Присяжные заседали почти пять часов, и эти пять часов стали самыми длинными в жизни мистера Тодхантера. Когда же они наконец вернулись в зал, все присутствующие в нем были готовы услышать лишь один вердикт: "Виновен".
— Что же нам теперь делать, черт возьми? — пронзительным от ярости голосом обратился мистер Тодхантер к сэру Приттибою, покидая зал.
— Тише, тише! — зашипел сэр Эрнест. — Мы предъявим ваши показания. Я сразу понял, к чему они клонят. Вот увидите, все закончится благополучно. Его не казнят.
* 3 *По-видимому, министр внутренних дел не разделял оптимизм сэра Эрнеста.
В известный срок была подана апелляция Палмера — на том основании, что вердикт вынесли в отсутствие вещественных доказательств. Апелляцию торжественно отклонили трое ученых судей.
После этого древним и величественным языком юриспруденции было составлено прошение, в котором говорилось, что Лоуренс Баттерфилд Тодхантер уже сознался в убийстве вышеупомянутой Джин Норвуд и готов понести наказание за свое преступление, ввиду чего, а также ввиду серьезных сомнений в виновности осужденного Винсента Палмера, податель сего смиренно просит об отсрочке исполнения приговора до окончания допросов вышеупомянутого Лоуренса Баттерфилда Тодхантера (податели этого документа прекрасно знали, что отсроченный приговор может быть вообще отменен). На все это министр коротко ответил, что приговор осужденному Винсенту Палмеру был вынесен присяжными, способными здраво оценивать факты, что по этому делу были проведены переговоры с судьей, который председательствовал на процессе, и с другими учеными судьями, и поэтому министр не видит необходимости менять вердикт присяжных.
Это известие мистеру Тодхантеру сообщили так осторожно, такими полунамеками, что ему понадобилось битых два часа, чтобы понять, что министр внутренних дел счел его признание умышленной и ребяческой ложью.
— Отлично, — отозвался мистер Тодхантер с похвальной сдержанностью. — В день казни Пал мера я застрелюсь на ступенях министерства.
— А мы сообщим об этом в газеты! — с энтузиазмом, подхватил сэр Эрнест Приттибой. — Огласка нам не повредит.
Сэр Эрнест был верен своему слову. На следующее утро во всех популярных газетах появились жирные заголовки и статьи, посвященные предстоящему самоубийству, а более солидные журналы откликнулись на него, поместив пренебрежительные заметки на последних полосах. Мистер Тодхантер с любопытством отметил, что одни популярные издания с готовностью поддержали его, а другие, хотя и напоминали министру о его прерогативе милосердия, считали признание мистера Тодхантера подтверждением виновности приговоренного.
Жирные заголовки не подействовали. Министр был черствым человеком, верным букве закона и наперечет знающий прецеденты, и шумиха в прессе лишь подтолкнула его к непопулярным мерам. Будь его воля, Винсента Палмера казнили бы немедленно.
— Мы еще спасем его, клянусь вам! — бушевал сэр Эрнест. — Господи, если бы наше министерство возглавлял настоящий мужчина, а не ветхий и ходячий свод законов, по рукам связанный волокитой! Менее подходящего для наших целей министра трудно представить. Но мы не сдались! Есть еще старый Пауэлл-Хэнкок.
Мистер Читтервик оживленно закивал. Мистер Тодхантер сохранил выражение сомнения. Сэр Артур Пауэлл-Хэнкок был еще одним "резервом" сэра Эрнеста. Мистера Тодхантера поражала легкость, с которой сэр Эрнест Приттибой возлагал надежды на свои "резервы", как их мысленно именовал сам мистер Тодхантер. Сэр Эрнест производил впечатление целеустремленного человека, человека прямого действия, но, согласно правилам этой игры, ничего не делал сам, предпочитал к кому-нибудь обращаться и избирал окольные пути — чем окольней, тем лучше. Сам сэр Эрнест говорил, что он "дергает за веревочки". Старина Икс может "дернуть за веревочку" чиновника Верховного суда, старина Игрек учился вместе с генеральным прокурором, старина Зет знаком с двоюродной сестрой жены министра внутренних дел и тоже может быть очень полезен. Действовать следует, пользуясь знакомствами, а не доказывая, кто прав и кто виноват. Сэр Эрнест был лично знаком со многими высокими чинами, притом довольно близко, но придерживался мнения, что на решение министра скорее повлияет мнение его престарелой тетушки где-нибудь на чаепитии в Бейсуотере, нежели формальная дискуссия о том, справедливо ли казнить невиновного, проведенная в министерстве. К изумлению мистера Тодхантера, и адвокаты, и все, кто вращался в судебных кругах, не просто разделяли эти взгляды, но и считали, что иначе и быть не может.
Мистер Читтервик, с которым мистер Тодхантер обсуждал этот феномен, попытался объяснить его существованием инертной массы, бюрократического баланса, которому вынуждена противостоять любая реформа и даже простые проявления гуманизма.
Сэр Артур Пауэлл-Хэнкок был парламентским "резервом" сэра Эрнеста. Изумление мистера Тодхантера усилилось, когда выяснилось, что казнь Винсента Палмера рассматривают как политический вопрос. Сторонники правительства в целом поддерживали министра и казнь Палмера, оппозиция же приняла историю мистера Тодхантера на веру или, по крайней мере, сочла ее достойной внимания и обвинила правительство в гонениях, несправедливости и, пожалуй, в лицемерии, в то время как "Ньюс кроникл" в пространных передовицах доказывал, что гражданская война, бушующая в Испании, — непосредственный результат бесчеловечного стремления правительства казнить невиновного.
Сэр Артур Пауэлл-Хэнкок хотя и был сторонником правительства, почти сумел поднять вопрос о казни на заседании палаты общин. (Мистер Тодхантер пришел к выводу, что к этому сэра Артура побудили некоторые аргументы, касающиеся моста с платным проездом в его избирательном участке, — на первый взгляд, не имеющие отношения к делу, однако сэр Эрнест возлагал на них большие надежды.)
За четыре дня до назначенной даты казни Винсента Палмера сэр Артур наконец поддался доводам насчет моста и официально сообщил о своих намерениях поднять известный вопрос во время перерыва или где там члены парламента поднимают вопросы — в точности мистер Тодхантер этого не знал.
Все эти две недели мистер Тодхантер пребывал в состоянии легкого замешательства. У него окончательно отняли инициативу. Ему, главному действующему лицу, сейчас полагалось играть свою роль, а его оттеснили со сцены. Сэр Эрнест Приттибой говорил от его имени, действовал от его имени, волновался за него и чуть ли не ел за него. В сущности, сэр Эрнест настоятельно посоветовал мистеру Тодхантеру не вставать с постели, чтобы любой ценой остаться в живых. В тот день, на который сэр Артур запланировал свой решительный шаг, мистер Тодхантер последовал этому совету — после финального визита на Мейда-Вейл и последней беседы с миссис Фарроуэй, напряжение которой понемногу проглядывало сквозь маску невозмутимой уверенности. Он еще раз попросил миссис Фарроуэй ничего не предпринимать, не отвечать ни на какие вопросы и ни во что не вмешиваться до шести утра того дня, когда Винсенту Палмеру предстояло умереть. Потом, в отчаянии добавил мистер Тодхантер, ничьи поступки уже не будут иметь значения.
* 4 *Отчет о заседании палаты общин мистеру Тодхантеру в тот же вечер принесли прямо в постель мистер Читтервик, присутствовавший на заседании лично, и неутомимый сэр Эрнест Приттибой, который забросил все свои дела и процессы и изо дня в день шокировал своих коллег.
Сэр Артур Пауэлл-Хэнкок поднял вопрос о казни Палмера перед безразлично настроенными членами палаты на заседании комитета ассигнований. Члены палаты разделились приблизительно на пять групп. Одни из них считали вопрос политическим и поддерживали министра в его нежелании вмешиваться, другие, более свободные во взглядах, свято верили в непогрешимость суда присяжных. Сэра Артура Пауэлл-Хэнкока поддержали те, кто поверил рассказу мистера Тодхантера, политически настроенные оппозиционеры и, наконец, многочисленные парламентарии, которые всерьез усомнились в виновности Палмера и считали, что ради изучения признания мистера Тодхантера можно и отсрочить казнь Палмера, даже если придется продержать его в тюрьме до конца жизни. Именно на последних твердо рассчитывал сэр Эрнест, всеми доступными средствами добиваясь увеличения этой группы. Но ни красноречие сэр Эрнеста, ни пламенные статьи за Палмера или против него почти не пробудили энтузиазма, и довольно нудная речь сэра Артура тоже не принесла пользы. Дебаты затянулись и постепенно переросли в академическую дискуссию, участники которой уже забыли, что на карту поставлена человеческая жизнь. Как ни странно, больше всех Палмеру помог сам министр внутренних дел, который проявил такое вопиющее отсутствие гуманности, человечности и понимания, что произвел отталкивающее впечатление даже на своих сторонников.
Несмотря на это небольшое преимущество, мнение большинства все-таки склонялось не в пользу Палмера, и тогда сэр Эрнест выложил свой козырь. Козырь был неожиданным, о его существовании не подозревал даже сэр Артур Пауэлл-Хэнкок, да и сэр Эрнест не выложил бы его, если бы дебаты пошли по иному пути. Когда сэру Артуру передали эту записку, он несколько минут пристально изучал ее, а потом принялся сосредоточенно ловить взгляд спикера. Поймав его, сэр Артур поднялся и объявил:
— Я только что получил записку. Ее назначение не вполне ясно, но насколько я понял… хм… возбуждено гражданское дело против мистера… хм… Лоуренса Тодхантера. Да, гражданское дело об убийстве. Моим друзьям-юристам наверняка известно, что это означает. Но если против этого джентльмена возбуждено дело об убийстве — о том же самом убийстве, виновным в котором признали Винсента Палмера, — думаю, я вряд ли ошибся, предлагая отложить казнь Палмера до завершения этого процесса… если такое название будет уместным.
Острый конфуз спас сэра Артура от обычных банальностей, и последующее голосование по вопросу об отсрочке казни Винсента Палмера завершилось с небольшим перевесом сторонников отсрочки — сто двадцать шесть голосов против ста семи.
— О господи! — воскликнул мистер Тодхантер и проглотил виноградину.
Глава 14
* 1 *Мистер Тодхантер очутился в самой гуще важных событий. Его поступки обсуждали в парламенте, он создавал прецеденты, а теперь еще и попал в эпицентр неслыханного судебно-юридического кризиса. Он испытал странное и досадное ощущение бессилия, обнаружив, что даже теперь, пребывая в центре значительной и противоречивой деятельности, он способен управлять ею не более, чем вращением Луны вокруг Земли: прикованный к постели, он служил лишь неподвижной осью вращения.
Упоминание о частном обвинении в убийстве было, вероятно, самым гениальным озарением во всей блестящей карьере сэра Эрнеста. В некотором смысле случай был отнюдь не беспрецедентным, но только гений от юриспруденции смог сообразить, что механизмы воскрешения этого курьезного гражданского права все еще пребывают в полной исправности. Короче, суть дела заключалась в следующем: во всех уголовных процессах обвинителем почти неизменно именовалось государство, теоретически обладающее такой прерогативой, но на практике обвинителем во всех малозначительных уголовных процессах неизменно выступало частное лицо, которому был нанесен ущерб, действующее совместно с полицией.
— Но в этом случае, дорогой мой, — весело разглагольствовал сэр Эрнест, полиция не только не желает оказывать содействие, но и предпочитает чинить препятствия. А все почему? Потому, что полицейские уже вынесли приговор своему кандидату, и в результате суда над другим по тому же обвинению окажутся в глупом положении. И кроме того, они по-прежнему убеждены, что приговорили к казни настоящего убийцу.
— Но разве это малозначительное преступление? — осведомился мистер Тодхантер, который во всем любил ясность.
— Вы правы: отнюдь. Кстати, ловко мы хитрим, правда? Ссылаясь на традиции и так далее, мы постепенно переложили ответственность за малозначительные преступления на плечи самих пострадавших. Знаете, это избавило власти от уймы хлопот. Такая практика характерна только для нашей страны. Как и следовало ожидать.
— Да, но убийство — серьезное преступление.
— Конечно, но если послабления допустимы для незначительных преступлений, значит, возможны и для серьезных, хотя, конечно, власти крайне редко отказываются исполнять свои обязанности. Частный обвинитель сам оплачивает все расходы, и тем не менее только некоторые из нас готовы отпустить преступника на свободу, лишь бы не оплачивать счета, помогающие упрятать его за решетку.
— Но вы же сказали, — терпеливо напомнил мистер Тодхантер, — что в таких делах обвинителем выступает пострадавшая сторона. В случае убийства это невозможно, верно? Пострадавший не в состоянии выступать обвинителем, поскольку он мертв.
— О, обвинитель не обязательно должен быть пострадавшим, — бойко отозвался сэр Эрнест. — Вам знаком термин "истец за всех"? Так называют подателя иска в случае тяжкого преступления — подателя, который сам не понес никакого ущерба.
— Значит, и моим обвинителем будет "истец за всех"? — сообразил мистер Тодхантер.
— Ни в коем случае. "Истец за всех" участвует в процессе с целью получения вознаграждения, пени, или штрафа, или же их солидной части, а также по другим причинам, но неизменно ради собственной выгоды — например, чтобы представить улики.
— Тогда как же будет называться мой обвинитель? — совсем запутался мистер Тодхантер.
— Истец, — коротко сообщил сэр Эрнест. — Он узурпирует функции государства, но для этого ему придется преодолеть пару препятствий.
— Препятствий?
— Вот именно. Большое жюри придется убедить, что против вас необходимо возбудить дело, магистрат — что вам надо предъявить обвинение, и еще неизвестно, сколько препон на нашем пути поставят враждебно настроенные власти.
— Человеку, который стремится попасть на виселицу, приходится нелегко, пожаловался мистер Тодхантер.
— Это верно, — откровенно согласился сэр Эрнест. — Иначе по всей стране совестливые натуры вроде вас каждое утро в восемь выстраивались бы в очередь к эшафоту.
* 2 *Само собой, запутанная ситуация потребовала продолжительных обсуждений. Отчасти мистеру Тодхантеру они даже нравились. У него возникало ощущение собственной значимости, ему было приятно общаться со своим поверенным, которого подыскал сэр Эрнест, — моложавым мужчиной по фамилии Фуллер, настолько же не подходящим под определение поверенного, насколько сам мистер Тодхантер соответствовал ему. Фуллер то и дело проводил пятерней по копне светлых волос, а когда положение осложнялось, то запускал в нее обе руки; его костюм всегда был в легком беспорядке, он пылал энтузиазмом, особенно когда приходил в волнение, а это случалось часто, и тараторил такой скороговоркой, что слова в ней становились неразделимыми. Но в законах он разбирался превосходно и предоставил свои познания в полное распоряжение мистера Тодхантера — наряду с неиссякаемым воодушевлением и азартом. В сущности, мистер Фуллер взялся за дело с таким рвением, что мистеру Тодхантеру временами становилось неуютно при мысли, что единственная цель его поверенного — отправить своего клиента на виселицу. Что касается кандидатуры истца, то при выборе мистера Тодхантера посетило вдохновение. Он сообразил, что эту роль способен сыграть лишь один человек — Ферз. Со свойственной ему энергичностью сэр Эрнест мгновенно сорвался с места, слетал в штаб-квартиру Лиги средних и завербовал Ферза не сходя с места.
Ферз с удовольствием согласился. Сама мысль отвечала его своеобразному чувству юмора: ему всегда нравилось нарушать законы с их же помощью.
Затем встал финансовый вопрос. Все издержки по процессу должен был, конечно, оплачивать сам мистер Тодхантер, и внушительные суммы, еженедельно поступающие на его счет из театра "Соверен", были предназначены исключительно для этой цели, как мистер Тодхантер сообщил матери исполнительницы главной роли и его собственной креатуры, Фелисити Фарроуэй. Средств потребовалось немало. Сэр Эрнест Приттибой обходился без консультаций, поэтому вопрос о гонорарах отпадал, но имелись еще помощники, адвокаты, обычные расходы, связанные с привлечением свидетелей, тысяча других затрат, которые враз съедали деньги мистера Тодхантера. Ибо это был не просто процесс. Первым делом слушание состоялось в магистратном суде, где, как и в последующих случаях, мистеру Тодхантеру пришлось платить не только обвинителю, но и защитнику. Ситуация становилась все более невероятной. Поначалу сэра Эрнеста Приттибоя больше волновала вероятность того, что магистратный суд не примет иск мистера Тодхантера против него самого, чем вероятность того, что присяжные вынесут оправдательный приговор. Поэтому сэр Эрнест и мистер Фуллер решили, несмотря на все упорные признания мистера Тодхантера, в суде заявить о его невиновности.
— Но я виновен! — возмутился мистер Тодхантер. — Что толку отрицать это? Меня могут оправдать.
— Вероятность оправдания гораздо выше, если вы будете настаивать на своей виновности, — парировал сэр Эрнест. — Как вы не понимаете, если вы признаете себя виновным, процесс перестанет быть процессом. У вас не будет даже шанса вызвать своих свидетелей, кем бы они ни были. Я не смогу обличать вас, убеждая туповатых присяжных. Они просто выслушают ваше заявление, улыбнутся и навсегда упекут вас в лечебницу для душевнобольных, а Палмера повесят. Вот чем все кончится.
— Но как я могу заявлять, что я невиновен? — спросил сбитый с толку мистер Тодхантер.