Анатолий помогал Марии накрывать стол. Появление полиции по вызову соседей исключить было нельзя, посему собрание выглядело как застолье. Повод для него имелся – все та же речь императора.
Федор выбрал момент, подошел к Адине:
– Как ты похорошела!
Девушка покраснела:
– Что ты, Федор. Прошло-то всего полгода, как мы расстались.
– Я знаю, что говорю. Ты самая красивая женщина в Петербурге.
– Ну прямо и самая.
– Самая. Скучала? Только честно?
– Да, – тихо проговорила Адя.
– А уж как я скучал, ты и представить не можешь. Эти полгода стали для меня настоящей каторгой.
– Не обманываешь?
– Нет.
Мария Бранд позвала всех к столу.
Федор шепнул Адине:
– После собрания я провожу тебя. Ты не против?
– Нет.
– Тогда и поговорим.
– Хорошо. Только, Федя, здесь, при всех, избегай уделять мне особое внимание.
– Не обещаю, но постараюсь.
Собравшиеся сели за стол.
Федор спросил:
– Почему хозяйка водки и вина не выставила?
– Потому, Федор Алексеевич, что мы здесь собрались не для того, чтобы отмечать какое-то радостное событие, – ответила Мария. – Нам необходимо обсудить вчерашнее выступление императора.
– Так стол накрывали, как я понимаю, на случай, если на квартиру заявится полиция?
– Да, и что?
– А не покажется ли полиции странным, что ваши гости обедают без спиртного? В России это не принято.
Волкова поддержал руководитель организации Якубовский:
– А ведь Федор прав. Что это за застолье без водки и вина?
– Хорошо, – недовольно согласилась Мария, повернулась к Абрамову: – Анатолий, пожалуйста, поставь на стол водку и вино.
Как только бутылка белоголовки оказалась перед Федором, он, не обращая ни на кого внимания, налил себе рюмку, произнес короткий тост, мол, за встречу, и выпил.
Мария только покачала головой.
Волков же закусил, достал папиросы, закурил и сказал:
– Вот теперь можно и поговорить. Собрание уже не выглядит подозрительно.
Якубовский наклонился к Бранд и шепнул:
– Не обращай на него внимания, Маша. Это же мужик.
Мария кивнула.
Якубовский постучал ложкой по фужеру.
– Господа, прошу внимания.
Разговоры за столом прекратились. Федор затушил окурок в блюдце, развалился на стуле. Ему было скучно, но он сделал вид, что готов внимательно выслушать оратора и сказать свое слово, хотя совершенно не понимал, какой толк может выйти из обсуждения речи нового императора.
Якубовский продолжил:
– Вы все в курсе, о чем вчера на приеме делегаций дворянства, земств и городов заявил новый государь. В своей речи он однозначно объявил о намерении проводить ту же самую политику, что и его отец. Речь Николая – прямой вызов всему русскому обществу. Надежды, которые возлагались на него либералами, не оправдались. Теперь, по-моему, ясно, что все силы, оппозиционные правящему режиму, должны активизировать свою деятельность.
– А я считаю, что надо подождать, – заявил Казарян. – Уже сейчас известно, что декларация императора признана неудачной представителями самой власти, правительственных и великосветских кругов. Недовольство проявил и Бунге, один из ближайших советников императора. А он приверженец либеральных реформ и имеет влияние на Николая.
– Так почему же тогда Бунге допустил подобное выступление? – осведомился Анатолий.
– Я уверен, что текст заявления писал не император. Не царское это дело. Автором скандальной декларации скорее всего является известный консерватор обер-прокурор Победоносцев или министр внутренних дел Дурново. Они и при прежнем царе призывали к жестким мерам по укреплению самодержавия. Николай же просто прочитал написанное вслух. Не исключено, что он даже не вникал в текст, сейчас жалеет о своем поступке, но не может повернуть вспять. Государь не должен проявлять слабость. Хотя он ее уже допустил, не придав значения опрометчивой речи, не просчитав ее последствий.
Якубовский повернулся к Бранд:
– Что скажете вы, Мария Яковлевна?
– Я тоже склонна думать, что новый император не сам пошел на такой шаг. Насколько мне известно, свое основное внимание он уделяет не службе, а своей красавице-супруге Александре Федоровне. За счастье быть с ней царь боролся долгие годы и сумел добиться своего.
– Да, господа, Николай Александрович и Александра Федоровна – блистательная пара! – воскликнула Адина. – Они так любят друг друга, что и часа в разлуке вынести не могут. До политики ли государю, когда сердце его занято любимой?
Руководитель организации улыбнулся:
– Ты столь же наивна, Адя, сколь и смела. Император не может, не имеет права ставить личные интересы выше общественных. – Якубовский взглянул на заскучавшего Волкова. – Каково твое мнение, Федор Алексеевич?
– Мое мнение такое, ерундой мы занимаемся самой настоящей. Какая разница, кто писал декларацию? Император, Победоносцев, Дурново или еще кто-то? Главное в том, что речь произнес царь. Кто-то где-то надеялся, что вот умер старый император, и теперь все вдруг изменится. Новый государь пойдет на поводу у важных персон, радеющих за народ. Да откуда же им взяться? Кто позволит помыкать собой, когда вся власть в его руках? Только круглый дурак станет делить с кем-то единоличную власть. Наш император, судя по тому, что о нем люди говорят, человек образованный, аж три иноземных языка в совершенстве знает. Толпы всяких учителей с малых годов вбивали ему в голову, что значит быть царем. Ожидать чего-то другого в начале его правления не следовало. Но и паниковать нет смысла. Правильно сказал Николай Николаевич, надо подождать, поглядеть, что он дальше будет делать. Да и Адина верно говорила, любовь меж Николаем и Александрой сильная, а она способна на все. Это такое… в общем, вы поняли меня. Надо ждать.
Адина влюбленными глазами смотрела на Федора и улыбнулась, когда он запнулся в конце своей речи. Абрамов заметил это, но возразить Волкову не мог. Жгучая ревность еще сильнее сдавила его сердце крепким стальным обручем обиды и бессилия. Он любил Адину, а она обожала Волкова, этого бандита и пьяницу. Изменить что-либо молодой человек никак не мог. Ему оставалось только копить в себе обиду и ненависть. А это очень опасное чувство. В первую очередь для того человека, внутри которого она живет.
Якубовский выслушал всех присутствующих и согласился с предложением Каспаряна, тем более что никакого плана активизации деятельности организации у него не было. На этом совещание и закончилось.
За окном стемнело. Федор и Якубовский с молчаливого согласия хозяйки квартиры допили бутылку, убрали все со стола, зажгли свечи.
Мария Бранд села за пианино. Она играла, Якубовский пел романсы. Анатолий мечтательно слушал, в кресле рядом дремал Казарян. Адина сидела на диване и тихо подпевала.
А вот Федор чертыхался про себя. Пора бы уже и разойтись. Ему не терпелось уединиться с Адиной, а тут Мария и Леонид начали нагонять тоску. Им-то что, наиграются, напоются, проводят гостей, потом улягутся в теплую постельку да начнут миловаться. А ему еще уламывать Адину. Не факт, что это вообще удастся, но возможность есть. Федор нутром чувствовал состояние девушки. Вот только чем дольше она сидела тут, тем меньше шансов у него оставалось.
Федор приблизился к Адине, наклонился к ней.
– Адя!..
Она прижала палец к губам:
– Тише, Федя.
Волков как бы невзначай положил руку на колено девушки. Она завороженно слушала пение Марии и Якубовского и никак не отреагировала на это или сделала вид, что ничего не заметила. Федор с огромным трудом заставил себя убрать руку.
Тут прозвучал последний аккорд. Адина и Анатолий начали аплодировать исполнителям. Якубовский, прямо как настоящий артист, поклонился.
Мария поднялась и сказала:
– Ну вот, господа, на сегодня и все. Время позднее, на улице начинается метель.
Абрамов направился было к Адине, но остановился под холодным, угрожающим взглядом Волкова.
Федор и Адина доехали до ее дома на извозчичьих санях.
– Вот, Федор, я и у себя.
Волков осмотрелся и спросил:
– А почему в окнах твоей квартиры нет света?
– Так папа уехал по делам в Москву, вернется только завтра утром.
Федор почувствовал, как учащенно забилось его сердце. Вот он, тот самый шанс, которого он ждал так долго.
– Отец оставил тебя одну?
– Да. Что в этом странного? Не первый раз.
– Но в лавке, наверное, полно драгоценностей?
– Они в сейфе.
Волков усмехнулся:
– Опытный медвежатник в момент откроет любой сейф.
– Какой медвежатник, Федя? – не поняла Адина.
– Вор, грабитель, умеющий взламывать сейфы.
– Зачем ты пугаешь меня? Откуда тут взяться этому медвежатнику?
Федор вздохнул:
– Адя, ты, наверное, читаешь много книжек?
– Да, я люблю читать. Особенно любовные романы.
– В том-то и дело. Только в книгах все выдумано, а жизнь, она другая, жестокая. Представляешь, что может произойти, если лихие люди прознают, что ты одна в доме ювелира, набитом разными драгоценностями?
– Ну, во-первых, Федя, самые дорогие вещи отец держит в банке. В сейфе так, мелочь, выставляемая на продажу. Есть, конечно, и дорогие украшения, но их мало. Во-вторых, разве в Петербурге так много этих лихих людей?
– Сейчас, Адя, и за пятак голову снесут, а ты про золотишко рассказываешь. Пройдем в трактир, я тебе покажу этих лихих людей.
– Ты до сих пор посещаешь трактиры?
– А что мне еще делать? Не сидеть же сиднем в своей комнатенке. Но ты ничего такого не подумай. В трактире я только обедаю, ужинаю, выпиваю иногда, а с девками ни-ни.
– Отчего же?
– От того, что ты мила мне.
Колючий снег, кружившийся на проспекте, скрыл то, как вновь покраснела Адина.
Волков же продолжал свою игру.
– Адя, тебе определенно нельзя оставаться дома одной.
– Но отец приедет только утром.
– А я? – спросил Федор, затаил дыхание и ожидал ответа девушки.
– Ты хочешь, чтобы я пригласила тебя к себе домой?
– Ради твоей же безопасности.
Адина неожиданно сказала:
– Хорошо! Идем, а то я уже, признаться, замерзла.
Федор восторжествовал. Он будет с девушкой в ее квартире, проведет с ней ночь.
– Идем. – Адина взяла Федора под руку. – Только с черного хода.
– Дворник не расскажет отцу, что ты приводила мужчину?
– Нет. Папа не общается с ним. Да Фролу и безразлично, кто с кем приходит, потому как он почти всегда пьян.
Через несколько минут Адина ввела Волкова в богато обставленную квартиру, расположенную на втором этаже. Оттуда шла лестница в лавку, на двери которой висел простенький замок. Но это заведение сейчас не интересовало Федора. Он желал заполучить молодую красавицу.
Жилая часть дома поразила Волкова, который до этого видел одну-единственную приличную квартиру. Да, жилье Марии Бранд не шло ни в какое сравнение с этими апартаментами. На всем этаже был уложен паркет, стены украшали разноцветные обои, натянутые на рамы. По окошкам расставлены ширмы, на подоконниках фарфоровые горшочки с цветами. Расписные плафоны, в гостиной большой шкаф, где стояла дорогая посуда и хрустальные вазы. Настенные часы, диваны, большие зеркала, кресла.
– Да, – проговорил Федор, оценив все это. – Просто шикарно, другого слова не подберу.
В квартире было холодно. Волков растопил камин, и вскоре комната нагрелась.
– Поужинаем? – спросила Адина. – Правда, я не Мария Яковлевна, скажу честно, готовить не очень-то люблю, но приходящая кухарка должна была что-то сделать.
Они прошли в столовую. Адина выложила на стол колбасу, салат, хлеб, подогрела картофельное пюре.
Федор улыбнулся:
– Стол как в ресторане, но одного, Адя, не хватает.
– Водки?
– Мне немного водки, тебе шампанского или другого легкого вина.
– Я не хочу вина.
– Тебе надо расслабиться, Адя. Я же вижу, как ты скована. Стесняешься?
– Есть немного.
– Ну вот, а капля спиртного тебя расслабит.
– Ладно, – проговорила девушка. – Вино есть здесь, а водка должна быть в папином кабинете. Я сейчас.
Федор с удовольствием проводил взглядом ее точеную фигуру.
Адина принесла графин, достала из шкафа бутылку белого сухого вина, бокалы.
Волков быстро наполнил бокалы.
– За тебя, Адя! За твою красоту.
Девушка улыбнулась и выпила. После вина она почувствовала себя раскованней, расспрашивала Волкова, как он жил эти полгода. Федор улыбался и безбожно врал ей. В общем, ужин удался. Из столовой молодые люди прошли в гостиную.
Адина взглянула на большие напольные часы и воскликнула:
– Ой! Уже двенадцатый час. Как быстро пролетело время. Надо ложиться спать. Я постелю тебе здесь, на диване.
– Хорошо! – согласился Федор.
Он все прекрасно понимал, видел в глазах девушки блеск, выдававший ее истинные желания. Адина постелила постель, пока Федор плескался в ванной, затем ушла туда сама.
Волков приоткрыл дверь в ее спальню. Уютная комната с большой широкой деревянной кроватью. На полу турецкий ковер, у стены шкаф с зеркалом, комод со всевозможными флаконами. На окне массивные портьеры.
Услышав, как девушка отключила воду, Федор шмыгнул на диван, прилег, прикрылся теплым одеялом.
Адина в коротком халатике прошла мимо, у двери спальни остановилась, повернулась и сказала:
– Спокойной ночи, мой благородный рыцарь.
– Спокойной ночи, моя принцесса, – в тон ей ответил Волков.
Девушка ушла в комнату, не закрыв плотно дверь.
Волков полежал минут пятнадцать, поднялся, прошел в столовую, выпил, прикурил папиросу. За окном вовсю разыгралась метель, в квартире же было тепло, уютно и тихо. Соседей тоже не слышно. Почивают. Да даже если бы и не спали, стены в доме толстые, хоть стреляй, никто не услышит. Федор потушил окурок, подошел к двери спальни, резко выдохнул и шагнул в комнату.
Девушка не спала.
– Ты что, Федя? – тихо спросила она.
– Ничего. Ты же ждала меня. – Он подошел к постели, лег рядом с Адиной, вдруг задрожавшей.
– Не надо, Федя, я боюсь!
– Чего, глупенькая?
– У меня еще…
Федор не дал ей договорить, закрыл рот пальцем.
Адина оторопела. Волков навалился на нее.
Добившись своего, он лег рядом.
Она обняла Федора и сказала:
– Ты мой первый мужчина.
– Да, я заметил. Не забудь утром сменить постель, а то отец увидит кровь.
– Да, конечно. Скажи, Федя, тебе было хорошо со мной?
На этот раз Волков ответил честно:
– Лучше, чем с кем бы то ни было.
– А у тебя было много женщин?
– Нет.
– Ты любил кого-нибудь из них?
– Нет. Я, возможно, никогда и не узнал бы, что такое любовь, если бы не ты.
– Правда?
– Вот те крест!
– Ты сильный. Мне сперва было больно, но потом я словно провалилась в бездну. Как это прекрасно, как сладко. Ты не бросишь меня, Федя?
Волков подумал, что все бабы одинаковы, одно и то же спрашивают, если мужик доставил им удовольствие, но ответил твердо:
– Нет, Адя, я тебя не брошу. Клянусь. А мое слово крепкое. Только вот как мы будем жить вместе? Я хочу, чтобы ты стала моей женой, но твой отец вряд ли благословит наш брак. Наверное, у него для тебя уже есть кандидат в супруги. Да и креститься тебе нужно будет.
– Нет, я с рождения православная. Как же ты крестик-то не заметил? Отец решил, что мне так легче жить будет. Ты прав в том, что он не одобрит мой выбор. Но отец любит меня, я у него единственный ребенок, ему придется принять тебя.
– А если не примет? Пойдешь жить ко мне в комнату доходного дома?
– Мы можем снять квартиру.
– Значит, ты не намерена подчиниться воле отца, если он будет против нашего союза?
– Не намерена, хотя тоже очень люблю его.
– А если он пригрозит лишить тебя наследства?
– Это меня меньше всего беспокоит. Конечно, хотелось бы, чтобы все было по-хорошему, но если предстоит выбор… то я его уже, в принципе, сделала. Это ты.
– Утром, когда отец приедет, объявим ему о нашем решении пожениться?
– Нет, Федя, так сразу нельзя. У папы больное сердце. Надо будет немного подождать. Я сумею убедить его дать свое согласие на наш брак. Сначала он будет против, но не захочет лишиться своей единственной дочери и согласится.
Федор провел рукой по мягким волосам женщины.
– Опять ждать. После того, что произошло между нами, это будет очень тяжело.
– Тяжело, но мы же любим друг друга, значит, выдержим. Тем сладостней станет наша следующая встреча.
– Хорошо. Я готов ждать.
– Как я люблю тебя, Федя!
Волков вновь почувствовал прилив желания, обнял Адину, повернул ее на спину. Ночь любви продолжилась.
Уснули они в третьем часу, а уже в шесть Адина разбудила Волкова:
– Феденька, вставай! Пора, дорогой.
– Что? Понял, да, конечно. Я в ванную.
– А я заменю постель. Вот только куда деть простыни? И прачке не отдашь стирать. Она тут же доложит обо всем папе.
– Ты их в сумку брось. Заменить-то есть чем?
– Конечно.
– Ну а я по пути выброшу и, как говорится, концы в воду. Помнишь Сазонова?
– Помню!
Федор с удовольствием принял душ, допил в столовой водку, выкурил две подряд папиросы, оделся.
Адина привела себя в порядок, передала жениху сумку с окровавленными простынями и проводила его.
В семь часов Федор, не замеченный сторожем, вышел на бульвар, поймал извозчика, доехал до доходного дома. Там он выбросил в мусорный ящик сумку и поднялся к себе на этаж, где шумели жильцы, уже проснувшиеся и готовящиеся разойтись по делам.
Волков только вставил ключ в замочную скважину, как рядом вырос сосед Григорий Дулин, весь опухший, трясущийся.
– Федор Алексеевич, доброго здравия.
– Здорово, Дуля! Чего это тебя трясет, как паралитика?
– Знамо чего, Федя. Похмелье, будь оно неладно.
– Так чего нажираешься до такой степени?
– Думаешь, специально? Оно ведь как выходит. Идешь в трактир, рюмку-другую пропустить, перекусить и баста, а получается что? Где две рюмки, там и третья, дальше больше, пока мордой об стол не хряснешься. Откуда только что берется? Кто наливает, за что? Непонятно. Вот вчера было у меня всего десять копеек, а как вернулся с трактира, убей, не помню. Проснулся у двери. Даже в комнату зайти не смог, ключ не вставил в скважину. Что же это за жизнь такая? Надо на работу идти, а как, коли ноги не несут, нутро мутит, да рожа такая, будто ее гладильной доской раскатывали? Помог бы, а, Федя? Ты же знаешь, я в долгу не останусь.