- А кислорода у нас? - отвлекшись от радиостанции и бортового компьютера, поинтересовался Малков.
- Этого никто не знает, - отозвался капитан. - Счетчики-манометры не работают, все баллоны дефектные, заваренные, давление в них низкое. Вон, мы уже несколько штук очистили «досуха»…
- И атмосфера в рубке все хуже и хуже… - грустно заметил Букач.
- Да, с атмосферой серьезная проблема, - признал Славцев. - Думаю, пройдет еще несколько часов, и тут станет невозможно дышать, только через маски.
- Так что, значит, как в дешевых боевиках? - уточнил Малков. - Надо кем-то пожертвовать, чтобы остальные выжили? Если уменьшить экипаж наполовину, это вдвое увеличит шансы оставшихся.
Люди удивленно переглянулись: до тех пор, пока Христо не заговорил о такой возможности, подобное никому не приходило в голову…
- Стоп!!! - резко приказал Славцев, прекрасно сознавая: членам экипажа, надышавшимся углекислотой, может привидеться все что угодно.
Еще немного, и начнется поножовщина. В другом случае, конечно, этого не произошло бы, но «пьяный» мозг - отравленный углекислотой - работает совсем не так, как обычно.
- Стоп! Запрещаю думать о таких способах спасения! Боцман! Ружья мне сюда, быстро!
Франтишек беспрекословно выполнил приказ, хотя еще недавно не переваривал Славцева и готов был спорить с помощником капитана по поводу любой мелочи.
Андрей, не мешкая, избавил ружья от элементов питания, спрятал энергобатареи в свой карман, превратив грозные лазеры в примитивные дубинки, которыми, впрочем, тоже можно было проломить чью-то черепную коробку.
На всякий случай Славцев сложил бесполезные «пушки» себе под ноги.
- Бороться будем до конца! - громко сказал он. - Никакой поножовщины, никаких жертв во имя остальных членов экипажа! Никакого жребия! Или все - или никто! И точка! Это мое последнее слово, спорить бесполезно. А если один из вас попытается силой навязать мне другую истину - прошу извинить… Придется вспомнить о том, кто здесь капитан федеральной гвардии.
Люди помолчали, глядя друг на друга. Про кислородные маски даже на время забыли, дышали без них, еще заметнее ухудшая воздух в салоне кораблика.
- Ладно, - признал Букач, - наверное, ты прав, Андрей. По крайней мере, так никому не обидно…
- Я - прав! - резко ответил капитан.
- Друзья, у меня есть хорошее предложение, - вдруг сказал Лутченко. - Собственно, оно у меня было с самого начала. Я для того и завел разговор с капитаном, только мы отвлеклись… самую малость…
- Говори, Анатолий! - попросил Славцев, в очередной раз перезапуская «подвисший» компьютер бортовой навигационной системы.
- Во сне человек потребляет меньше кислорода, чем в то время, когда активен, - пояснил врач. - Мы сможем растянуть запас, чуть увеличить шансы, если… если четверо из нас уснут. Это я могу проделать. В аптечке есть сильнодействующие снотворные препараты. Четверо будут спать. Бодрствовать останутся двое.
- Почему двое?! - тут же воскликнул Пирелли, нервно кусая ногти.
- Потому что пилот должен вести корабль к цели и отвлекаться не сможет. Второй член экипажа будет следить за товарищами: давать спящим кислородную маску, всем по очереди.
- Вторым, конечно, хочешь быть ты? - истерично засмеялся Алессандро и посмотрел на молчавших друзей. - Ага! Понимаю, сговорились! Ты и Славцев усыпите нас! Усыпите или… Можно ведь и не снотворное вколоть… А, док? Это даже не наполовину уменьшит экипаж - на две трети! Значит, шансы тех, кто останется, резко вырастут! У тебя… и у…
Славцев дернулся в кресле, не стерпел оскорбления. Видимо, собрался ответить Пирелли, да не словом, а кулаком, но Лутченко проявил твердость - удержал товарища на месте, сильно сжав плечо Андрея.
- Сандро! - мягко сказал доктор. - Сандро, нам всем очень плохо… Я, как врач, это понимаю. Углекислота действует на мозг. Ты не виноват, что так получилось. Ты даже не соображаешь, что говоришь…
Похоже, Лутченко говорил не для механика - говорил для Славцева, рвавшегося ответить. И у командира тоже возникли проблемы с «соображалкой».
- Ха-ха! - хрипло рассмеялся Пирелли. - Углекислота! Да!!! Она вокруг! Она съедает меня! Мне плохо, кружится голова, тошнит… Свет… Свет какой-то странный, желтый и очень тяжелый… Но ты не прав, док! Я понимаю главное!!! А что главное, парни?! Я хочу жить! Я! Хочу! Жить!
- Я тоже хочу, - Анатолий по-прежнему говорил мягко, не реагируя на резкий тон, словно общался с маленьким капризным ребенком. - Очень хочу жить, Сандро. Потому и предлагаю сэкономить кислород… Наш последний кислород…
- Не верю! - Алессандро покачнулся. Стало понятно, что он действительно опьянел от углекислоты, плохо контролирует себя. - Не верю! Вы останетесь вдвоем, ты и он! А мне страшно!!!
- Мне тоже страшно, - тихо сказал Лутченко. - Потому что я усну рядом с тобой, Сандро.
И механик, уже изготовившийся бросить что-то резкое, обидное, остановился. Видимо, его мозг не до конца отключился, и слова доктора попали в цель.
- Ты? Рядом со мной? - удивленно пробормотал Пирелли. - А кто…
Он не закончил мысль.
- Останутся Славцев и Ризе, - пояснил Анатолий. - По-моему, это очевидно. Андрей должен вести корабль. А Карл-Хайнц сумеет помочь, если возникнут проблемы с собранным двигателем. Кто же еще, как не Ризе? Соответственно, Карлу и придется «кормить» нас всех кислородом.
Пирелли постоял с открытым ртом, хлопая ресницами. Потом его лицо сморщилось.
- Толя… - заплакал механик. - Прости… Прости меня, дурака…
Пирелли полез обниматься к доктору. Видимо, у него на короткий миг прояснилось в мозгах, и Алессандро понял, насколько чудовищную, дикую истерику только что устроил.
- Ничего-ничего, брат! - Лутченко обнял его, дружески похлопал по спине. - Мы вырвемся!
- Карл… - теперь Пирелли «достал» старшего механика. - Карл, ты ведь не убьешь нас, правда?
И так жалобно посмотрел в глаза коллеге, что Ризе не нашелся с ответом. Лишь отрицательно покачал головой.
- Согласны? - Лутченко повернулся к Малкову и Букачу, которые молчали в течение всего этого диалога.
Славцев на миг забыл про управление кораблем, обернулся к товарищам. Больше никто не пытался спорить.
- Андрей… - Лутченко вновь обратился к пилоту. - Сейчас я вколю снотворное Букачу, Малкову и Пирелли. Затем усыплю себя. Дай слово, что будет так, как ты обещал. Или все, или никто.
- Слово! - твердо сказал капитан. - Или все, или никто!
- Мы тебе верим…
Больше Славцев не оборачивался. Он знал, что намерен делать Лутченко, но должен был сосредоточиться на сбоившем компьютере.
- Мне страшно, Санта Фелита… - всхлипнул Пирелли, а через несколько секунд замолчал, стал дышать хрипло, неровно.
Легкие с трудом втягивали воздух, тщетно искали в нем остатки живительного кислорода.
- Я тебе верю, Андрей! - отчетливо произнес Лутченко, именно в ту секунду капитан все-таки не выдержал, взглянул назад.
Он успел заметить, как Анатолий резко выдернул иглу из вены, приложил ватный тампон, согнул руку в локте. И тут же повалился на пол рядом с товарищами.
Славцев посмотрел на Ризе.
- Давай, Карл! - приказал он. - Пока двигатель тянет, мне помощь не нужна. Следи за ребятами, чтобы всем хватало кислорода. Следи, чтобы дышали!
…Так, молча, шли много часов. Славцев сидел за пультом, сражаясь с бортовым навигационным комплексом, пытаясь вычислить максимально эффективную траекторию к людям, чтобы выгадать хоть пару-тройку часов, которые могли стать решающими. Или роковыми. Ризе сидел на полу, возле товарищей, прислушиваясь к их стонам, хриплому дыханию, прикладывая дыхательную маску то одному, то другому.
Андрей устал от напряжения, от неизвестности. Он привык к другим задачам. Есть ты, есть враг. Надо уничтожить противника. Штаб рисует простую и понятную стрелку через позиции армии. Ты движешься ровно так, как приказано. Идешь на врага - видишь, чувствуешь его, готового к схватке. Но ты сильнее и удачливее, а потому в дорожной грязи остается его труп, не твой. Так должно быть на войне. Но здесь какая-то непонятная война. Врага не видно. Свои где-то далеко, их не найти. Не докричаться. И воздуха нет, чтобы кричать. Жутко болят шея и спина. Особенно спина. Дышать нечем… Дышать… нечем… нечем…
…Костер получился озорным, веселым. Огонь бойко слизывал тоненькие веточки, деловито наползал на щепки, смятые листы бумаги, старые пакеты… Маленький Андрюша сидел возле пламени, иногда чуть прищуриваясь от жара. Взрослые уже несколько раз просили отойти подальше, но подальше - не так интересно, не чувствуешь себя частичкой чего-то древнего, таинственного, очень могучего. Все же не каждый день доводится увидеть открытое пламя…
Месяц, проведенный на даче с детским садом, подходил к концу - остался последний день, и то неполный. Андрей смотрел по сторонам, радостно улыбаясь: многих его приятелей уже забрали родители, скоростные флайеры уходили отсюда в город каждый час. Летние домики, в которых дети провели июнь, опустели, в них не осталось ни вещей, ни игрушек. Лишь некоторые из взрослых заканчивали уборку территории, стаскивая в большой костер сухие ветки, упаковки от конфет и печенья, смятые листы - уже никому не нужные детские рисунки, на которых флайеры несли пап и мам к заждавшимся малышам. В костер полетели поломанный стул и развалившаяся «шведская» стенка, несколько полиэтиленовых пакетов из-под продуктов - взрослые избавлялись от старого бесполезного хлама.
Месяц, проведенный на даче с детским садом, подходил к концу - остался последний день, и то неполный. Андрей смотрел по сторонам, радостно улыбаясь: многих его приятелей уже забрали родители, скоростные флайеры уходили отсюда в город каждый час. Летние домики, в которых дети провели июнь, опустели, в них не осталось ни вещей, ни игрушек. Лишь некоторые из взрослых заканчивали уборку территории, стаскивая в большой костер сухие ветки, упаковки от конфет и печенья, смятые листы - уже никому не нужные детские рисунки, на которых флайеры несли пап и мам к заждавшимся малышам. В костер полетели поломанный стул и развалившаяся «шведская» стенка, несколько полиэтиленовых пакетов из-под продуктов - взрослые избавлялись от старого бесполезного хлама.
А детвора, еще остававшаяся на территории лагеря, была только рада. Один из товарищей Андрюшки подхватил длинный сук, брошенный кем-то в огонь. На конце палки висел горящий полиэтиленовый пакет. Это было очень интересно, такого «шоу» никто из мальчишек никогда не видел - плавившийся пакет «капал» вниз огненными стрелками. Они забавно пели в воздухе, чем-то напоминая звуки выстрелов из «страшилок-мультиков» про космических пиратов.
- Дай! Дай мне! - закричал Андрей, пытаясь выхватить «стреляющую» огнями палку из рук приятеля.
Но тот, и сам не наигравшийся с диковинкой, ловко увернулся.
- Дай! - закричал еще один мальчик. - Нехорошо быть жадным!
Но счастливчик, смеясь, вертел «стрелялкой» вправо и влево, а огненные капли падали вниз, со свистом и воем.
- Дай!
И тут Андрюшка заметил в костре еще одну хорошую длинную палку. Он мигом забыл про товарища, которому завидовали все: просто сообразил, что, если взять эту ветку, получится не хуже, чем у друга. Надо только подцепить из костра горящий пакет…
- Ага! - радостно закричал он. - Смотрите!!! У меня ничуть не хуже получитсА-А-А!!!
Палка, которую он ухватил рукой, оказалась куском стальной трубы. Это потом, когда Андрейка вырос, он выучил много полезных наук, узнал, что металл, в отличие от дерева, отлично проводит тепло. Нельзя трогать железную вещь, даже за самый кончик, если другой ее конец находится в огне. Но это все была теория, изученная позже, а тогда, в детском лагере, Андрюшка проверил науку на практике.
Он в доли секунды забыл обо всем - о лагере, о воющих каплях, о костре и друзьях. Осталась только боль. Жуткая, уничтожающая все боль, которую невозможно вытерпеть.
С диким криком он выпустил из ладони раскаленный кусок металла. Визжал, орал, метался из стороны в сторону, еще не понимая, что родители, спешившие на помощь, не смогут унять это. Нет силы, которая способна прогнать такую боль. Есть только время. Оно медленно, но упрямо перетирает все - и плохое, и хорошее. Об этом знают взрослые, но не дети, живущие «здесь и сейчас».
Время перетирает все, оставляя в памяти только бессвязные картины из прошлого. По ним, например, невозможно в деталях восстановить, что было после , когда взрослые увидели вспухшую волдырями ладонь шестилетнего мальчишки.
Кажется, он плакал всю дорогу до дома, еще надеясь: кто-то вылечит, защитит от боли, сотрет это из мозга.
Только и врач в детской больнице не помог.
Время. Оно вылечило, стерев с ладони следы жестокой травмы. Уничтожило детские воспоминания о боли. Но Славцев, давно уже не мальчишка, помнил главное: нельзя быть жадным. И нельзя хвастаться, даже если кажется, что ты победил. Даже если сам поверил в это.
«Нельзя быть жадным…»
Кажется, это сказали вслух?
Славцев очнулся, будто от удара током. В двух шагах от него стоял Карл-Хайнц Ризе с ножом в руках. Старший механик покачивался из стороны в сторону, мутно глядя на пилота.
- Сука… - синими, страшными губами прошептал он. - Сука! Я знал, что предашь…
Ризе шагнул вперед, намереваясь пырнуть Андрея ножом, но двигался механик как-то странно: и очень медленно, и неуверенно. Славцеву не составило труда увернуться от острого лезвия, ударить ребром ладони по горлу так, чтобы враг отключился.
Враг?! Андрею хватило одной минуты, чтобы все понять. Ризе не соображал, что пытается сделать, у него закончился кислород. Последний из заваренных баллонов был пуст, члены экипажа «растянули» его на всех. Карл-Хайнц надышался углекислотной смесью, потерял рассудок и пытался атаковать пилота, у которого оставался еле «теплившийся» баллон. Последний.
- Простите, ребята… - с горечью прошептал Славцев. - Все-таки мы не выиграли. Уже бесполезно двигаться вперед, времени не хватит ни на что. Но все будет так, как договорились: или все - или никто!
Он натянул свою маску на лицо Анатолию Лутченко, стараясь не дышать, не отравлять легкие чудовищно-ядовитой атмосферой рубки. Потом, не позволив себе ни одного глотка, дал кислород Франтишеку Букачу.
И тут бортовой навигационный комплекс пискнул. Капитан бросился к пульту, молясь о том, чтобы техника не подвела, чтобы сбоившая компьютерная система не зависла, позволила прочесть надпись…
Станция!!! Детекторы обнаружили космическую станцию!!! Славцев забылся, вдохнул полной грудью и чуть не лишился рассудка. Разом задрожали конечности, по всему телу выступил холодный липкий пот, перед глазами появились черные пятна-кляксы. Андрей метнулся к баллону с кислородом, отнял маску у Букача, попытался сделать глубокий вдох, но с ужасом понял, что и в его собственном дыхательном резервуаре не осталось живительного газа.
- Станция! - прохрипел Андрей. - Христо! Проси у них посадочную полосу! Быстро!!!
Лишь потом, не дождавшись ответа, капитан сообразил: связист не мог ответить. Он лежал на полу, и лицо у Малкова было таким, что впору сниматься в фильмах ужаса без всякого грима.
- Полосу мне! - неизвестно у кого потребовал Славцев, выжимая все резервы из двигателя, собранного Карлом-Хайнцем Ризе. - Полосу мне, гады!!!
Он готов был таранить ворота посадочной палубы, если бы шлюзы не открылись. Таранить, чтобы добраться до цели и победить!!! Он почти не видел, что делает. Скорее угадал: раздвинулись заслонки гермоотсека, и спасательный бот нырнул в брюхо чужой космобазы.
Автоматическая система опустила ворота, компрессоры принялись выравнивать давление, приводя его к норме.
- Держаться, солдат! - приказал себе капитан, тыкая во все кнопки подряд - на ощупь искал клавишу деблокировки бронеколпака.
«Держаться!!!» Их так учили, всегда учили. Вбивали кулаками и сапогами. Здоровенный прапорщик по прозвищу Свинорез - в курсантской «учебке». Господи, как его ненавидели, когда он заставлял ползать под колючей проволокой, по осколкам стекла!!! Седой капитан родом откуда-то с Сириуса. Капитан, готовивший их к реальным боевым действиям. Он, гад, так и орал на полигоне: «Держаться! Держаться!», а сам «поливал» из шестистволки, вжимая молодых офицеров в землю. Кажется, именно тогда лейтенант Славцев научился закапываться в грунт менее чем за минуту… Да, тогда! Над головой шелестели пакеты боевых импульсных лазеров, воздух становился теплым, даже горячим, пах как-то непривычно и страшно. Капитан орал, грязно матерился, а зеленые лейтенанты стремительно уходили в грунт, будто образцово-показательные кроты…
- Держаться! - Славцев не сказал это, лишь хотел сказать, подумал.
Кислорода не было теперь ни в легких, ни в баллоне. Капитан, шатаясь, ударил двумя руками в непослушный бронеколпак, вывалился наружу из спасательного бота. И опять помогло какое-то шестое или седьмое чувство - Андрей угадал, где стойка с кислородными баллонами. Он знал: стойка неприкосновенного запаса обязательно должна располагаться на посадочной палубе - это закон. Но вот где именно?
Жившее внутри нечто помогло, только баллон оказался чудовищно тяжелым. Славцев хотел засмеяться такой забавной шутке - впервые в жизни он не мог поднять кислородный баллон, - но смеха не вышло. Лишь хриплый кашель, с кровью, с мокротой изо рта, из носа.
Он тащил резервуар волоком, задыхаясь и теряя рассудок от жжения в груди. Собрав последние силы, забросил емкость внутрь спасательного бота. Уже ничего не видя, кое-как присоединил маску и упал сверху на Анатолия Лутченко, прижав дыхательный аппарат к лицу доктора.
То была последняя разумная мысль в голове Андрея. Если кто и сможет реанимировать членов экипажа, так это врач. А вот сумеет ли очнуться сам Анатолий Лутченко, надышавшийся углекислотой, об этом Славцев подумать не успел.
Просто упал сверху на доктора, ладонями прижимая маску к его лицу. И вырубился.
Майор Фертихогель летел в Солнечную систему, на Землю - в галактический институт экспериментальной физики. Путь предстоял неблизкий, но Клаусу было чем заняться. Он уединился в каюте первого класса, еще раз просматривая материалы, собранные по делу «техногенной катастрофы» на космостанции «Медуза».