– А, это ты, – приветствовала она Амока и отодвинула от себя сумку, освобождая место на песке. – Долго тебя ждать пришлось.
– Но ты же не скучала?
– До этого не дошло, но было бы лучше, если бы ты за мной все-таки приглядывал.
– Свистнула бы...
– Кто наводку дал?
– Муха.
– Ты с ним расплатился?
– Как обычно. Не холодно?
– Привыкла. Ты так и будешь сидеть в штанах, в трусах?
– А что, положено раздеваться?
– Ну, хотя бы ради приличия.
– Это у вас называется приличием?
– Что еще сказал Муха?
– Что опять Козел возник.
– Нет, Амок, это ты возник. А Козел никуда и не исчезал... Ты ведь меня в таком виде еще не видел?
– Нет. Только на ощупь.
– Ну и как я тебе здесь?
– Не очень.
– Почему? – Наташа отвернулась наконец от моря и с удивлением посмотрела на Амока.
– Выпендреж.
– А знаешь, ты прав, – помолчав, сказала Наташа. – Мне это как-то в голову не приходило, а теперь... Окинула взором печальным и трезвым, как выражается Жора... Действительно выпендреж. Ну, ладно... Значит, так... В ресторане Славы тебя ждет Андрей. У него к тебе вопросы.
– О чем?
– Его заинтересовал мой рассказ о посещении Дома Грина. Там один тип приставал к Лизке, ручки трогал, в линии судьбы вглядывался, обещал принца на белом коне... Потом исчез куда-то... А ты мне говорил, что он якобы работал там... Помнишь?
– Ну?
– Андрей озабочен поиском убийцы. Всех, кто ласково трогает чужих детей, он подозревает... Врубился?
– Кстати, а где Лиза?
– А вон она, в волнах плещется. Сейчас в воде теплее, чем на берегу. Не могу ее из моря извлечь. Амок... Ну, как тебе еще сказать... Дуй к Славе в «Богдан». Прямо сейчас.
– А ты?
– Немного задержусь.
– Козел?
– Как получится. И потом... У нас не то, что ты думаешь.
– Значит, так... Передай ему... Пусть бережет себя.
– Угрожаешь?
– Ничуть.
– Угрожаешь, – протянула Наташа. – Не надо бы... У нас же с тобой все было хорошо... Ты успокоился?
– Все наоборот, Наташа... Завяз окончательно.
– Боюсь, что ничем не смогу тебе помочь.
– Сможешь.
– Иди, дорогой. Иди.
– Вот я сижу здесь с тобой, голой, уже минут двадцать, а он за твоей спиной яйцами трясет, делает вид, что в волейбол играет. А почему не подошел, не спросил, кто я такой, по какому праву, до каких пор...
– У него нет причин для волнений. А потом... Он тебя немного знает... По той ночи, когда ты Кинг-Конга изображал.
– У него есть причины для волнений. А не подошел он, потому что трусит. Все эти красавчики, которые так тревожат ваши девичьи сердца... Трусоваты. Даже Муха его раскусил.
– Муха был трезв?
– Не надо, Наташа. Чем Муха пьянее, тем яснее у него мысль.
– Мысль у Мухи? – рассмеялась Наташа.
– Я могу задать тебе тот же вопрос и рассмеяться так же весело, – Амок оглянулся на Козла, чтобы у Наташи уже не оставалось сомнений, кого имеет в виду. Он поднялся, отряхнул белые свои штаны от песка и зашагал в сторону асфальтовой дорожки. И только оттуда оглянулся – Наташа все так же смотрела в море, где плескалась ее загорелая дочерна дочка Лиза.
Слава Ложко сидел на обычном своем месте – за маленьким столиком у перил. Отсюда открывался лучший в Коктебеле вид на Карадаг, а чуть повернув голову, он мог видеть всех, кто входит в ресторан, кто выходит. Он мог даже видеть всех, кто идет по набережной, в какую бы сторону человек ни шел. Получалось так, что Слава, не покидая своего рабочего места, прекрасно знал, кто с кем идет к морю, кто с кем с моря возвращается, как поздно, как рано и в каком настроении.
Слава увидел Амока, едва тот появился в проходе, и помахал рукой, приглашая подойти.
– Глоточек? – спросил он, едва Амок сел за столик.
– А знаешь... Да.
Повинуясь неуловимому жесту Славы, через минуту к их столику подошла официантка и с молчаливой улыбкой поставила графинчик с коньяком, две рюмки и тарелочку с сыром, присыпанным зеленью. Слава наполнил рюмки.
– Помянем Свету, – сказал он и, не чокаясь, выпил свою. – Наша вина, не уберегли.
– Что-то он совсем озверел.
– Спасается. Жить хочет.
– А зачем ему жить? – удивился Амок. – Какая кому от него радость?
– Может, кто и любит его... И последняя сволочь плачет по ночам от безответной любви. – Слава пристально посмотрел на Амока. – Как ты думаешь?
– Знаешь, Слава... Я могу... А что касается последней сволочи, не знаю, не встречался.
– Не зарекайся, Амок... Может быть, ты хорошо знаешь маньяка, но тебе и в голову не приходит, что этот милый человек по горло в детской крови...
– Ну, если он плачет по ночам, пусть... Слезы, говорят, облагораживают.
– Наташу нашел?
– А с чего ты взял, что я ее искал?
– Об этом с утра весь Коктебель только и говорит. Последнее сообщение я получил от Мухи. Опять с нудистами?
– Да.
– Там какой-то качок у нее завелся?
– Видел я его. Все тот же... Козел.
– Сам разберешься?
– Уже... Но недостаточно.
– Помочь?
– Не надо. Наташа сказала, что меня Андрей искал?
– А вон он идет, – Слава кивнул в сторону прохода в ресторан.
Андрей явно похудел за неделю, проведенную в Коктебеле. К столику подошел быстрой походкой, резко сел на взвизгнувший стул, посмотрел в упор на Славу, на Амока.
– Глоточек? – спросил Слава.
– Разоришься на наших с Амоком страданиях, – усмехнулся Андрей, вынимая из заднего кармана брюк плоскую бутылку.
– Казалось бы, мелочь, а приятно, – усмехнулся Слава и опять сделал почти неуловимое движение рукой. Через минуту официантка все с той же одобрительной улыбкой поставила на стол тарелочку с сыром, маслинами и третью рюмку.
– Что за хмырь приставал к вам у Грина? – хмуро спросил Андрей у Амока.
– Не то чтобы приставал, – помялся Амок, – но проявлял интерес к Наташиной дочке. Сама задержалась в Доме, она, оказывается, частенько там бывает... Выхожу во двор, а этот хмырь, как ты говоришь, сидит перед Лизой на корточках и тискает ее ладошки.
– И Лиза терпит?
– Не то чтобы терпит... Больше слушает... Он по линиям на ладони вещает ей о прекрасном будущем... Красавец принц на белом коне и прочая чушь. А Лиза раскраснелась от этих сладких слов и как бы не замечает, что он делает с ее ладошками...
– А кто он такой? – спросил Андрей.
– Не знаю, как-то незаметно растворился в воздухе... Не то в калитку вышел, не то где-то в хозяйстве затерялся...
– Так он не экскурсант? – спросил Слава.
– Мы с ним перебросились несколькими словами... Он вроде работал там весной, плитку клал...
– Значит, местные тетки его знают? – Слава умел задавать вопросы, в которых уже таились ответы.
– Он, кажется, и приезжал спросить о работе... Его должны там помнить... Пожаловался, что мало заплатили, что частники, которые на побережье дома строят, куда щедрее...
Слава снова наполнил рюмки, положил перед каждым вилку, придвинул к центру блюдце с хлебом, который успела принести официантка.
– Мы только что помянули Свету, – сказал он Андрею. – Раз уж ты появился, то, думаю, неплохо бы и повторить.
– Конечно, – кивнул Андрей. – Представляешь, Слава, я отлучился на сорок минут, Равиля провожал. И за это время он изловчился... Света открыла ему дверь, думая, что это я вернулся. Ну, ладно... Царство небесное.
– Воздастся, – мрачно сказал Слава. – За все ему воздастся. Сука буду, если этого не случится.
– А ведь он не останавливается, – сказал Амок. – Сначала Лена, потом девочка у Чертова Пальца, теперь Света... Ничего... Засветится.
– Пойду еще с Наташей поговорю, – Андрей поднялся. – Она там, у нудистов? – спросил он у Амока.
– Там.
– Со мной не пойдешь?
– Послала.
– Доиграется девочка, – проворчал Слава. – Пора бы и остановиться.
– Остановится, – негромко заверил Амок.
Подтянув ноги и положив руки на колени, Наташа все так же сидела на холодном песке лицом к морю и смотрела в сторону горизонта. За ее спиной визжали голые мужики и бабы, гоняясь за мячом и потрясая вислыми своими достоинствами.
– Привет, – сказал Андрей.
– А, это ты. – Наташа разровняла ладонью песок, приглашая садиться.
– И что там, на горизонте?
– Паруса.
– Паруса? Где ты видишь паруса? Какие?
– Алые.
– Да? – Андрей внимательно посмотрел на Наташу. – Надо же... – А где Лиза?
– Плещется, – Наташа кивнула в сторону моря.
– Не холодно?
– В воде теплее. Амока видел?
– Поговорили.
– Обижается?
– Маленько есть.
– Это пройдет. Все проходит, – жестковато сказала Наташа. – Кто-то из великих до меня это уже говорил, прав был мужик. Все проходит, – повторила она. – Что-нибудь дельное он сказал?
– И да, и нет... Смотря как повернется. Ты видела этого приставалу?
– Мельком... Издали. Кроме джинсовой рубашки, ничего не запомнила. И еще... Вот только сейчас... Даже не столько вспомнила, сколько осознала... Знаешь... Какие-то повадки у него... Вроде понравиться хочет... Я насмотрелась на мужиков, которые понравиться хочут. Он уже уходил, когда я вышла из музея... Как бы пятясь уходил, боялся невежливым показаться. А до этого с экскурсоводом говорил... Но не о Грине... Какой-то хозяйственный у них был разговор. Лиза! – позвала Наташа дочку. – Давай сюда! – Она помахала рукой.
Лиза прибежала, тут же закуталась в полотенце и села рядом, звонко стуча зубами.
– Холодно тут у вас... Лучше бы я в море оставалась.
– Сейчас вернешься... Тут вот наш друг Андрюшенька хочет задать тебе два-три вопроса. Слушай его внимательно и отвечай, не задумываясь. Врубилась?
– Угу.
– Лиза, – начал Андрей, – тут вот в чем дело... Несколько дней назад... Как бы тебе это сказать...
– Да знаю я! Сейчас будете про маньяка спрашивать, который ко мне приставал! Ну, что там у вас? – По бойкости и непосредственности Лиза, похоже, уже обходила свою мать.
– Ты его запомнила?
– Ничего особенного. Обычный приставала. В глазки заглядывает, ручки гладит, глупости всякие говорит...
– Какие глупости?
– А! Принцы-шминцы-леденцы!
– А какое-то отличие у него есть? Может, бородавка на носу, может, одного уха не хватает или руки перьями покрыты?
– Значит, так, Андрюшенька... Бородавок на носу у него нету. Обе ухи на месте.
– Уши, – поправила Наташа.
– Я знаю, но мне так больше нравится. И перьев я не заметила. Но какой-то непорядок у него есть... Что-то не так, как у всех людей.
– Может, пальца у него не хватает?
– Пальцы вроде на месте...
– Может, ногти грызет?
– Может, и грызет, кто его знает... Но при мне не грыз, при мне он только мои ладошки тискал, пальцем по линиям водил, судьбу мне предсказывал...
– Хорошую судьбу предсказал?
– Ничего, жить можно.
– А непорядок у него на правой руке или на левой?
– Сейчас скажу... – Лиза задумалась, поводила рукой направо-налево... – Если он сидел на корточках напротив меня, то слева у него была... Слева от меня у него была правая рука. Вот на правой руке что-то меня зацепило, а что именно зацепило, вспомнить не могу. В мозгах не отпечаталось.
– Но если вспомнишь, – начал было Андрей, но Лиза его перебила:
– Нет-нет, не вспомню. Ведь женщины ушами воспринимают мир, ушами я и слушала его предсказания. Вот если его услышу, то узнаю, он это или не он.
– Шепелявый?
– Нет, он не шепелявит, не чихает, не кашляет, не заикается... Но узнать можно.
– Ну, хоть не заикается, и то хорошо, – тяжко вздохнул Андрей. – Все-таки круг подозреваемых сузился. Заики отпадают.
Сзади подошел голый парень с рыжими волосами в разных местах, постоял, сел рядом с Наташей, как бы уже одним этим заявляя права на нее.
– Между прочим, – сказал он, помолчав, – здесь находиться в штанах не принято.
– А я и не нахожусь, поскольку не терялся, – ответил Андрей, поднимаясь. – Между прочим, в твоем возрасте иметь такие яйца тоже неприлично.
– Чем же тебе мои яйца не понравились? – нахмурился рыжий.
– Мелковаты. У пигмеев крупнее. – Андрей махнул Наташе рукой и зашагал по песку к асфальтовой дорожке.
– Получил? – услышал он сзади веселый голос Наташи. – Говорила же тебе – не возникай. Твое время ночное.
Рыжий что-то проворчал в ответ, но Андрей знал – на Наташины слова достойного ответа вот так сразу не найти. Да и вообще можно ли на них найти достойный ответ, даже задумавшись на годик-второй?
То, что затеял Амок, иначе как авантюрой назвать было нельзя. Но все мы время от времени испытываем потребность в авантюре, а то и вообще приходим к выводу, что только авантюра, безумная и отчаянная, может спасти нашу бестолковую жизнь, несчастную любовь, вытащить из гиблого положения, в котором оказались опять же из-за бестолковой жизни и несчастной любви.
Кстати, вы не замечали, что самая разнесчастная любовь является таковой только в момент нашей катастрофы, а проходят годы, и мы вспоминаем время душевных своих терзаний как самое счастливое наше время...
Наверняка и с Амоком случится нечто подобное, и он с растерянной улыбкой будет вспоминать коктебельские свои безумства, когда вахтер Муха помог ему, а может быть, и спас, вытащив, зареванного, из каких-то кустов, когда хмельная компания, увидев Амока на предрассветном пляже, утешила его словами насмешливыми, но беззлобными и, кто знает, может быть, спасла...
Ведь не все Наташины поклонники, как вы уже знаете, выжили...
Наверно, все-таки есть в ней что-то колдовское, боюсь сказать – сатанинское, что-то такое, о чем она и сама не догадывается, о чем сама иногда спрашивает у подвернувшегося человека – что происходит? Почему эти придурки так странно себя ведут – уходят из жизни только потому, что я не поздоровалась с тем, а поздоровалась с этим при случайной встрече на улице Ленина в поселке Коктебель?
А может быть, дело в самом Коктебеле? Тоже ведь непростое место, мистическое. Не все возвращались, заночевав случайно в ближних горах, в нескольких километрах от поселка. А те, кто возвращался, своих не узнавали. Да и их мало кто узнавал после такой вот ночевки в Мертвом городе, у Золотых ворот, у этой дырявой скалы, торчащей из воды в сотне метров от берега, у скалы, изображенной на всех коктебельских буклетах, майках, полотенцах, плакатах...
А этот укоризненный Чертов Палец, на что-то там показывающий в ясном небе... Один он чего стоит!
Я знаю, о чем говорю.
Испытал, прошел и, как видите, выжил. Иначе не было бы этих судорожных записок о преступлении, которое однажды весной потрясло небольшой поселок Коктебель.
Ладно, возвращаемся к авантюрам, с которых началась эта главка. Самое большое потрясение, которое испытал Амок за все время общения с Наташей, случилось в Доме Грина, когда он, заскучав на скамейке во дворе, вернулся в полутемную мазаную хату. А войдя, замер в дверях, увидев Наташу – прижав руки к груди, она смотрела на кораблик с выцветшими парусами, и глаза ее были полны слез. И не увидел Амок в ее глазах привычного вызова, насмешки, готовности любому ответить дерзко и наотмашь...
Перед Амоком стояло беззащитное, брошенное, чуть ли не забитое существо, которое если можно было с кем-то сравнить, так это с Ассолью. И что-то открылось Амоку, что-то распахнулось перед ним не только в Наташе, но и в его собственной жизни, случайной и неустроенной. Боясь, что Наташа увидит его в этот момент, он попятился в темноту коридора и вышел на крыльцо.
– Ни фига себе! – потрясенно проговорил он, уже сидя на скамейке. – Что же ты, дура, прикидываешься, что же ты придуриваешься... Так вот почему ты сюда ходишь, так вот почему здесь знают тебя... А я-то, недоумок, все думал, что ты оторва... Какая же ты оторва... Оторвы не такие, я знаю, какие оторвы на самом деле...
Амок был неплохой мастер, обязательный и некапризный, а потому и поступки у него были простые, убедительные и бесхитростные. Решение пришло сразу, правда, некоторое время он колебался, сомневался, но когда на пляже появился рыжий нудист...
Амок понял, что отступать некуда.
И наступил вечер, наступила ночь, когда он вышел из темного, без единого фонаря, парка Дома творчества и решительно направился к таксисту Саше – тот ждал клиентов до глубокой ночи.
– Свободен?
– Как всегда.
– Едем?
– Садись.
Амок сел, захлопнул за собой дверцу и некоторое время сидел молча, еще раз прикидывая последствия задуманного. Последствия эти выглядели мрачновато, но отступать он уже не мог. Авантюра, которая ему предстояла, казалась единственно возможным поступком. Все остальное выглядело мелковато, а что еще хуже – трусовато.
Саша молчал, не торопя позднего клиента, понимая, что тот затих вовсе не потому, что забыл, где находится. Амок смотрел прямо перед собой, и лицо его время от времени вспыхивало в свете фар поздних машин.
– Старый Крым, – наконец произнес Амок.
– Сейчас?! – удивился Саша. – Ты что? В себе?
– Старый Крым.
– Что ты задумал?
– Поехали, Саша, – тяжко вздохнул Амок. – Дом Грина.
– Наташа с нами?
– Нет, я один.
– Она знает?
– Никто не знает. И не будет знать, да?
– Как скажешь. – И Саша тронул машину.
Дорога была свободная, свежий воздух, настоянный на степных травах, с гулом носился по машине. Амок, поставив у ног небольшую сумку, молча смотрел прямо перед собой. Саша иногда взглядывал на него, но тоже молчал. Наконец не выдержал:
– Амок, ты это... Ничего не хочешь сказать? Может, все-таки обронишь словечко-другое?
– Хорошо... Мы приезжаем в Старый Крым, я заскочу в одно место минут на пятнадцать, и мы тут же отправляемся обратно.
– Будет груз?
– Небольшой.
– Нас ждут?
– Вряд ли... Кому мы там нужны...
Саша еще раз внимательно посмотрел на Амока. И только сейчас обратил внимание, что одет тот несколько странно – во все темное. Рубашка, брюки, туфли... Здесь в июле так не одевались, в светлом в основном ходили. Ночью если и было прохладней, то ненамного, ниже двадцати пяти температура не опускалась.
Старый Крым уже спал, хотя у моря гуляния продолжались до утра. Окна домов были погасшие, улицы пустые, редкие машины торопились домой, стайки молодежи были редки и какие-то тихие, если не робкие, по сравнению с приморскими.