— Людовик, Мишель обещала привести завтра Даниэля, но пока точно не знает во сколько, скорее всего утром.
— Вот здорово! Она внука оставит? Хотя бы на сутки? Похоже, завтра днем мне, вряд ли удастся вырваться.
— Не знаю, Людовик. Попрошу ее. Если хочешь, позвоню сейчас.
— Не надо, Николь, не тревожь, пусть отдыхает. Ты мне оставь чего-нибудь поесть.
— Конечно, Людовик, я как раз собираюсь приготовить что-нибудь к приезду дочери.
— Николь, дорогая, провозишься до полночи, а когда приедут Мишель и Даниэль, ты будешь без сил. Закажи в ресторане и ложись спать.
— Людовик, но это же дорого.
— Брось, иногда позволить себе можем.
— Хорошо, Людовик. Мишель любит окуня, запеченного в муке с мармеладом из лайма, вот и закажу, а для Даниэля какой-нибудь десерт на молочной основе. Сама запеку печень утки, она уже разморозилась. Так что не волнуйся, это недолго. На плите оставлю для тебя печень и на столе десерт — яблоко и грейпфрут.
— Договорились, дорогая, доброй ночи.
— Доброй ночи, дорогой, и найти тебе больше улик!
— Спасибо.
Инспектор Фрежюс держит билет на метро и внимательно рассматривает.
— Ну что там, Франсуа-Пьер?
— Куплен на станции Ля Муетт, господин комиссар, за 1,33 евро.
— Карне[4]. Этот билет последний из десятки или нет? Если нет, то где остальные? У грабителя? — рассуждал Луи Вермандуа не столько с инспектором, сколько озвучивал мысли.
— Теперь мы знаем, что сюда пострадавший приехал из квартала Ля Муетт шестнадцатого округа.
— Если узнаем, зачем он приехал, возможно, это приблизит нас к тому, кто от него избавился, — предположил комиссар.
— Вот его карточка.
— Едем в комиссариат. — Луи Вермандуа и Франсуа-Пьер Фрежюс сели в «Citroen».
После того как по номеру пластиковой карточки через банк выяснили имя ее владельца и адрес, комиссар и инспектор поехали туда, откуда Жак Форси, так звали убитого, отправился в последнюю поездку по Парижу.
«Citroen» остановился у дома номер восемь в квартале Ля Муетт. Часть первого этажа этого шестиэтажного дома занимал мясной магазин. Здесь же, на втором этаже, жили его владельцы, супруги Форси. На продолжительный звонок в дверь в одном из окон второго этажа загорелся свет, его тонкая полоска едва виднелась между плотными ночными шторами. Минуты через две осветилось еще одно окно, через три от первого. И вскоре за дверью послышалось:
— И где ты шляешься?! Жди тут, волнуйся, а тебе все нипочем!
Отпертая дверь приоткрылась, сонная женщина с растрепанными волосами и в ночной рубашке грозно воскликнула:
— А вы кто такие?! И где Жак?!
* * *Рыданиям и причитаниям, в которых сквозила жалость к себе, казалось, не будет конца. Мадам Барбара опознала в убитом своего мужа.
Не успели задать ей вопрос, что привело месье Форси в Ля Дефанс, как вскоре услышали:
— Зачем, зачем Жак ездил в Ля Дефанс? — повторяла жена покойного. — Понять не могу… Бедный мой Жак Мечтатель… Как же мне одной тянуть магазин?
«К сожалению, она не поможет прояснить…» — и тем не менее комиссар-все же спросил:
— Мадам Барбара, ваш муж часто ездил в пригороды или за пределы Большого Парижа?
— Бывало, — женщина утирала слезы, — один-два раза в неделю. Поездки были связаны с выбором мяса. С поставщиками в основном общался Жак, а я следила за порядком в магазине… Когда я могу забрать его?..
— Мы сообщим, — сказал инспектор, — возможно, вам придется ответить еще на некоторые вопросы.
— За что же его, господа? Жак и мухи не обидит…
— Выясняем, мадам Барбара, — сказал комиссар, — предварительная версия — ограбление.
— Да что же у него грабить? Приходите, посмотрите, как мы живем. Ничего особенного у нас нет, уж тем более не роскошествуем. Квартира вместе с магазином досталась Жаку от отца. Сами, видно, знаете, в округе много шикарных магазинов, да и в нашем квартале тоже немало, и нам конкурировать трудно… у Жака не было деловой хватки… Позвольте мне уйти, господа, я едва держусь на ногах.
— Конечно, мадам, — сказал комиссар.
* * *— Франсуа-Пьер, который час?
— Четыре двадцать после полуночи, господин комиссар.
— В ближайшие часы мы ничего не выясним, надо поспать.
— И перекусить, — добавил инспектор.
— Пошли по домам. Встретимся в комиссариате в двенадцать.
VIТуссен почти всю ночь писал, уснул под утро и встал, когда перевалило за полдень. Клотильда к этому времени, используя современных помощников — моющий пылесос и мультиварку, — закончила уборку, за исключением мастерской и спальни мужа, и приготовила обед. К сожалению, ее угнетало ощущение тоски, совершенно беспричинной, по ее мнению. Внезапно приступ тоски возник вчера вечером во время ужина и в последующем то усиливался, то угасал, в зависимости от того, поддавалась унынию Клотильда или пыталась подавить непонятное ощущение грусти, похожее на утрату чего-то или кого-то необходимого.
После обеда Клотильда предложила мужу съездить в Булонский лес, который соседствует с шестнадцатым округом сразу же за окружной дорогой. Булонский лес изначально состоял исключительно из берез, о чем говорит его название, но со временем ветром занесло семена и других пород деревьев. И все же до сих пор есть большие участки сплошь из березняка — светлого, пронизанного солнечными лучами, где невольно настроение улучшается, хочется жить и радоваться жизни.
Раньше они оба обожали гулять по многочисленным дорожкам и тропинкам, вдыхать лесной аромат, любоваться стройными красавицами-березками с раскидистыми ветвями. Но в последние годы Туссен все меньше видел в лесу красоту и гармонию, поэтому супруги вместе выезжали реже и реже. Исключения бывали в переходные периоды и, конечно, в период золотой осени, когда листва приобретает различные оттенки от желто-зеленого до багряно-бурого. Благо сейчас была такая пора, и Клотильда надеялась, что муж найдет на пленэре подходящий сюжет, а она, быть может, отвлечется. Обычно пребывание на природе ее успокаивало.
Они долго колесили. Клотильда терпеливо ждала, проезжая мимо живописных аллей, массивов, казавшихся непроходимой чащей издали и манящей рощей вблизи. Наконец Туссену приглянулся невысокий холм, пестрый от разноцветной листвы вперемежку с редкими ярко-зелеными лапами елей.
Пока Туссен писал, Клотильда прогуливалась неподалеку. Как и прежде, женщина с удовольствием наблюдала, как шмели, перелетая с одного увядшего растения на другое, засыхающее, ищут цветки; иногда им удается найти поздний. Попадаются растения, пригретые солнцем, они зацветают второй раз, и на такие цветки устремляются прозрачнокрылые насекомые разных размеров — от крупных шмелей до мелкой, едва заметной мошки. Неуемные муравьи спешат друг за другом, будто промедление или заминка могут стоить жизни всему муравейнику. Кто знает, возможно, так и есть, но нам этого не понять. Птицы тревожно перелетают, изредка вскрикивая и щебеча вдогонку, словно опасаются скорого прихода холодов.
Наблюдение за лесной живностью не принесло душе отраду, как бывало раньше. Напротив, все больше стало одолевать чувство одиночества. Тогда Клотильда захотела вернуться обратно в квартал, где прожила много лет, чтобы забыться, раствориться среди людской суеты. Клотильда надеялась, что поможет, и в то же время неосознанно сомневалась в этом.
Туссен увлеченно писал и не подозревал о душевном мытарстве жены. На полотне рождался шедевр абстрактного искусства «Запах Булонского леса в октябрьское предзакатье».
VIIКомиссар и инспектор снова приехали в мясной магазин Форси. Мадам Барбара с неохотой повесила табличку «Технический перерыв» и вышла из-за прилавка, где в изобилии были представлены свинина, говядина и баранина — от рулек до антрекотов.
— Месье комиссар, когда отдадут тело мужа?.. Как вы считаете, кремировать или нет? Я никак не решу. Мы с Жаком об этом никогда не говорили, кто же мог предположить…
— Тело, мадам Барбара, сможете скоро забрать, закончим лишь некоторые формальности. По поводу выбора вида захоронения — тут я вам не советчик… Мадам Барбара, кто еще проживает у вас в квартире?
— Каспар, сын, он сейчас на занятиях, учится в частном колледже. Муж настоял, хотя я считала, чтобы работать в нашем магазине, достаточно и школьного образования. У Жака было другое мнение, он всегда сожалел, что его родители не позаботились о выборе сыну профессии по душе и пресекли все его попытки поступить по-своему. Жак утверждал, что Каспару необходимо учиться, а потом, когда повзрослеет, пусть сам решает, заниматься магазином или каким-нибудь другим делом. А по мне, так это лишняя трата денег, мы же с Жаком обошлись без образования. Главное — есть свое дело, хоть магазин и невелик, — Барбара обвела рукой вокруг — просторную комнату и витрины. — Там, — указала она за приоткрытую дверь в стене, — два небольших холодильника. В одном висят и лежат туши, в другом — разделанное мясо и фарш, ждут своей очереди занять место на прилавках. Есть маленькая разделочная… Ой, теперь надо искать рубщика мяса… И комнатка, где мы ведем финансовые расчеты. Кухня. На втором этаже спальни, ванная комната, гостиная. В одной из комнат живет Митарра, помощница по хозяйству. Она у нас уже года полтора, не меньше.
— Она сейчас здесь?
— Да, возможно, на кухне.
— Франсуа-Пьер, сходи, поговори с ней. Вы позволите, мадам?
— Пусть идет, только какой толк?.. Не представляю, комиссар, как вы найдете убийцу?
Луи Вермандуа промолчал, он тоже пока этого не знал. Жак Форси мог оказаться случайной жертвой, допустим, наркомана, страдающего от ломки, которому необходима доза, добытая любыми средствами. Если произошло именно так, то убийцу найти будет нелегко; впрочем, другие версии тоже не обещают легких путей.
— Мадам Барбара, кто, по вашему мнению, недолюбливал месье Жака до такой степени, что мог убить?
— О нет, господин комиссар, я таких не знаю. Да и за что? Обычный, не скандальный. Если кто и ругался у нас в доме, так это я, но уверяю вас, что мужа не убивала. Признаюсь, любви не было, может, поэтому и ворчала. И тем не менее мне с мужем повезло, хотя всегда хочется большего, но ведь бывает хуже, и гораздо. А у нас в семье фактически главой была я, и меня это вполне устраивало.
— Месье Жак ездил к поставщикам на личном автомобиле?
— Очень редко. У нас «Renault Kangoo» для перевозки небольшого груза. Жак не любил водить, опасался, что задумается и пропустит знак или куда-нибудь врежется. Что поделать, мечтатель. За мясом ездила я одна или вместе, а Жак в основном предпочитал сидеть на пассажирском месте или ездить на общественном транспорте.
— Почему вас удивило присутствие мужа в Ля Дефансе?
— У нас нет там поставщиков! По крайней мере, мне они неизвестны.
— Бывало, что месье Жак находил новых поставщиков?
— Да, но очень редко.
— А не мог ли возникнуть конфликт или ссора с кем-нибудь из них?
— Из-за чего? Жак обычно уступал, за что, бывало, ругала. его я. Если же условия нас совсем переставали устраивать, то по истечении срока договора мы его не продлевали.
— Мадам Барбара, вы неоднократно назвали мужа мечтателем, что вы имели в виду?
— То, как назвала, то и имела в виду. Муж не обижался, хотя порой «Жак Мечтатель» бросала ему как ругательство. Жак любил что-либо рассматривать подолгу, говорить об этом, но делать что-либо у него не всегда хорошо получалось.
— Вы хотите сказать, что у вашего мужа была натура скорее созерцательная, чем деятельная…
— Вот именно!
— Да, для мясника это не очень-то практично и выгодно.
— И в этом вы правы, комиссар, и мне трудно было молчать и одобрять, думаю, понимаете.
— Мадам Барбара, какие взаимоотношения были между месье Жаком и сыном?
— О, муж обожал Каспара! Жак много читал, любил ходить в кино, театр и приучил сына. У них много было общих тем для бесед. Частенько они в комнате Каспара обсуждали новый фильм, или роман, или музыкальные группы. Я в их разговоры не вмешивалась. Заняты, мне не мешают, и я довольна… Самый тяжкий момент в моей жизни, когда говорила сыну, что отца убили. Даже хуже, чем получила это известие сама. Для Каспара это действительно трагедия… Я не смогу заменить ему отца… Хорошо, что мальчик уже большой, восемнадцать лет. Надеюсь, молодость свое возьмет и он отвлечется. Пока же ему очень плохо. Как узнал, пролежал, не выходя из своей комнаты несколько часов, отказываясь от еды, и смотрел на меня с укоризной, мол, как можно думать о чем-то кроме такой невосполнимой утраты. Еле уговорила пойти на занятия, и то лишь потому, что это одобрил бы отец.
— А какие взаимоотношения были у вашего мужа и служанки?
— Господин комиссар, мы не называем Митарру служанкой. Помощница по хозяйству. Да никаких взаимоотношений. По-моему, Жак вообще не особо замечал ее. Постоянно в своих мыслях. Если же она что-либо сделает, неизменно благодарил, я бы сказала, был отстраненно вежлив. Никогда не вмешивался, если я делала ей выговоры. Надо признать, что мне угодить нелегко, и бывает нередко, нет, не придираюсь, но нахожу погрешности в ее работе. Митарра молчалива, не спорит, не доказывает свою правоту, за что и терплю ее. Иногда кажется, что она назло не выполняет поручения, но после того, как отругаешь, — исправляет. Она вообще тихая и незаметная. У нее, видимо, способность быть незаметной. Бывает, она невдалеке или в той же комнате, а не замечаешь, будто и вовсе нет. Мне порой ее жалко.
* * *— Франсуа-Пьер, что «помощница по хозяйству»? Разболтала чего-нибудь?
— Ничего подобного, господин комиссар.
— Как? Тебе не удалось ее разговорить?
— Увы. Не поддалась. Какая-то пришибленная, совершенно не современная. И откуда мадам Форси ее выудила?
— Об этом не спросил. Если что, наведаемся еще. Ну, как впечатление?
— Так, серая мышка и одета в цвета пожухлой листвы. Вроде бы не старая; похоже, даже моложе хозяйки, а вид увядший.
— Ох, ты эстет. Не могут же все быть хорошенькими. Женщины разные нужны. Это дело вкуса.
— Безусловно… А про хозяев ничего не рассказала. Твердила как попугай: «Господин Жак был добрый. Сожалею. Мадам Барбара строга, но справедлива. Каспар прилежный, слушает родителей…»
— Говоришь, твердила как попугай, выходит без эмоций?
— Какие там эмоции, похоже, она не знает, что, это такое, Глазки опустила — и в одной тональности: та-та-та, та-та-та на все вопросы.
— Странно… Почему она не хочет говорить правду? Выгораживает хозяев? Что-то скрывает?
— По-моему, ей до фонаря как сами хозяева, так и то, что с ними происходит.
— Возможно. Не исключаю, что нам придется сюда вернуться.
— Вроде бы обычная, нормальная семья.
— Да, согласен… Но кто-то же убил Жака Форси.
VIIIТуссен вернулся с пленэра в хорошем настроении — более того, в приподнятом и бодром. За двое суток он написал как минимум три удачные картины. Такое случалось далеко не всегда, поэтому весело напевал грустные песни Шарля Азнавура. Настроение Туссена, к сожалению, жене не передалось, хотя Клотильда всегда искренне разделяла печали и радости мужа. Конечно, она была довольна, когда у Туссена ладилось и он не хандрил и тем более находился в. творческом подъеме. Клотильда все никак не могла справиться с щемящей грустью, взявшейся неизвестно откуда. Она опасалась, что муж заметит, что на душе у нее паршиво, и примет на свой счет, а ведь это совсем не так. И Клотильда улыбалась Туссену, напевала вместе с ним и, как обычно, хвалила, вполне заслуженно, его талант, упорство и работоспособность.
На ужин разморозила фрикадельки из говядины, сделала омлет и подогрела куриный бульон. Фрикадельки подала мужу с соусом тартар из соленых огурцов, как он любит.
Довольный и сытый, Туссен обнял жену и, наклоняясь почти к уху, произнес с только ему присущей интонацией:
— Пойдем в твою спальню…
Раньше Клотильда лишь услышит этот тембр любимого голоса, и «крепость» сдавалась с удовольствием. Проходили годы, Туссен погрузился в творчество, может быть излишне, перешел с реалистического изображения на абстрактное, и так совпало, что реже звучал сладостный призыв-сирена. Реже супруги Тостивены просыпались вместе в общей постели, все чаще каждый в своей спальне. А сейчас Клотильде совсем не до того. Как же быть? Испортить мужу столь не частое замечательное настроение? Конечно же, нет! И Клотильда, сдерживая-вздох обреченного, улыбнулась, обняла мужа и направилась исполнять супружеский долг.
IXНасмотревшись на мясное изобилие госпожи Форси, комиссар и инспектор изрядно проголодались. Они зашли в ближайшее кафе, но не только чтобы утолить голод, но и послушать местных завсегдатаев.
Луи Вермандуа не спеша доел луковый суп и приступил к котлете со сметанным соусом и брокколи. Франсуа-Пьер Фрежюс расправлялся с антрекотом, запеченным с ананасом и майонезом. Они ели и прислушивались к разговорам за соседними столиками. Реплики посетителей кафе лишь подтвердили то, что было известно — добряк, порядочный семьянин — о Жаке Форси. Сочувствовали вдове, сыну, негодовали на злодея, недоумевали, что тот лишил жизни милого и степенного соседа при том как в Париже полно негодяев, которых ждет не дождется гильотина.
Когда с обедом было покончено и выпит кофе с булочками, пришлось покинуть кафе.
— Куда мы, патрон, в комиссариат?
— На место преступления.
* * *— Что мы ищем, господин комиссар?
— Убийцу, забыл?
— В траве?!
— Франсуа-Пьер, я начинаю опасаться за твои ответы квалификационной комиссии, а ведь осталось меньше месяца. Как бы из инспекторов не улететь в постовые.
— Господин комиссар, вместо того чтобы поддержать словом и делом как опытный коллега, вы насмехаетесь и пугаете.
— У нас ни одной зацепки, а ты считаешь, что мне весело! Ищи улики!
— Здесь все осмотрели в прошлый раз!
— Тогда было темно, а мы все сонные, могли что-нибудь упустить.
— Да тут, наверное, уже столько народу прошло…
— Погоди, это что?.. Клубок шерсти…
— Откуда он тут? Такой маленький, будто просто коричневый шарик…