— Их не нашлось, потому что в магазине нет яиц! Нет их, понимаешь? Яйца — дефицит!
— Я купила три яйца на рынке, — вступила Лера. — Настоящие, деревенские. Можете съесть одно. А два — нам с Тошкой. Ребенок должен каждый день съедать по тридцать граммов сливочного масла, яйцо, фрукты, творог и кусочек мяса.
— С понедельника я бросаю все свои силы на поиски школы, — зловеще пообещал папа Валя.
— Тогда поищи заодно и няню, а также домработницу. У меня заказ, — злорадно объявила мама Валя.
Они пошли в кухню за стол переговоров. Папа Валя взял бумагу и ручку, чтобы разбить на секторы день и выяснить, что каждый из них делает в этих секторах. Результат подобного исследования потряс родителей. Рано утром Лера уходила с братом и собакой гулять. Как раз в то время, когда папа Валя метался по квартире, опаздывая на работу. Возвращались дети в половине десятого. Как раз в то время, когда мама Валя, убрав последствия утреннего смерча, собиралась в магазины или в свою «контору», как она ее называла. Валентина устроилась работать фотографом на полставки и к обеду уже возвращалась домой, если не было заказов на срочную съемку каких-нибудь торжеств или похорон. В это время Лера, накормив обедом Антона и уложив его спать, обычно или читала, или чертила с исступленным упорством набор геометрических картинок тушью, или сидела за компьютером, и все это вполне устраивало Валентину, потому что в квартире было чисто и тихо. К пяти часам дети с собакой опять уходили на длительную прогулку, за компьютер садилась Валентина и обрабатывала фотографии по дорогим заказам — с помощью компьютерной графики и совмещения с фрагментами картин известных художников она создавала портреты в разных стилях.
К ужину вся семья собиралась вместе, Антон переключался на родителей, а Лера…
— Что она делает по вечерам? — спросил папа Валя.
— Не помню, — задумалась мама Валя. — Чаще всего уходит к Марусе. Или к подружке. Нет, подожди, она, наверное, просто сидит дома и смотрит телевизор. Позавчера вы с нею ходили на выставку.
— Дожили! — ужаснулся папа Валя. — Мы не знаем, чем наша дочь занята вечерами!
— Ужас не в этом, — заметила Валентина, — ужас в том, что в этих твоих секторах нас нет. Никакая няня не согласится на такой труд. Лерка выстроила для Антоши идеальные условия жизни.
— Мне не нравится идея с посторонним человеком в доме. Лера должна доучиться в школе, а Антошу можно отдать в детский сад, например, — заметил папа и отвел глаза. — Условия выживания в социуме очень важны для формирования в человеке защитных реакций и адекватного их использования.
— В смысле? — скептически хмыкнула мама Валя.
— В смысле — как бы мы с тобой ни хотели приучить его противостоять грубой силе или добиваться справедливости любой ценой, это возможно только в коллективе посторонних людей. Родители не в состоянии обеспечить нужный уровень давления и унижения, а ребенок не в состоянии им открыто противостоять.
— Ты говоришь о детском саде? — уточнила Валентина. — Грубая сила и унижения постороннего коллектива — это ты о поведении детей в детсадовской группе? А воспитатели, соответственно, паханы, или надсмотрщики? Поздравляю! Твои надежды на становление личности в соцприемниках, начиная с яслей, детских садов, потом — пятидневка в школе, приобретают некоторый потаенный запашок армейской дедовщины и тюремной дисциплины. Зачем тогда вообще нужно было рожать детей, если мы не в состоянии привить им навыки выживания достойными методами, без соцприемников, армии и тюрьмы?!
Валентин согласился с женой, но лишь частично, поскольку, по его мнению, условия выживания диктуются реальными пристрастиями общества, а в данном периоде истории России — это деньги и власть.
— Я не пойду в школу, — решила поучаствовать в обсуждении Лера, пока родители не соскочили с темы. — Если вы меня запишете куда-нибудь, я буду прогуливать, пропускать занятия и совсем подорву нашу жизнь. Когда ты заработаешь много денег, ты можешь отослать меня учиться в Англию, в театральную школу. Я подожду.
— Лерка! — очнувшись от рассуждений о судьбе России, поразился папа Валя. — Ты хочешь стать актрисой?
Только он собрался, подобрав убедительные выражения, объяснить, что актриса без воображения — мечта совершенно неосуществимая, к тому же наличие таланта…
— Я не хочу стать актрисой, — перебила его потуги Лера, — я буду художником по костюмам и оформлению сцены.
— Здесь не обошлось без влияния Элизы! — нашел виноватого папа Валя.
— Успокойся, такие деньги тебе не скоро удастся заработать, — подлила масла в огонь Валентина.
— Ну что ж, — философски заметила Валерия, — я попробую заработать сама.
— А разве для того чтобы придумывать костюмы, не нужно воображения? — засомневалась Валентина, естественно, проигнорировав слова дочери о заработках.
— Совершенно не нужно, — уверила ее Лера. — Нужны качественные знания по истории костюма и геометрии и чувство стиля. Хороший костюм на сцене — это геометрически правильный образ, не более того. Показать?
Через полтора часа разглядывания чертежей Леры родители вынуждены были признать: любая одежда — не что иное, как правильное оформление индивидуального силуэта, и из треугольников, трапеций, цилиндров и тому подобного можно составить самые разнообразные образцы этого самого оформления. Как оказалось, оформление сцены, как и создание картины или фотографии, требует прежде всего рассчитанного заполнения перспективы. Сцена — тот же кадр, компоновка предметов и фигур в нем требует знания геометрии и золотого сечения. А на потребу тем зрителям, которые в созерцании предпочитают отсутствие естественного равновесия и хаос, можно добавить несколько ярких цветовых пятен или эпатажно открытую натуру. Вот и все мастерство оформления одежды и сцены по представлению Валерии Одер.
— Мне, в общем-то, в Англии учиться хочется только из-за одного-единственного человека, — заметила девочка скромно. — Это известный режиссер. Он обучает правильному расположению объектов на рисунках и на сцене, он единственный такой мастер цвета и составления предметов и фигур в замкнутом пространстве.
— И кто же это? — естественно, поинтересовались обалдевшие родители.
— Как? Вы не знаете? У вас есть большинство его фильмов. Это Гринуэй. Представляете, этот режиссер многие сцены из своих фильмов сначала рисовал, а уже потом выстраивал, убедившись в идеальном оформлении и уравновешенном состоянии фигур каждого кадра.
— Гринуэй… Гринуэй — это же?… — задумался папа Валя, потом в ужасе посмотрел на жену. — Это же «Дитя Маккона»!
— И «Книги Просперо», — кивнула Валентина. — Тебе не разрешено брать кассеты из нашей спальни! Какие ты еще трогала? — завелась она.
— «Отсчет утопленников» я взяла в прокате, — тихо заметила Лера. Потом подняла глаза на родителей и решительно повинилась: — Элиза дала мне прочесть краткий курс оформительского мастерства, там об этом режиссере много написано, он единственный такой. Поспрашивайте у своих знакомых «Уроки рисовальщика», нигде не могу найти, и в прокате нет.
В этот вечер Лера не читала сказку Антоше — он заснул за столом с чертежами. Родители не проводили вечернюю беседу с дочерью — они без сил свалились в постель, совершенно зашибленные осознанием того, что стиль — это не более чем правильный подбор двухмерных и трехмерных геометрических фигур.
— И привязка к золотому сечению… — шептал папа Валя.
— И правильная компоновка в кадре… — соглашалась Валентина, засыпая. — И это она говорит мне?!
— «Уроки рисовальщика» наверняка полный разврат, — зевнул Валентин.
— Правда?…
На следующий день — это было воскресенье, около девяти утра — их разбудил телефонный звонок. Звонили из милиции. Спрашивали, не потеряли ли они Валерию Одер, десяти лет, проживающую…
Папа Валя разбудил маму Валю, и они пошли в детскую. Там детей не оказалось.
— Спокойно, — уговаривала себя Валентина, — это Антошка теряется, а Лера не теряется!
Они побрели в кухню, но по дороге услышали шум. Распахнули двери гостиной. Антошка сидел на ковре и играл с пластмассовым конструктором. Рядом с ним сидел совершенно незнакомый мальчик и самозабвенно разбирал на части коллекционную машинку папы Вали. Это была «Феррари» восемьдесят первого года — сувенир из Италии, двенадцать сантиметров длиной, с открывающимися дверцами, работающими дворниками и полным набором внутренностей в уменьшенном варианте.
— А где Лера? — почему-то шепотом спросила Валентина.
— А я это… Вместо нее, — заявил мальчишка лет двенадцати, вставая и загребая некоторые части «Феррари» ногой под ковер. — Вот, привел вашего малого.
— Куда… привел? — папа Валя все еще не мог отцепиться глазами от раскуроченного автомобиля.
— Куда… привел? — папа Валя все еще не мог отцепиться глазами от раскуроченного автомобиля.
— Домой, куда же! Я что, не туда попал? — озаботился мальчишка, достал из кармана ключи со знакомым Капустиным брелоком, потряс ими, улыбнулся во весь рот и уверенно заявил: — Не, так не бывает, чтобы ключи подходили. Это ведь Валеркина квартира?
— Какого… Валерки? — прошептала мама Валя.
— Очнись, он говорит о нашей дочери, — обнял жену папа Валя.
— А где наша дочь? — безумными глазами посмотрела на него Валентина.
— Да она в ментовке, не волнуйтесь, — успокоил мальчишка. — Они вам позвонят, скажут, куда приехать. Вы ехайте туда сразу, а можете и не торопиться, ментам на пользу нервы потрепать.
— Как это? — не понял Валентин.
— Ну как! По закону, они не имеют права задерживать несовершеннолетних больше двух часов.
Супруги Капустины заметались по квартире, пытаясь одеться. Антоша и мальчишка, сломавший «Феррари», с интересом наблюдали за ними. Через пятнадцать минут, полностью одетые для выхода на улицу, Капустины поняли, что обоим уйти не удастся — кто же останется дома с Антошкой?
— Да вы не бойтесь, ехайте . Я присмотрю, — успокоил родителей мальчишка.
Валентина вынуждена была начать раздеваться.
— Вы там особо не рассусоливайте, — со знанием дела давал советы папе Вале мальчишка. — Когда Валерку увидите, громко спрашивайте — не причинили ей увечий или надругательств каких…
Папа Валя схватился рукой за притолоку.
— И домой сматывайтесь, вроде как вы рассердились сильно. А то они любят там воспитательные беседы проводить с черепками.
Проводив мужа, Валентина не отпустила мальчика сразу, а первым делом забрала ключи от квартиры и потребовала объяснений.
Через полчаса доверительной беседы она узнала, что Лера торговала газетами у метро, там ее «замели менты», она попросила отвести брата домой, для чего и дала ключи. Валентина узнала, что мальчик живет в соседнем доме и для него подобные конфликты с органами — дело вполне рядовое. Еще она узнала, что газеты нужно забирать в «точке» не позже шести утра, поэтому работает дворовая команда сплоченно и по графику, в это воскресенье была Леркина смена забирать газеты.
— Она торгует газетами… — пробормотала Валентина в озарении.
— Ну да, я так и сказал. А что менты нас загребают регулярно, так это дело привычное. Приведут в отделение, посадят осторожно подальше от взрослых бандюг и звонят родителям. Мои черепки раз двадцать меня забирали. Ничего, обвыклись… По первому разу вам и штраф не выпишут. Я вот только не просек, зачем она с утра поперлась торговать? — задумался мальчик. — Такие газеты лучше идут к вечеру, часиков с пяти, когда народ выползает гулять.
Какие — такие, Валентина узнала, когда пришли муж с дочерью.
Затолкав жену в спальню и прикрыв за собой дверь, папа Валя шепотом спросил, знает ли жена, чем занимается их дочь.
— Успокойся, я знаю, она торговала газетами.
— А ты знаешь, как называется газета, которую она продавала? — совсем раскипятился папа Валя. — «Еще», понимаешь? «Еще»!!
И Валентина только после пятого или шестого «еще» поняла, о чем речь.
— И что такого? — искренне удивилась Лера. — Не «Комсомольца» же таскать — он тяжеленный. А эта газета в пять раз дороже, таскать меньше.
Позвонили Элизе. «Бабуля» приехала к обеду.
— «Спид-Инфо» грязней, — со знанием дела заявила она. — Потому что откровения свои прикрывает заботой о сексуальном образовании населения.
— Спидушник гораздо толще, его таскать тяжело, — кивнула Лера, соглашаясь.
После небольшой перепалки Элизы с родителями было решено с понедельника платить Лере, как квалифицированной няне, и не спрашивать потом, на что она тратит деньги. И никакой торговли на улице! Лера обещала не торговать, но выполнить договор с дворовой командой придется — дело чести. Еще три раза в этом месяце она рано утром занимает очередь за газетами на всю дворовую команду. Когда все понемногу успокоились и мама Валя даже предложила свои услуги по заниманию очереди «на всех» в пять утра, папа Валя попытался было провести поучительную беседу о пользе овсяных хлопьев и вреде шоколадного крема, но был остановлен внимательным, изучающим взглядом дочери.
Боль
В десять утра Маруся принимала роды. Она редко это делала, но случай был неординарный — роженица имела слабую физиологию, узкий таз и патологию сердечно-сосудистой системы.
К одиннадцати часам стало ясно, что ребенка не спасти. Женщина — не замужем, данных о родственниках в России нет. Осмотрев тщедушное, почти детское тельце роженицы, Маруся приняла решение. В половине первого Лиза понесла плод в соседний корпус к патологоанатому, а Маруся засела за писанину.
Она долго не могла сосредоточиться, рассматривала результаты анализов роженицы, вспоминала ее странные глаза — словно два растекшихся черных зрачка в узкой лодочке разреза. Женщина не кричала от боли, только тело ее гнало потом страдания. Никак не отреагировала она и на сообщение о мертвом ребенке.
«Боль отупляет», — в который раз подумала Маруся и назначила ей капельницу.
Маленькая женщина задремала с откинутой для иглы рукой и очнулась от того, что ее ощупывали. Она открыла глаза, и ужас, полыхнувший в них в первое мгновение, сменился отстраненным выжиданием.
У кровати стоял худой пожилой мужчина в белом халате и зеленой шапочке и слушал ее стетоскопом. Холодный кружок металла холодил грудь через тонкую рубашку.
— Извольте повернуться на правый бок, — попросил он после прослушивания и цапнул ее за левое плечо сильными пальцами, помогая.
Сжавшись, женщина слушала, как он проводит потом пальцами по позвоночнику, а дойдя до копчика, топчется там, буравя указательным, как будто что-то потерял.
— Благодарю.
Женщина легла на спину.
— Так-так-так, — бормотал старик, в азарте блестя глазами. — Вот так этак… вот как так… — Он провел пальцами по ее ребрам — как пересчитал, подумал о чем-то и ушел в озарении от догадки.
Женщина вздохнула и вынула иглу из руки.
Она рассмотрела свернутую пеленку, заправленную между ног. Понюхала ее. Осторожно встала и вышла в коридор. Дошла до поста медсестры. Попросила чистую пеленку. Вернулась в палату, разорвала ее на четыре части, свернула четыре прокладки. Из пакета в тумбочке достала трусики, надела их. Оставшиеся три прокладки спрятала под рубашку, закрепив их поясом казенного халата, а паспорт, небольшой складной нож, маленький кошелек и часы положила в карман.
Увлечения
В этот день Лере исполнилось одиннадцать, она пришла на работу к Марусе и сказала, что влюбилась.
— И кто же он? — отложила Маруся бумаги и с удовольствием потянулась.
— Дед Мороз, — ответила Лера.
Маруся задумалась. Она изо всех сил старалась представить себе хоть какое-то мужское начало в этом символе новогодних праздников, но у нее ничего не получалось. Наверное, из-за длиннополой одежды и бороды.
— Он идеальный мужчина, — пришла ей на помощь Лера. — Сама посуди. Все время приносит подарки. Рядом с ним ощущение праздника достигает эйфорического состояния исполнения желаний. Таких мужчин больше нет. Он один такой!
— Мне нравятся брюнеты с веселым хищным взглядом. А Дед Мороз — это какая-то абстракция… — задумалась Маруся.
В кабинет вошла женщина в халате и шапочке врача и молча села, мельком оглядев Леру.
Лера пошевелила ноздрями и резко встала. От женщины пахло смертью. Девочка отошла к шкафам с книгами. От страшного запаха тут же заныло в желудке.
— Как вьетнамка? — спросила женщина.
Маруся развела руками и вздохнула:
— Не думаю, что она когда-нибудь еще сможет родить. Что сказал Кощей?
— Что он может сказать? «Редчайший случай гомологии! Восхитительный экземпляр! Потрясающее скелетное сходство с ихтиостегом!» и так далее, — Лиза протянула снимки.
Маруся встала, укрепила их на экране, включила подсветку.
— Будешь оформлять, как преждевременные роды с аномалией? — спросила Лиза.
— Я не хочу никакого шума и тем более утечки информации. Меня не столько потряс скелет ребенка, сколько особенности его кровеносной системы. — Маруся задумалась. — Я с этой девочкой до маразма дошла — по сердцебиению получалась двойня, а на УЗИ — один ребенок!
— Подумать только, — зевнула акушерка, — приди эта вьетнамка в консультацию вовремя, и никаких проблем бы не было. Только ненормальная женщина приходит к гинекологу на шестом месяце беременности, да и то, когда уже боли начались. Ведь по УЗИ сразу определили аномалию, можно было бы ее вычистить до двадцати двух недель и без последствий, а теперь… С бумагами зароешься. Одно хорошо — нелегалка. В суд подавать не будет, нервы трепать.