея наручники. – Простите, я повторяю свой вопрос... Вы можете этому мертвому телу задавать вопросы, и оно, это тело, может вам отвечать? Я правильно понял?
– Не совсем, – Равиль выглядел несколько смущенным. – Дело в том, что не я буду задавать вопросы...
– А кто?
– Ну... Андрей. И задавать вопросы он будет не трупу... Света будет отвечать на те вопросы, на которые сможет ответить, на которые захочет ответить... Вот так примерно... Она еще здесь, среди нас. Она еще не ушла... Ей еще больно... Поэтому я не уверен... Но если вы настаиваете, можно попробовать... А, Андрей?
– Да... У меня к ней два-три вопроса... Почему она открыла ему дверь... Почему голая... У него ни на что не было времени... Только на убийство. Когда я поднимался по лестнице в этом темном подъезде, то, наверно, проскочил мимо него. Если он был одет в темное, если спрятался за какой-нибудь выступ... Я мог его и не заметить... Так, наверно, все и было... А позвонил он в дежурную часть уже от почты... До автомата добираться пять минут. И там могли его видеть... Немного сейчас желающих звонить по автомату... – Андрей в упор посмотрел на следователя. – Может, послать ребят-то? Чего им здесь толкаться, Олег Иванович?
– Вы слышали? – спросил следователь ребят, столпившихся в коридоре. – Срочно к почте! Опросить всех – киоскеров, алкоголиков, таксистов... Поняли?
– Поняли...
– А если поняли, почему вы еще здесь?! – потеряв самообладание, заорал Олег Иванович. Тяжело поднявшись, он прошел вслед за умчавшимися оперативниками, поднял в коридоре пластмассовую сумку, принес на кухню, вынул из нее граненую бутылку коньяка, две шоколадки. – Все правильно, – проговорил он негромко, – граненая бутылка ноль пять, пять звездочек, две шоколадки с орешками... Не многовато на ночь? – спросил он у Андрея.
– Многовато? В самый раз. Скорее, оказалось бы маловато... Но киоски работают до утра... Последнее время Света не могла остановиться... Ее нельзя упрекать.
– Но вы-то могли на нее повлиять? – твердым голосом спросил следователь.
– А зачем? Так она выживала... У вас есть другой способ?
– Извините, ребята, – подошел Равиль. – Нам с Андреем надо побывать в параллельном мире и вернуться обратно.
– Ах да, я и забыл... Значит, вы это сделаете?
– Если полчаса позволите побыть нам в комнате вдвоем...
– Конечно... Можете начинать. Вас там никто не потревожит. Если для пользы дела, то почему бы и нет...
– Надо бы опергруппу вызвать, – сказал Воеводин. – С экспертами, фотографами и прочими.
– Опергруппа уже выехала из Феодосии. Минут через двадцать будут здесь. Андрей... Ты хотел уйти в комнату с Равилем? Что тебя держит здесь? У меня ощущение, будто ты что-то ищешь?
– Да, мне тут кое-что нужно найти... – растерянно пробормотал Андрей. – Кое-что...
– Деньги?
– У Светы деньги? – усмехнулся Андрей.
– А что же еще?
– Портрет убийцы.
– Наши ребята еще весной прощупали здесь каждую тряпочку, бумажку, ложку-вилку...
– И что из этого следует?
– Андрей, послушай меня... Здесь ничего нет.
– Лена сказала, что портрет убийцы в квартире.
– Кто сказал? – побледнел Олег Иванович.
– Лена.
– Которую похоронили весной?
– Да.
– Давно сказала?
– Часа два назад.
– И ты ей поверил?
– Олег Иванович... Когда у вас появится немного свободного времени, пообщайтесь с Равилем. И вы перестанете задавать такие вопросы.
– Мои вопросы вам кажутся глупыми?
– Они не глупые... Они просто в стороне от здравого смысла... Даже не так... Они слишком привязаны к здравому смыслу. Равиль покажет вам, что происходит, если сделать шаг в сторону...
– В сторону от здравого смысла?
– Да, Олег Иванович, да! Как ни странно это звучит.
Услышав шум на площадке, Равиль выглянул и тут же вернулся на кухню.
– Олег Иванович... Там приехали ребята, вроде опергруппа... Им, наверно, надо что-то объяснить...
– Да, конечно, – спохватился следователь.
– Пошли, Равиль, – сказал Андрей, направляясь в комнату.
– Олег Иванович! – уже из комнаты окликнул следователя Равиль. – Сюда пока не надо заходить, хорошо? Через полчаса мы вернемся.
– Откуда? – настороженно спросил следователь.
– С того света, – усмехнулся Равиль.
– Понял, – кивнул следователь, совершенно ничего не понимая.
Равиль усадил Андрея в кресло, расположил его руки на подлокотниках, сам прикрыл ему глаза.
– Поехали, – негромко произнес Андрей, и тело его, как бы подчиняясь неслышной команде, вдруг обмякло и приняло то естественное положение, которое и было предусмотрено природой для отдыха.
– Ам-м-мн-н-н-н-о-о... – раздался негромкий вой Равиля. На этот раз молитва была короткой. По каким-то признакам он понял, что Андрея в комнате уже нет, осталось только безвольно лежащее тело.
– Ты уже ушел? – спросил Равиль.
– Да, я на кухне... Мы со Светой сидим за столом. На ней только простыня... Та самая, которой ее накрыли ребята Олега Ивановича...
– Ты можешь с ней поговорить?
– Мы уже говорим.
– Тогда не буду мешать, – и Равиль замолчал.
Молчал некоторое время и Андрей, глядя на Свету. Подперев кулачком подбородок, она смотрела на него с какой-то бесконечной печалью, которой он никогда не видел на ее лице.
– Прости меня, Андрей... Прости, ради бога... Я во всем виновата... Я плохо себя вела... Тебе надо было просто взять меня за шиворот и вытащить из этой коктебельской дыры... Куда деваться... Шел кураж... И этот кураж затянулся... Ты намекнул, что у нас еще могло что-то получиться... У нас бы обязательно получилось... У нас была Лена... Но видишь, как все вышло...
– Как он вошел сегодня?
– Он позвонил, а я подумала, что это ты вернулся.
– Но у меня были свои ключи!
– Разве об этом думаешь, когда ждешь человека, а в дверь звонят... И я открыла.
– Это был все он же?
– Да, конечно...
– А почему ты была обнаженная?
– Тебя ждала... Хотела встретить голенькой... Тебе это всегда нравилось... У нас были встречи, когда я появлялась в таком вот бесстыдном виде...
– И что было дальше?
– Он захлопнул за собой дверь и тут же бросился меня душить. А когда я потеряла сознание, перерезал мне горло. И я тут же умерла.
– Ты и сейчас мне его не назовешь?
– Андрей, ты не запомнишь... Это не запоминается... Но не переживай... Кольцо замкнулось... Ему уже не уйти, он в твоих руках.
– И он получит свое?
– Это будет настоящая кара. Та, которой я хотела для него. А знаешь, Леночка со мной... Как только я умерла, она тут же прибежала... Не отходит ни на шаг... Она все правильно тебе сказала... Его портрет здесь, в этой квартире... И еще...На кладбище есть камень, старый камень... Ты его узнаешь по странной надписи... Сходи... Из этой надписи все поймешь... Все, Андрей, мне пора... Только это... Ты не смотри, какая я тут лежу... – Она чуть шевельнула рукой в сторону окровавленной простыни. – Запомни меня другой... Помнишь, как мы с тобой мчались на машине сквозь декабрь, как пили из краника красное вино «Каберне» и опаздывали, опаздывали, опаздывали к поезду... Тогда у нас все получилось, но друг к другу мы все-таки опоздали... Прости меня ради бога и за эти годы, и за сегодняшнюю глупость... Прости меня за сегодняшнюю... Прости...
Голос Светы затихал, слова становились неразборчивыми, а она сама делалась все прозрачнее, пока совсем не исчезла среди кухонных шкафчиков, тарелок, чашек...
– Она ушла? – услышал Андрей голос Равиля.
– Да... Ее больше нет.
– Ты возвращаешься?
– Здесь мне больше нечего делать... Появились какие-то люди, что-то ищут... Они чужие.
Равиль коснулся пальцами лба Андрея, и он тут же открыл глаза.
– Ты в порядке?
– Да... Вполне. – Андрей сел в кресле, оглянулся по сторонам. – Света разделась, чтобы встретить меня в таком вот виде... У нас с ней иногда случались разные шалости... Вот она и решила немного удивить меня, порадовать, побаловать... Прости, говорит... – И на этом слове Андрей не выдержал: закрыв лицо руками, он наклонился, зажал голову коленями и только по вздрагивающей спине можно было догадаться о его состоянии. – Прости, говорит... И исчезает... И исчезает...
– Она вернется, – сказал Равиль.
– Как вернется? – Андрей поднял мокрое лицо.
– Ты еще сможешь с ней поговорить...
– Света сказала, что ее убил тот же человек, что и Лену... И еще... На кладбище вроде есть камень со странной надписью... И его надо найти... Камень старый... Давно он там... Камень... – Андрей замолчал и, откинувшись на спинку кресла, потерял сознание.
– И так бывает, – спокойно произнес Равиль.
В поисках Наташи Амок обошел весь Коктебель – забегаловки, рестораны, шашлычные, – но все было напрасно. Несколько раз заглядывал к ней домой, но и там ее не было – висячий замок висел снаружи. Он понимал, что она могла затаиться с кем-нибудь и за висячим замком, но такой подлянки он от нее уже не ожидал. Последние несколько ночей, которые они провели вместе, давали ему если и не уверенность, то хотя бы надежду.
После обеда прошел сильный, но недолгий дождь, в воздухе посвежело, стало прохладнее. Несмотря на явный успех в отношениях с Наташей, тревога в его душе не исчезала и взгляд оставался прежним – затравленным.
Он не понимал, что происходит.
Все, что с Амоком случалось до сих пор, несмотря на все южное разнообразие, оставалось ясным и понятным. Да, бывали обиды, оскорбления, бывали встречи откровенно счастливые или разорительные, но при этом они оставались понятными, он всегда знал, как вести себя дальше. Бывало – прогоняла его красотка, и он уходил. Иногда сама приставала – он откликался, охотно и легко. Но то, что происходило у него с Наташей, не лезло ни в какие ворота.
– Мужик, ты чего, болеешь? – допытывались друзья.
– Ага, – кивал Амок. – Прихварываю.
– А что случилось?
– Это... Кашель. А иногда зуд.
– А в каком месте зуд-то?
– Да в том самом, – уклонялся Амок от дальнейших расспросов и уходил, уходил в места, где никто к нему не приставал. Не мог же он сказать, что постоянно чувствовал в груди собственные разорванные, сочащиеся кровью внутренности. Он только сейчас понял, что за словами «болит сердце», «болит душа» стоит истинный смысл этих слов. Оказывается, душа может не просто болеть, а болью своей доводить до беспамятства.
Был случай, когда ночная компания увидела на пляжной гальке человека, который колотил кулаками по острым камням, разбивая руки в кровь, и при этом скулил, как избитый щенок. Ребята подошли, окружили, похлопали несчастного по спине, приподняли...
Да, это был Амок.
Он не помнил, как оказался на пустынном пляже в третьем часу ночи, что с ним происходило, чего хотят от него эти добродушные ребята, почему у него руки в крови...
– Старик, ты чего? – спросили у него. – Может, тебя куда отвести?
Сев на гальку и закрыв лицо разбитыми руками, Амок продолжал горестно раскачиваться из стороны в сторону.
– Может, перебрал? – допытывались у него.
– Нет...
– Тебя избили?
– Нет, я сам...
– Она тебя кинула?
– Д... да...
– Сама приползет! – твердо сказал парень. – В ногах кататься будет! – Он обернулся, нашел в утреннем полумраке девушку из их же компании и как бы вонзил в нее свой указательный палец. – Видишь?! Видишь, до чего вы людей доводите? Подыхает мужик! Воет как собака! А вам все хиханьки-хаханьки! Грудки-бедрышки! Сиськи-попки-письки! Да?! Какой парень гибнет! А я бы тоже, между прочим, не прочь вот так... Ладно, уходим. Выживет. Вижу, что выживет. Мужик, может, примешь глоточек-второй, а? У нас с собой... А?
– Нет, ребята... Спасибо... Я уже в порядке.
– Ладно, пересечемся на пляже – покажешь, из-за какой-такой можно вот так подыхать.
– Я не первый, – вдруг внятно и негромко произнес Амок. – И вешались уже из-за нее, и топились, и стрелялись...
– Тогда ты точно должен выжить, чтобы предупредить человечество о смертельной опасности, которая от нее исходит.
– Выживу, – слабо кивнул Амок и почувствовал вдруг – стало легче. Боль отпустила, сознание прояснилось. Не раздеваясь, вошел в воду и продолжал идти, пока голова не скрылась под водой. А когда вынырнул, увидел, что ребята, которые нашли его, столпились на берегу, готовые броситься вытаскивать бедолагу из моря.
– Все в порядке... У нее на счету утопленник уже есть. Придется что-нибудь новенькое придумать...
– А, шутишь... Тогда выживешь...
А как-то остановил его вахтер Муха у всегда распахнутых железных своих ворот.
– Ты чего орал-то вчера в кустах? – спросил он.
– Я?! – удивился Амок. – Когда?
– Да еще и не темно было...
Амок не помнил.
– Выпил, неверно, с ребятами на голубой скамейке, – попытался хоть как-то объяснить он собственную странность.
– Не-е-е, – Муха покачал указательным пальцем из стороны в сторону. – Тверезый ты был... Но зареванный. Понял? Зареванный. И причину я знаю. Ты сегодня уже десять раз мимо меня прошел. С нудистами она якшается. Дуй на ихний пляж. – И Муха дал рукой общее направление, по которому нужно идти, чтобы попасть на нудистский пляж. – Они хоть и безобидные, но поганые. Погань от них идет, от голых-бесстыжих. И от мужиков, и от баб. Да и дети ихние тоже... Яблоко от яблони... Ты там построже с ними... Блудливые они все поголовно.
– Спасибо. – Амок опять повернул в парк.
– Ты куда?! – крикнул вслед Муха. – На чекушку-то отстегни!
– Ох, Муха, – тяжко вздохнул Амок, протягивая вахтеру десять гривен. – Давно прошла?
– Да чуть ли не с утра.
– Одна?
– С дочкой.
– Хоть одно утешение.
– Да слабое это утешение... Кроме дочки, еще кое-кто был... Качок такой себе... Блондин, блин. Или рыжий.
– Козел он, а не качок, – опять вздохнул Амок и, махнув вахтеру на прощание, зашагал к морю.
Дождь прошел, но небо оставалось пасмурным, и редкие капли падали на асфальтовую дорожку теперь уже с мокрых ветвей. Амок миновал ресторанчики, дома отдыха, потом пошли мелкие татарские забегаловки с лежачими местами, и, наконец, распахнулось пространство небольшой бухты. Здесь-то и располагалось лежбище нудистов. По случаю непогоды голых-бесстыжих, как выражался Муха, было немного, но Наташу Амок нашел быстро. Она сидела одна, на холодном песке и смотрела в сторону моря – пляжный волейбол за спиной нисколько ее не интересовал.
– А, это ты, – приветствовала она Амока и отодвинула от себя сумку, освобождая место на песке. – Долго тебя ждать пришлось.
– Но ты же не скучала?
– До этого не дошло, но было бы лучше, если бы ты за мной все-таки приглядывал.