Женщина провела Андрея к выходу, они вышли на крыльцо, постояли, присели на деревянную скамейку. Поколебавшись, Андрей решил не лукавить и впрямую спросил о том, ради чего и приехал.
– Антонина Николаевна... Мне говорили, что весной у вас тут работал парень... плиточник... Вроде неплохой мастер... Вот бы мне найти его, а?
– А зачем он вам?
– Работа есть.
– Он по плитке в основном, но может и за другое взяться. А у вас что?
– Плитка.
– Костей он представляется, но по-настоящему Мишей его зовут... Как-то платежку ему оформляла, в паспорт заглянула...
Едва услышав это имя, Андрей поспешил отвернуться в сторону, опасаясь, что женщина по его глазам догадается, как важно для него все, что она говорит.
– А фамилия?
– Не помню, – беззаботно ответила женщина. – Да я не уверена, что и знала его фамилию. Костей мы его звали... Сказать, что он такой уж мастер, не могу, но для Старого Крыма сгодился. Он был у нас недавно, работой интересовался... Оставьте телефон – если появится, передам.
– Он долго у вас работал? – задал Андрей пустой вопрос, но ему важно было задержать внимание женщины на этом человеке, авось еще что-нибудь скажет, вспомнит без его вопросов.
– Что-то около месяца. Работы было немного, но он часто отлучался... Все с зубами маялся. Нашла я ему мастера, вроде сходил он к нему.
– Хороший мастер?
– А бог его знает! Народ к нему идет, место у него бойкое...
– Здесь же, в Старом Крыму?
– Возле автостанции. Как-то и я к нему заглянула...
– Опытный?
– Не знаю, насколько он опытный, но парень молодой еще, может, под тридцать...
– Антонина Николаевна, если появится ваш Костя, путь заглянет на набережной в ресторан «Богдан», Ложко там командует...
– А, Слава... Он был у нас, свои стихи читал, книги подарил... Недавно у него три детские книги вышло... Что он там, ремонт затеял?
– Подсобку хочет плиткой выложить.
– Передам, если заглянет, – кивнула Антонина Николаевна. – Еще раз спасибо за экспонаты.
– Освежить бы паруса-то! – посоветовал на прощание Андрей.
– Уж после сезона, – махнула женщина рукой. – Авось найдем умельца.
Всю обратную дорогу Андрей сидел, откинувшись на переднем сиденье и закрыв глаза. Он еще и еще раз прокручивал мысленно все, что удалось ему узнать, услышать, увидеть, все, что он мог предположить, о чем мог догадаться. Всю эту рваную мозаику нужно было собрать в цельную картину.
Андрей не чувствовал беспомощности, собиралась картина, все-таки собиралась, стыковались, соединялись самые бесформенные, казалось бы, клочки и постепенно вырисовывалась не только картина преступления, она, в общем-то, была ясна с самого начала, просматривался убийца. И сейчас на дороге Старый Крым – Коктебель Андрей мысленно повторял одни и те же слова, повторял как заклинание – только бы не сбежал, только бы не догадался, что кольцо вокруг него сомкнулось, почти сомкнулось. Да, есть просветы, через которые еще можно выскользнуть, но их все меньше, они становятся все уже, через некоторые уже не протиснуться, в них можно только застрять.
– Ладно, дорогой, ладно, – наконец проговорил Андрей вслух, когда машина уже мчалась по Коктебелю.
– Приехали, – сказал Саша, останавливая машину на своем обычном месте – у поворота в Дом творчества писателей, которые, по слухам, когда-то водились здесь.
– Значит, надо выходить. – Андрей протянул Саше сто гривен. – Нормально?
– Стерплю, – великодушно отозвался водитель.
– Не надо терпеть. – Андрей добавил еще полсотни. – А сейчас?
– Сейчас нормально.
– Ты уж прости, я в ваших ценах еще не разобрался.
– Чаще ездить надо, – с добродушной назидательностью ответил Саша.
– Учту. – И Андрей зашагал к распахнутым железным воротам, у которых, как всегда, стоял на изготовке вахтер Муха. Андрей еще не подошел к воротам, а Муха уже двинулся ему навстречу.
– Тебя тут Амок спрашивал, – доложил Муха.
– Куда пошел?
– В сторону моря, – невозмутимо ответил вахтер.
– А Слава проходил?
– Слава не проходит, Слава проезжает. Думаю, тебя ждет. И это... Жора.
– Что Жора?
– Помнит о тебе... А ты вот обо мне забываешь...
– Понял. – Андрей вручил Мухе десять гривен.
– Я думаю, что никому не помешает, если выпить за его здоровье. Может, и не поможет, но что не помешает – это уж точно. Кстати, можешь и тост заказать... Вслух произнесу, с чувством, с толком, с расстановкой... Некоторые не пренебрегают.
– Да? – удивился Андрей. – Надо же... Тогда выпей за мою победу на всех фронтах.
– Хороший тост, – одобрил Муха, пряча десятку в карман. – Но не слишком свежий. Витя его постоянно мне заказывает.
– Какой Витя?
– Детективщик... Его тут все знают. Каждый год приезжает, сочиняет разные похождения про наших ребят... Столько у него всего произошло и с Жорой, и со Славой... Уж до Баранова добрался.
– Баранов? Это кто?
– Банкир. Владелец заводов, газет, пароходов... Яхту видел у причала? «Мурка» называется. Это его пароход. А еще он музыку сочиняет к стихам Жоры, сам и исполняет, и диски выпускает с этими песнями... «Прощай, мой Коктебель, ты мне не по карману...» – слышал? Некоторые рыдают, слушая... Если, конечно, Баранов их перед этим угостит... Ты у Веры остановился? Так вот ее окна как раз выходят на гостиницу Баранова... «Морской конек» называется. Баранов тоже останавливается у Веры...
– Не понял? Так у него же своя гостиница!
– А она ему не по карману.
– Чудны дела твои, Господи, – пробормотал Андрей, удаляясь по дорожке в сторону моря.
Слава был на месте – за небольшим столиком, в тени, с видом на горные глыбы Карадага, на коктебельский залив, на красавиц, возлежащих на пляже, можно сказать, почти у ног Славы. Увидев входящего с набережной Андрея, Слава молча ткнул указательным пальцем на стул.
– По глоточку? – спросил он.
– Да, – не задумываясь, ответил Андрей. – Поскольку есть за что. Кстати, только что узнал, что вашему Мухе, оказывается, можно заказывать тосты. Он действительно их исполняет?
– И не сомневайся! – твердо сказал Слава. – Проверяли. Подсылали к нему верных людей, и докладывали ребята – тосты произносит громко, внятно и выпивает до дна. Причем неважно, один пьет или с собутыльником. Кстати, ты сказал, что есть повод? – Слава показал на две небольшие рюмочки, чудесным образом оказавшиеся уже наполненными.
– Если я его увижу – узнаю, – сказал Андрей.
– А я?
– И ты узнаешь. Лена его изобразила. Когда еще живой была. В марте.
– И у тебя есть его портрет?
Андрей, не отвечая, вынул из кармана рубашки сложенный лист бумаги, развернул его и протянул Славе. Тот взял, всмотрелся, перевернул вверх ногами, опять всмотрелся.
– Что это? – спросил Слава в полнейшем недоумении.
– Это его ладошка. Можно сказать, оттиск.
– И как это понимать?
– У него на правой руке у мизинца не хватает одной фаланги. И еще – он левша. Плиточник. Сейчас ищет работу. Я пустил слух, что тебе срочно нужен мастер по укладке плитки. Если ты забыл, то я тебе напоминаю – ты решил отделать плиткой подсобное помещение в своем ресторане.
– На фиг? – Слава от удивления откинулся на спинку стула.
– Для красоты. Опять же никакая гадость не заведется. И мыть легче. Девочкам твоим меньше работы. Он придет к тебе и спросит... Нет ли, скажет, уважаемый Вячеслав Федорович, у вас работы по части укладки плитки... А ты скажешь, дескать, как же нет, есть, и очень хорошая, денежная работа... Приступать можно хоть завтра с утра... И поведешь его в эту подсобку. И запрешь там до подхода основных сил. Я же не поверю, что у такого хозяина, как ты, подсобка не запирается? У вас тут в Коктебеле на зиму все запирается, даже скворечники. Поскольку грабят. Нечем больше молодежи заняться зимой, кроме как грабить ближнего. А кроме того...
– Помолчи. – Слава уставился долгим неподвижным взглядом в каменную громаду Карадага. За это время официантка заменила пустой графинчик на полный, потом принесла блюдечко с нарезанным сыром, несколько обнаженных девиц поднялись по железной лестнице с пляжа и расположились за дальним столиком...
И только после этого Слава поворотил крупное свое лицо к Андрею.
– Согласен. Пусть приходит. Буду ждать. У меня есть, чем его порадовать. Заодно дам своим ребятам команду поддержать твой слух... Нужен, дескать, плиточник. Хорошие работники сейчас заняты, а этот, видите ли, свободен. Почему он свободен? А потому он свободен, что как работник, видимо, не очень хорош. Порча в нем, похоже, не только нравственная. – И Слава снова уставился в изображение тощеватой ладошки убийцы.
– Только вот что, Слава... Ты не говори своим ребятам, какого плиточника ждешь...
– Почему? Мои люди верные.
– Я не о том... У этого типа звериное чутье... Он сразу почувствует неладное... Твои ребята ведь не в Малом театре работают, верно? И изобразить что-то своими застоявшимися физиономиями вряд ли сумеют. Нужен плиточник – вот и все. Сам же говоришь – мастера заняты, мастера не простаивают. Так что наплыва ждать не стоит. А нашего клиента ты узнаешь сразу. – Андрей постучал пальцем по листку бумаги с нарисованной ладошкой. – А если рюмкой его угостишь, он левой поднимет рюмку... Левша потому что... Пусть твои ребята просто пустят слух. Этого достаточно. Кто ему скажет о твоих плиточных хлопотах, с какой стороны до него дойдет слух... Это уже неважно.
– Только вот что, Слава... Ты не говори своим ребятам, какого плиточника ждешь...
– Почему? Мои люди верные.
– Я не о том... У этого типа звериное чутье... Он сразу почувствует неладное... Твои ребята ведь не в Малом театре работают, верно? И изобразить что-то своими застоявшимися физиономиями вряд ли сумеют. Нужен плиточник – вот и все. Сам же говоришь – мастера заняты, мастера не простаивают. Так что наплыва ждать не стоит. А нашего клиента ты узнаешь сразу. – Андрей постучал пальцем по листку бумаги с нарисованной ладошкой. – А если рюмкой его угостишь, он левой поднимет рюмку... Левша потому что... Пусть твои ребята просто пустят слух. Этого достаточно. Кто ему скажет о твоих плиточных хлопотах, с какой стороны до него дойдет слух... Это уже неважно.
– Знаешь, я и сам сейчас призадумался – а смогу ли изобразить невинную озабоченность?
– Будь хмур, недоволен, суров – каким ты обычно и бываешь. Изображай хозяина, которого хотят расколоть на бабки. Документ какой-нибудь пусть покажет – тут у тебя все-таки ценности, ты не имеешь права довериться первому человеку с улицы.
– Вот тут ты прав, Андрей. Я буду как бы опасаться, что меня хотят надуть. Более того, я даже уверен, что меня хотят надуть. Это я сумею. Я всю жизнь играю эту роль. Ничего другого исполнить и не смогу. По глоточку?
Оказывается, для того чтобы идея стала материальной силой, ей вовсе не обязательно овладевать массами. Тут вождь просто подогнал известную уже мыслишку к собственным нуждам. Практичный мужичонка был, цепкий, злобный маленько, но с вождями это случается. Ладно, уделили ему немного внимания, и хватит. Главное в другом – мысль может стать материальной силой, даже если овладела одним человеком.
И зовут этого человека Амок.
Опять он просится на страницы, опять подыхает мужик от любви, хотя и разделенной, но какой-то неокончательной, а ему хотелось, чтоб навсегда, до гроба.
Как и всем нам, в общем-то.
Но не все мы можем довести себя до такого состояния, чтобы мысль наша, желания наши и полуночные мечты начали бы крушить камни Карадага. А вот он довел себя до такого состояния. И сыпались с гор камни по ночам, сыпались, замечали люди, туристы рассказывали, егеря слышали. Видели скатившиеся с вершин Карадага громадные валуны в Лягушачьей бухте? Взгляните на них еще раз, и вы поймете, что со мной происходило... Простите – с Амоком. И не подумайте, что я распаляю собственную фантазию, я усмиряю ее, ребята, усмиряю, поскольку вовсе не уверен, что пишу не о себе.
Да что там камни, подумаешь, камни! Они могут срываться и катиться вниз сами по себе, после сильных дождей, от возраста, от времени, от сотрясения воздуха во время грозы, от ударов молнии, от криков пьяных туристов...
Происходило кое-что и покруче, происходило нечто такое, чего даже Равиль не мог объяснить и только беспомощно разводил руками и виновато моргал красивыми своими татарскими глазами.
Первый раз это случилось глубокой ночью, когда Наташа и Амок, отведя Лизу в коморку, вернулись на набережную и, расположившись на голубой скамейке, распили бутылочку холодного вина «Алиготе». А поскольку ночь была жаркой, душной, звездной, лунной, наполненной сумасшедшим писком цикад, то вино это оказалось не просто кстати, оно оказалось спасительным. Набережная была уже пустая, с площади съехали все киоски, лотки, прилавки, остановились и замерли всевозможные качели, вертушки, забавы, и никого, ни единой души, не было видно, хоть смотрите вы в сторону могилы Волошина, хоть смотрите вы в сторону профиля Волошина.
Вот тогда он и появился.
Медленно, бесшумно, даже какая-то величественность была в каждом его движении – черная шляпа с обвисшими полями, длинное черное пальто, широкие штанины и тяжелые ботинки. Он появился со стороны ресторана Славы Ложко. Шел медленно, а когда оказался напротив голубой скамейки и повернулся к замершим Наташе и Амоку, в лунном свете можно было различить длинное, морщинистое лицо. Хотя глаз и не было видно, их закрывала тень от шляпы, но взгляд угадывался, не чувствовалось провала, было полное ощущение, что глаза есть и они устремлены в сторону голубой скамейки. И еще – на какое-то мгновение тускло обозначился нос, контур тяжелого подбородка.
Постояв некоторое время, человек поднял правую руку и сделал жест, который можно было понять как успокаивающий. Дескать, все в порядке, ребята, все будет хорошо.
И, сунув руку в карман, человек той же медленной походкой двинулся дальше по набережной и скрылся за углом ресторана «Зодиак».
– Кто это? – прошептал Амок.
– Грин, – ответила Наташа.
Что-то заставило – оба сорвались со скамейки и, пробежав несколько шагов, посмотрели в ту сторону, куда ушел человек в черном. Набережная была совершенно пуста.
Вернувшись на скамейку, они открыли вторую бутылку алиготе, наполнили пластмассовые стаканы и молча выпили.
– Это был Грин, – повторила Наташа. – Я слышала, что иногда он появляется здесь. Но всегда зимой, под дождем... А чтобы летом...
– Он сделал какое-то движение рукой, он увидел нас...
– Я знаю этот знак.
– Ну?!
– Это хороший знак. Я его уже видела...
– Когда?!
– Во сне. Совсем недавно. Это был он. Это Грин! – уже закричала Наташа во весь голос. – Этот жест... – негромко проговорила она. – Он как бы благословил...
– Ну да, конечно... Я у него стакан стащил, а он благословляет...
– Но ты же не из корысти.
– Из любви к делу?
– Почему, – Наташа передернула плечами. – Из любви к телу.
– Какому телу? – не понял Амок.
– К мо-е-му те-лу! – по складам произнесла Наташа.
– Ах да... Тогда, конечно... Это меня даже оправдывает.
За невинным обсуждением ночного происшествия Наташа и Амок опустошили вторую бутылку и продолжали обмениваться незатейливыми словами, пока не почувствовали наступление рассвета – порозовели окна писательской столовой, стало чуть светлее, смолкли динамики татарских шашлычных на восточной окраине Коктебеля.
Слухи о том, что Грин появляется иногда на ночной набережной, ходили давно, но к ним относились недоверчиво, а то и с насмешкой – пить, дескать, надо меньше. Но в эту ночь и Наташа, и Амок действительно видели высокую фигуру в шляпе с широкими полями и в длинном черном пальто, увидели оба, одновременно, с подробностями. Оказывается, не пустые это россказни, Грин на набережной все-таки бывает. То ли в виде привидения, то ли в качестве сгустка какой-то неоткрытой еще энергии, но существует и даже вступает с людьми в какие-то отношения – вспомните его жест в сторону Наташи и Амока.
Пора было домой.
Они пересекли темный еще парк, тихонько прошли в ворота мимо спящего Мухи и вышли на освещенную улицу Ленина. Одна только фигурка мелькнула перед ними на фоне светлого здания рынка, но как раз она, эта фигурка, на которую не обратил внимания Амок, и насторожила Наташу.
Она зашла вперед и остановилась перед парнем.
– Значит, так, Амок... Дальше я пойду одна.
– Не понял?
– Я не говорю, что мне так хочется... Мне так не хочется... Но так надо.
– Хмырь? Это он промелькнул только что возле базара?
– Что делать, Амик, что делать... Это не мой выбор и не моя воля...
– Я им займусь.
– Не надо. Это опасно.
– И ты в самом деле веришь, что я отшатнусь после этих твоих слов?
– Не надо, Амик... Я не хочу тебя терять.
– С нами Грин, – твердо сказал Амок. – И он, кажется, нас благословил? Знаешь, кто круче? Тот, кто готов идти дальше. Кто готов идти до конца. Любовь? Любовь. Кровь? Кровь. Смерть? Смерть.
– Где ты все это вычитал?
– Сам додумался. От любви умнеют. Не замечала?
– Как-то в голову не приходило... Мои ухажеры всегда дурели. Ты вот первый, который поумнел.
– Ты не хочешь его послать?
– Не могу.
– Почему?
– Боюсь. И за себя, и за Лизу. И за тебя тоже.
– Так это и есть тот знаменитый маньяк, которого все ищут?
– Нет, это не он... Но я не знаю, кто из них опаснее.
– И давно вы...
– Выросли вместе.
– Он сидел?
– Случалось.
– По много лет?
– Когда как.
– За что?
– По-разному. Пока, Амок.
– Заказ принят. Пока.
– Береги себя. – Наташа легонько толкнула Амока кулаком в грудь.
– Зачем?
– Ты же сам говоришь – Грин с нами.
– Ха! А хрен с ними! Как его зовут?
– Кличка – Зэк.
– Красиво звучит.
На этом расстались.
Наташа неспешной, но твердой походкой направилась к своей калитке, Амок, тоже не торопясь, зашагал в сторону почты. Обернувшись и увидев, что Наташа вошла в калитку, повернул в обратную сторону. Амок остановился у калитки, постоял некоторое время, но входить не стал. Прошло совсем немного времени после той ночи, когда он бросил в форточку холодную лягушку, упавшую Наташе на грудь, когда отваживал простоватого Апполонио, но Амок уже понял, что повторяться нельзя, почему-то нельзя. Объяснить это себе он не мог, но пришло твердое понимание – нужно что-то другое.