— Кажется, у нас достаточно картофеля и лука, — подобравшись к ней, осторожно сказал Адам. — Должно хватить на всю зиму.
Она повернулась к нему и натянуто улыбнулась:
— Осталось только справиться с мукой. Одного мешка, я думаю, нам будет достаточно.
— Можно съездить на мельницу и купить. Если дождь закончится или хотя бы утихнет, к вечеру я возьму у соседей телегу и поеду за мукой.
Ева взяла его за руку:
— Не надо, — вдруг сказала она. — Мука подождет еще до тех пор, пока все дороги высохнут.
Адам улыбнулся и накрыл ее пальцы своими.
— Не нужно так бояться, со мной все будет в порядке, — заверил ее он.
— Все равно лучше останься с нами сегодня, — попросила Ева, и ее взгляд заметно потеплел.
Она преодолела оставшееся между ними крошечное расстояние и обняла его. Это был один из тех редких случаев, когда она проявляла инициативу.
— Никогда не уезжай в дождь, хорошо? — пробормотала она. — Я не хочу отпускать тебя в такую погоду.
— Ну, рано или поздно все равно придется, — справедливо заметил он.
— Пусть лучше поздно, чем рано.
Ее страх перед дождем показался ему нелепым, но он промолчал. Насколько он успел понять, Ева ничего не делала без особой причины.
Ей хотелось спросить его, отчего умерла его первая жена, но она боялась говорить с ним на эту тему. Она вообще много о чем молчала — подавление собственных интересов вошло у нее в привычку, и она редко давала волю любопытству или желаниям. Подкравшаяся зима застала их в уже новом доме, где была всего одна большая комната и крохотная кухонька, на которой они едва умещались всей семьей. Однако им это вовсе не казалось чем-то ужасным — Мэтью и Дебби, наконец, пристрастились к книгам, и теперь Ева часами напролет сидела у окна и читала им вслух для своего брата. Мэтью заметно подрос с прошлой зимы, а Дебби стала терпеливее и спокойнее. Теперь, когда рядом всегда находились взрослые, она перестала вечно беспокоиться о брате.
Адам чаще всего сидел вместе с ними взаперти, предпочитая отдавать все свободное время детям — он знал, что летом, когда опять начнется работа, ему уже не удастся проводить с ними так много времени. Иногда, когда Ева уставала читать вслух, он забирал у нее книгу и начинал читать сам. Тогда она бралась за шитье или уходила на кухню.
Они сумели запастись не только мукой, картофелем и луком — у них был небольшой запас масла и сахара, что казалось просто невероятной удачей. Летом во время коротких вылазок в город, Адам привез немного маргарина и консервов. За лето Ева приготовила немало пастилы, что весьма радовало Мэтью.
Неужели все действительно могло быть так просто, если рядом находилась женщина, способная поддержать, а не сбить с ног? Адам удивлялся тому, как сильно изменилась жизнь, когда Ева стала его законной женой. Какие-то решения она принимала, не советуясь с ним. В основном это были мелочи вроде покупки фруктов для пастилы или шитья одежды. Теперь он не был обязан думать обо всем сам — часть его забот взяла на себя Ева. Она сделала это без разговоров и жалоб — ей казалось, что это нечто само собой разумеющееся.
В эту зиму многие упущения прошлого года были сглажены. У детей по-прежнему не было сапог (из тех, что удалось раздобыть еще в Торонто, они уже выросли), но зато у них были теплые носки и джемперы. Каждый день Дебби и Мэтью ложились спать без страха перед завтрашним днем — они знали, что не останутся голодными. На кухне хранился небольшой полотняный мешочек, в котором лежали подорожник и тысячелистник — Ева собрала и засушила их на случай простуд и других болезней.
Ева и Дебби по-прежнему спали в одной кровати, а Мэтью и Адам делили разложенный диван. Поэтому чтобы побыть наедине, супругам приходилось выбираться из постелей и прокрадываться на кухню. Но растревоженный этой возней Мэтью всегда просыпался и шел следом за ними, а через некоторое время к ним присоединялась Дебби, и вместо того, чтобы говорить о своем и обниматься, Адам и Ева устраивали ночное чаепитие.
Им почти не удавалось побыть только вдвоем, а когда такие моменты все-таки выдавались, их прерывали уже через несколько минут. Поэтому, застав Еву в одиночестве одной январской ночью, Адам без раздумий крепко обнял ее и прижался губами к ее шее. Наверное, она вышла на кухню чтобы выпить воды или просто подумать о своем, но момент был слишком хорош для того чтобы упустить его.
Торопливые поцелуи и грубоватые ласки вели их все дальше, и совсем скоро они оказались прямо на полу. Лишь потом, остывая и отходя от лихорадочного жара, Адам почувствовал жгучий стыд за свою несдержанность. Ева лежала рядом с ним, и под ее спиной было только его старое пальто, которое они успели сбросить на пол. Она смотрела на него, и в синеватом полумраке ему казалось, что ее глаза совершенно черные, почти матовые — без блеска и выражения.
— Прости меня, — поцеловав ее в щеку, попросил он. — Я, наверное, кажусь тебе животным.
Он всегда помнил, что она ему рассказала после того, как он забрал ее из отеля. Однако сейчас природа брала свое, и на короткий миг все сдерживающие воспоминания вылетели из его головы.
— Тебе было очень больно? — спросил он, вновь опускаясь рядом с ней.
Ева повернулась к нему, и на ее лице засветилась призрачная улыбка, едва различимая за плотной пеленой чувств, постоянно сковывавших ее и не позволявших ей отпустить себя на волю.
— Нет, совсем нет, — ответила она.
Позже они научились выбирать правильное время и выскальзывать из постелей, не разбудив при этом детей. Они почти не говорили о том, что случилось с ней в гостинице. Адам боялся задавать вопросы, а Ева не спешила откровенничать — она могла лишь упомянуть об этом вскользь, но никогда не говорила ему, как все произошло. Тень этой боли скользила между ними постоянно, и Адам редко ощущал, что Ева свободна от своего страха перед мужским желанием. Даже после того признания он продолжал чувствовать, что она боится его рук и избегает смотреть на него, когда они остаются наедине. Он старался быть с ней нежным и терпеливым, но долгое воздержание делало его совсем другим — получив возможность обнять ее, он почти терял способность помнить об осторожности.
Иногда его одолевало желание поговорить с ней, попросить ее поделиться своими страхами и сомнениями, заставить ее раскрыться и все рассказать, но рядом всегда находились дети, и заводить такие разговоры в их присутствии было нельзя. Адам ждал весны, и старался не терять надежды на лучшее.
В середине апреля, когда дожди размыли застывшую снежную корку и обнажили черную землю, он стал уводить ее прочь из дома. Дети оставались одни на час или полчаса, а они ходили по узким улочкам и просто говорили друг с другом. Два или три раза в неделю он уходил на ферму, где жил его работодатель. Жизнь постепенно менялась, в доме вновь появились деньги.
В один из дней в их дом наведалась жена фермера, у которого Адам работал все это время. Женщина прошлась по дому, удостоверилась в том, что все в порядке, а потом осталась на обед. Ее звали Кристин, и она была очень внимательной. Если ее что-то интересовало, она прямо спрашивала об этом. За обедом она рассказала, что у нее нет детей — ее совершенно не смущали такие детали. Ева ответила ей тем же — она призналась, что Дебби и Мэтью родились от другой женщины, добавив, что даже не надеется когда-нибудь забеременеть сама.
С тех пор Кристин начала приходить к ним в гости и иногда даже оставалась с детьми. Ей нравилось играть с Мэтью, а Дебби была согласна терпеть ее, если Ева обещала, что это продлится недолго. Благодаря этому у Адама и Евы появилось больше свободного времени.
Их разговоры не уходили дальше планов на лето и выбора школы для Дебби, но Адам знал, для чего на самом деле нужны эти прогулки. Поговорить о делах насущных можно было и в присутствии детей — они уже давно привыкли к таким беседам, а Дебби даже нравилось принимать в них участие. Проходили дни, и он медленно подводил ее к самому главному — к тому, что не давало ему покоя.
Завести разговор в правильное русло удалось только в мае. Адам и Ева выходили на прогулки поздно вечером, и времени у них было достаточно.
— Что если я все-таки забеременею? — неожиданно спросила она в один из таких дней.
— Я буду только рад.
— Но где мы возьмем деньги на третьего ребенка?
— Дети рождаются во все времена, — пожал плечами он. — К тому же, воспитывать детей вместе с тобой — совсем не то, что с Беккой. Не бойся, я не буду говорить о ней плохого, но скажу одно — с тобой мне гораздо спокойнее. Теперь третьим малышом меня не напугать.
Она удовольствовалась этим ответом, но ему показалось, что тема еще не исчерпана, и он решил продолжить:
Она удовольствовалась этим ответом, но ему показалось, что тема еще не исчерпана, и он решил продолжить:
— К тому же, мне кажется, что это неизбежно. Я имею в виду, что ты очень красива, и я… не тот человек, который откажет себе в обладании такой женщиной. Тем более, если она моя жена.
— Знаю, — кивнула она. — И даже горжусь этим.
Адам остановился, не представляя, как можно перейти к следующим, самым важным вопросам. Это было необходимо, и он не сомневался, что даже если остановится сейчас, то рано или поздно ему все равно придется сделать этот шаг. Поэтому, посомневавшись, но, так и не подобрав нужных слов, он решил, что просто должен быть честным и терпеливым.
— Ева, — взяв ее за руку, начал он — я знаю, ты плачешь ночами. Пожалуйста, поговори со мной об этом.
Она отступила, но руки не отняла.
— Что говорить? Я уже все сказала в тот день, когда уволилась из гостиницы.
— Я хотел бы знать гораздо больше.
— Тебе это знать не нужно, иначе между нами все изменится.
Он сделал шаг к ней, вновь приблизившись и крепче сжав ее запястье.
— Может быть, я делаю что-то такое, что напоминает тебе о том дне? Может, я веду себя так, как тот человек?
Ева покачала головой:
— Нет, ты совсем другой. — Она вздохнула. Вопреки всем доводам собственной логики Ева ощутила желание рассказать больше, чем уже смогла открыть. Сомнения все еще терзали ее, и она уточнила: — Ты точно хочешь знать, как это было?
— Да.
Она взяла его за другую руку и подошла еще ближе, почти прижавшись к нему. Глядя на него снизу и взволнованно дыша, она начала говорить:
— У них там была вечеринка — ничего особенного, просто шесть пьяных мужчин, собравшихся далеко от своих домов. Меня отправили забрать грязную посуду и принести еще что-то, уже и не помню. Я прикатила тележку, вошла в номер. Пока раскладывала тарелки и забирала лишнее, один из них стал заигрывать со мной — предлагал мне деньги, пытался обнять. Все вокруг смеялись и подначивали его. Я почти закончила, когда он развернул меня к себе и что-то закричал — я так сильно испугалась, что даже не разобрала слов. А потом он отволок меня к спальне, бросил на кровать, и… к нему присоединился другой. Это длилось слишком долго, мне казалось, что я не доживу до конца. Когда в дверях показался еще один, я уже сползла на пол и спряталась под кроватью — к счастью, она была большой и широкой. Они хотели передвинуть ее или вытащить меня, но не смогли — были слишком пьяны. Они все были пьяными как свиньи. Я до сих пор чувствую их руки, как они хватали меня, а я отбивалась и старалась увернуться от других, но они появлялись буквально со всех сторон. В конце концов, они разбушевались, вылезли в коридор, стали приставать к другим горничным, требовать хозяина. Через час или два часа он пришел. Вытащил меня из-под кровати, всучил мне вещи и отправил в ванную, чтобы я оделась. Он вывел меня из того номера, но это не значит, что он посочувствовал мне. Я разозлила клиентов, из-за меня ему пришлось выслушивать жалобы и замечания, и ему это, сам понимаешь, совсем не пришлось по вкусу. О том, что случилось после, тебе рассказывать не надо.
Ее глаза наполнились слезами, и она держалась за него так крепко, что ему стало почти больно.
— Что теперь ты скажешь? У тебя порченый товар, побывавший до тебя аж в двух руках. И возможно, люди были правы, когда называли меня шлюхой — я, наверное, и стала бы такой, если бы ты не позвал меня сюда.
Адам отпустил ее руку и обнял ее, не заботясь о том, что их может видеть вся улица.
— Не говори о себе в таком тоне, — попросил ее он. — Никогда не говори так о себе. Ты не вещь, Ева. Ты живой человек, над телом которого надругались твари, которые не имеют права даже ходить по земле. Как жаль, что я не могу отомстить за тебя, как жаль, что я не могу вернуть им даже малую часть той боли, через которую они тебя протащили. Если бы я мог…
— Нет, не думай о расплате, лучше думай о том, как много у нас еще впереди. Возможно, я никогда не смогу смириться с тем, что произошло, но я сделаю все, чтобы стать для тебя хорошей женой.
Знать о том, что с ней случилось, было нелегко. После того разговора Адам сильно изменился. Когда кто-то из мужчин на ферме говорил «Твоя жена просто красавица», он почти терял самообладание — ему чудилось, будто каждый такой человек представляет угрозу.
Однажды Ева призналась, что уже жалеет о том, что поддалась его просьбам и все рассказала. То, что должно было принести облегчение, оказало противоположное действие — Адам лишился покоя, в нем зажегся огонек гнева, медленно тлевший внутри и грозивший со временем разжечься в огромное пламя, в котором могло сгореть дотла все, чем они дорожили.
Была и другая сторона, которая даже нравилась ей. Теперь, когда они ложились в одну постель, он чаще останавливался, пытаясь умерить свою страсть и дать ей время освоиться с ним. Иногда он просто просил ее раздеться и смотрел на нее, не прикасаясь к ней и не заставляя делать ничего другого. Поцелуи стали дольше и жарче, и каждый раз, когда он обнимал ее, Ева знала, что стоит сказать слово, и он отпустит ее — он больше никогда не пытался ее удержать.
Возможно, они оба просто не представляли, что значить быть женатыми. Ева не знала, какой бывает супружеская жизнь, а Адам никогда не испытывал подобной страсти к своей первой жене. Заключая брак, ни один из них и подумать не мог, что все будет настолько сложно.
Им обоим приходилось идти на уступки и пересиливать себя. Ева открывалась, преодолевая страх. Адам сдерживался, стараясь умерить свое желание. Ночи становились все теплее, и они часто выходили из дома, оставляя спящих детей в кроватях. Исключением были лишь те дни, когда Ева покидала дом одна — Адам знал, что она не хотела никого видеть, и потому не ходил за ней следом. Ему это было и не нужно — он знал, что Ева скрывала под покровом темноты свои слезы.
В мае Адам решил, что настало время позаботиться о будущем учебном сезоне. Поэтому, скопив немного денег, он отпросился на целую неделю, собрал свою семью и увез их в Торонто. Это было время, когда они могли погулять по городу, поглядеть на порт, пройтись по улицам и вместе сходить в магазин, чтобы купить тетради и карандаши для Дебби. Он не собирался жить в деревне вечно, а потому не хотел, чтобы его дети отвыкали от города.
Впереди было целых семь дней — бесконечная перспектива для радостных ребятишек и счастливых родителей. Они сняли однокомнатную квартиру в том же районе, где жили до этого, и проводили долгие часы, катаясь на трамваях и бродя по площадям. Ева собрала все сшитые за зиму сарафаны, рубашки и штанишки — нарядов было столько, что Дебби и Мэтью могли менять их каждый день. Адам не ждал никаких проблем. Неприятности, как водится, нашли их сами.
Слухи. Самое живучее, скользкое и легко приспосабливающееся существо, которое снует между людьми, заглядывает в души и всюду оставляет свой след. В среду это существо добралось до них — мальчик, который принес молоко, как-то странно посмотрел на Еву, когда она открыла ему дверь. Когда Адам довольно грубо поинтересовался, что такого интересного он нашел в его жене, паренек только ухмыльнулся и сказал, что слышал о ней много такого, чему не хотел бы верить.
Вечером, после прогулки, Ева вышла на кухню и села у окна со стаканом холодной воды — эту привычку она переняла у своего мужа. Адам пришел следом за ней.
— Наверное, нам лучше не обращать на это внимания, — сказала она, глядя за темное стекло. — Мы все равно уедем через неделю. Просто дай мне время освоиться с той мыслью, что обо мне знает вся округа.
Она опустила голову.
— Ты не должна винить себя в том, что люди болтливы, — сказал Адам. — Никто не смеет обвинять тебя.
— Ты зря женился на мне, — дрогнувшим голосом сказала она. — В деревне было так спокойно и тихо, что я забыла о слухах, которыми полнятся городские дома. Моя слава пойдет впереди меня, и тень упадет даже на Дебби. Ты напрасно позволил мне уехать с вами. Что теперь делать?
Адам поцеловал ее в макушку, но ничего не сказал. Слова не имеют значения — только поступки могут рассказать что-то настоящее.
В четверг он вышел из дома, предупредив Еву, что вернется только к обеду. Он пришел в тот дом, где они с Евой познакомились. Ему пришлось подняться к миссис Дарти, хотя он предпочел бы никогда не видеть ее вновь. Однако его план не имел смысла без встречи с этой болтливой любительницей сплетен. Именно она могла по-настоящему ему помочь.
Миссис Дарти никак не ожидала, что открыв дверь, увидит Адама. Она удивленно уставилась на него, не скрывая своего интереса.
— Адам? Как я рада тебя видеть, — широко улыбнулась она. — Я и не чаяла встретить тебя еще хоть раз. Твои комнаты сдают другой семье, я думала, что ты не вернешься.