Было смешно и приятно.
А еще ее пригласили на субботнюю трапезу.
Она уже бывала на подобных встречах в этой семье. Все будет очень долго, немножечко скучно и необыкновенно, просто фантастически вкусно.
Когда Майка посетовала, что с такими обедами наберет много лишних килограммов, Двора-Лея только посмеялась и предположила, что Всевышний не допустит никаких проблем. Это было ее повседневное предположение, она раз двадцать в день уверяла в этом себя и окружающих.
«Все-таки хорошо им живется, — подумала Майка, — с такой непоколебимой уверенностью в свои особые отношения с Богом».
Размышления ее на этом прервались, потому что она уже почти дошла до цели.
Вон и Сашкин «Феррари» стоит, ярко-красный кабриолет. Это ж надо, такую дурь — и за такие деньги. В городе вонь, шум. Крышу опускали, наверное, раза три, и то ненадолго. Но у мужа на подобные штуки есть веское обоснование, которое тоже бесит Майку — возможно, именно потому, что исходит от Сашки.
Он, покупая за бешеные деньги очередную фигню, делает умный вид и важно произносит: «Положение обязывает». И смех, и грех. Положение глиста.
Судя по тому, что рядом стоял еще один, черный, дорогой и при этом прокатный «Мерседес», Николай Андреевич тоже присутствовал в ресторане.
Место было не из тех, куда требуется ходить, раз положение обязывает. Так что случайные «мерсы» сюда не подъезжали. Кабак выбрала Майка — она его нашла еще в прежний приезд, недорогой, со среднеамериканской кухней. Ничего особенного, кроме того, что располагался он, как и многие нью-йоркские рестораны, прямо на причале, а его панорамные окна смотрели в океан, точнее, на Гудзон, недалеко от того места, где недавно один умелый и чертовски везучий пилот посадил свой «Боинг», в котором птицы, как террористы-смертники, ценой собственной жизни заглушили оба двигателя. Пилот прославился на всю Америку и даже на весь мир: ни один человек при этом знаменитом приводнении не погиб.
Майка вошла в самораскрывающиеся стеклянные двери и двинулась по длинному широкому коридору. В стороны от него отходили залы и кабинеты, но она четко и осознанно шла к океану.
Вот сюда она привела Сашку, когда они, уже вдвоем, приехали в Нью-Йорк.
Здесь он признавался ей в любви и говорил, как бескрайне счастлив.
Самое обидное, что не врал.
Эх, кто бы мог подумать, что все так кончится.
Впрочем, раз она сюда пришла, значит, шансы еще есть. Или ей просто страшно признаться даже самой себе, что ее семейная жизнь закончена навсегда?
Вот они. За столиком.
Трое.
Так, первые новости. Третий — явно американец. Они, если пообвыкнуть, сразу отличимы от наших. Странно.
Майке казалось — и сейчас кажется, — что третий здесь лишний. Она и насчет Николая Андреевича сомневается. Но с ним уже был договор, так что — пусть будет.
— А почему нас четверо? — поздоровавшись, спросила Майка.
— Адвокат, — угрюмо буркнул Сашка.
Так, похоже, все упрощается.
— Боюсь, вы неправильно поняли, Майя, — это уже Сашкин папа. Он всегда обращался к невестке на «вы». — Сэм нам понадобится, но чуть позже. А для чего — я сейчас хочу объяснить.
Американец по просьбе Николая Андреевича пересел за соседний столик, куда ему принесли обильную и дорогую еду.
Николай Андреевич взял на себя ответственную функцию модератора.
— Я полагаю, — начал он, — положение серьезное.
— Я тоже так полагаю, — согласилась Майка.
Сашка фыркнул недовольно, но ничего не сказал. Впрочем, собеседники поняли его позицию: что может быть серьезного, если все здоровы и молоды, денег — куча, а Америка — прекрасная страна?
— Если в двух словах, Майя, вы считаете, что Александр — патентованный бездельник и у него нет будущего.
— Если в двух словах — да, — подтвердила Майка.
— Ну, вы даете, — не выдержал Александр.
— Помолчи, — перебил его отец.
— А по-моему, пусть лучше говорит, — сказала Майя. — У него же есть право голоса.
И Сашка заговорил.
— У меня такое ощущение, что все вокруг спятили, — взял он быка за рога. — Нам только по двадцать три года. Мы молоды и сильны. Мы любим друг друга. У нас скоро будет ребенок. У нас нет никаких материальных проблем. Что плохого в нашем будущем?
— Ты не защитился в Москве. Ты не учишься здесь, — сказала Майка. — Я уж не говорю про работу.
Сама Майка, кроме того, что получала МВА, подрабатывала постоянно, а последние два месяца ее взяла на стажировку крупная интернациональная компания, конечно, пока в лице маленького местного отделения. Но ей уже сказали, что возьмут в штат, несмотря на очевидность ее положения.
— Ты же помнишь московскую историю, — загорячился Сашка. — У меня вымогали деньги. Ты сама запретила мне платить за диплом.
— Я платить запретила, а не писать и защищать, — отрезала Майка.
Сашка попытался еще повыступать — он так и не понял, что именно напрягает жену, — как в разговор вступил Николай Андреевич.
— Мне давно все ясно, — устало сказал он. — Я все как-то надеялся, что само собой образуется. Но, наверное, уже не образуется.
— Да что ж вы меня все хороните, — не выдержал Сашка. — Можно подумать, я законченный наркоман или алкоголик.
Майка вздрогнула. На воре, что ли, шапка горит?
Она дважды находила в туалете их квартиры шприцы. А уж про кокс его гости в открытую говорили.
— А что, и это возможно? — как-то разом посерев, спросил у Майки Николай Андреевич.
— Надеюсь, нет, — сказала она, похоже, возвращая его к жизни. — Но одно из моих условий — чтобы Сашка прошел тест на наркоту. Мне ребенка рожать и воспитывать. И я не собираюсь ничего упускать.
— Ты не забыла, что ты на седьмом месяце? — усмехнулся Сашка. — Даже если б я был наркоман, проходить тесты поздно. Уже ничего не изменишь.
— Изменишь, — недобро усмехнулась Майка. — Если окажется, что ты употребляешь, я пойду на пренатальную программу реабилитации. Есть такие. А ты лишишься родительских прав.
— Да не употребляю я! — чуть не заплакал Сашка, не ожидавший такой жесткости. — Ну, может, курнул два раза.
— Или три, — сказала Майка.
— А это преступление? Мы с тобой были в Амстердаме. Помнишь, сколько там таких кафе?
— Я не собираюсь жить в Амстердаме, — устало сказала Майка.
К столу подошел официант.
— Что вы будете, Майя? — спросил Николай Андреевич.
— Воду без газа.
Сашка, хоть и был весь в переживаниях, заказал салат с морепродуктами и стейк средней прожарки.
Его отец, как и Майка, ограничился водой, которой сразу запил какую-то таблетку.
— Еще что-то скажешь? — спросил он сына, вернувшись к роли модератора.
— На лекции начинаю ходить с понедельника. В клубы вообще не хожу. Ложусь спать в одиннадцать часов вечера, один. Что еще нужно, чтобы ты вернулась? — спросил он у жены.
— Чтоб понедельника не ждал. Чтобы завтра начал. «Начать с понедельника» — формула неудачника. Мой папа крепко вбил нам с Вадькой в головы.
— Знаешь что, Майка, — перешел в наступление Саша. — Для тебя твой папа — главный авторитет. Он и мне симпатичен, не спорю. Но почему ты меня считаешь неудачником, а его ставишь в пример и цитируешь?
— Только цитирую, — сухо поправила молодая жена. — В пример не ставлю. У каждого — своя жизнь.
— Но он после института чего-нибудь грандиозное создал? — бил в точку Сашка.
— Если меня рассматривать как нечто грандиозное — то да, — улыбнулась Майка. — Я ему обязана всем, что имею и умею. Вадька — тоже.
— Но ты ж еще не родила, — не сдавался муж. — Может, и я возьму на себя все пеленки.
— Не возьмешь, — спокойно отозвалась она. — Пеленок уже нет. Подгузники одноразовые. Да и не будет мой описанный сын ждать понедельника. И я не буду.
Официант принес заказ. Саша, несмотря на неприятный разговор, с аппетитом принялся за еду. Майя и Николай Андреевич молчали. Когда Сашка доел, Николай Андреевич подвел итог.
— Значит, так, — сказал он. — Мой сын, безусловно, идиот.
Сашка обиженно вздрогнул.
— Претензии его жены — то есть вас, Майя, — безусловно, оправданны.
Сашка только рукой махнул, мол, говорите, что хотите. Но следующие слова отца заставили его сильно напрячься.
— Я все это понимал и раньше. И хотя виноват не меньше Саши, исправить сейчас вряд ли что смогу. Вот почему я позвал сюда Сэма, — тот, услышав свое имя, взглянул на Николая Андреевича, но, повинуясь его жесту, остался сидеть на месте. — Я хочу сделать следующее. Официально лишить сына права распоряжаться любыми денежными средствами, кроме карманных. Ну и, конечно, заработанных им лично.
Сашка подавленно поник на стуле. Даже принесенный десерт отодвинул. Видно, аппетит пропал.
Майя молчала.
Николай Андреевич продолжил:
Сашка подавленно поник на стуле. Даже принесенный десерт отодвинул. Видно, аппетит пропал.
Майя молчала.
Николай Андреевич продолжил:
— Деньги я, как и прежде, буду перечислять вашей семье. Но распоряжаться ими сможет только Майя Владимировна. — Он впервые назвал невестку по имени-отчеству. — Что скажете, Майя? У вас в руках будут все аргументы.
— Не нравится мне это, Николай Андреевич, — честно сказала Майя. — Все эти аргументы были и у вас в руках. А результаты мы видим. Теперь еще плюс наркота.
— Какая наркота? — взвыл уже по-настоящему расстроенный и обиженный Сашка. — Вы еще меня в психушку упрячьте.
— Майя, я прошу вас подумать над моим предложением, — попросил свекр.
Майке было жалко этого человека, она ему очень симпатизировала, но ответила отрицательно, объяснив, что, на ее взгляд, лучше вообще не давать денег в их семью — может, хоть тогда Сашка задумается об окружающем материальном мире.
— Но вы дадите ему шанс? — спросил Николай Андреевич. — Или все уже решили?
— Ты совсем меня разлюбила? — вдруг жалобно проговорил Сашка. На глазах у него блестели слезы.
— Боюсь, что нет, — ответила Майка. — Не разлюбила. И шанс дам. Но либо ты становишься моим мужчиной — во всех смыслах, либо будешь мужчиной-плацебо без меня.
— Что еще за мужчина-плацебо? — спросил Сашка.
— Я тебе потом объясню, — сказал Николай Андреевич. И не удержался, объяснил сразу: — Пока ты — пустышка, Майи тебе не видать.
В Сашку наконец вселилась хоть какая-то способность к сопротивлению:
— Я не пустышка. Я не хочу, чтобы Майка уходила. Но если уйдет, и без нее не пропаду.
— Ты — идиот, — второй раз за вечер оскорбил сына отец. — С твоими — вернее, моими — деньгами на тебя завтра же десяток девок кинется. За счастье почтут. Но только у тебя с ними счастья не будет. И еще, сынок. Я не вечен. А большие деньги имеют свойство стремительно исчезать. Так что лучше попробуй сделать все, чтобы Майя осталась с тобой.
— Я попробую, — вдруг покорно согласился Сашка. Его нежная психика сегодня претерпела слишком большие нагрузки.
Уже когда Майя подъезжала к дому, ей позвонил из аэропорта Николай Андреевич:
— Майя, хочу два слова сказать на прощание.
— Николай Андреевич, я с вами рада в любой день говорить, — искренне сказала Майка. Ей было очень жаль Сашкиного отца. Даже больше, чем Сашку.
— Майя, я вас очень прошу, подумайте, пожалуйста, еще об одной вещи.
— Какой?
— Вы ведь любите Сашу. Я же видел, как вы друг к другу относились в Москве.
Майя промолчала. Да и что тут скажешь?
— Но ведь Саша — не игрушка, купленная в дорогом магазине. Его нельзя сдать по гарантии или обменять на аналогичный товар, — продолжил свекр.
— Аналогичный — точно, — усмехнулась Майка и прикусила язык.
— Если вы его любите, Майя, попытайтесь ему помочь. Без вас он пропадет. Вы ведь понимаете, о чем я говорю.
— Понимаю, — вздохнула Майка.
На том и расстались.
Майка зашла в свой крошечный дворик, когда уже начало темнеть.
Подошла к ближайшему розовому кусту, резковато нагнулась, чтобы понюхать пышный бутон. Мальчишке, похоже, не понравилось: он ощутимо толкнулся у нее внутри. Кстати, Данько и Борткевич, не сговариваясь, в два голоса советовали ей избегать физических и нервных напряжений.
А как их тут избежишь.
Особенно нервных.
Правда, Двора-Лея, как всегда, потом утешила:
— Ешь, детка, что хочешь. Пей, что хочешь, и делай, что хочешь. Плохого все равно ничего не сделаешь. А даже если что не так, не сомневайся — он поможет. — И показала пальцем куда-то в космос.
13
Вот и в Москву пришло лето.
По календарю — пока еще весна. Но по жизни, несомненно, лето. И к тому же — самая приятная его часть: зелень свежая, не пожухлая и не покрытая пылью, а девушки на ставших жаркими московских улицах раскрыли восхищенным взорам свои прекрасные тела, только подчеркивая прелесть этих восхитительных недель.
Весна действовала на всех: Ната Маленькая влюбилась и забросила свои занятия на подготовительных курсах. Волкова места себе не находила, чувствуя ответственность за племянницу. Чистов же был на стороне девчонки: та как-то созналась ему, что вовсе не желает, как тетя, всю жизнь сводить дебет с кредитом. Бесшабашный нырок в омут любви показался ей куда более увлекательным занятием.
Владимир Сергеевич тоже беспокоился за девчонку. Он так был устроен, что беспокоился за окружающих, причем — за всех без исключения. Возможно, нечто от генетически переданного ощущения вождя маленького племени. То, что за дальним лесом, волновало мало. Но то, что было в своей маленькой пещерке, все касалось его лично. Поэтому он не поленился, выяснил, с кем же закрутила роман Ната. Оказалось — нормальный парнишка, работающий студент, на два года старше ее.
Ну и пусть. Получится что-либо в дальнейшем — хорошо. Не получится — все равно нужен свой опыт, даже отрицательный. По крайней мере, здесь не было ни грязи, ни криминала. А то уж Волкова чего только не надумала, вплоть до одурманивания девочки наркотиками и ссылки в бордель.
Слава богу, все было проще и обычнее.
Значит, так тому и быть.
Да что там говорить про юную Нату.
Сам Чистов и тот не избежал шального дыхания весны. Три недели назад он вдруг понял, что некие, казалось бы, давно забытые побуждения просто мешают ему работать. Привыкший к спокойному самоанализу, поставил себе диагноз и сильно задумался, не зная, что делать дальше.
С новой любовью явно не складывалось — старая не давала. Не проституток же вызывать? Чистов ничего не имел против жриц любви, считая, что они выполняют важную социальную роль — снижают уровень агрессии в обществе. Но сам пока не был готов воспользоваться их услугами.
Проблема решилась сама собой.
Они с Натальей снова уходили с работы последними. Фирсова, как и в первый раз, выступила инициатором. Но теперь не случайного взрывного секса в офисном коридоре, а спокойного и неторопливого — в номере гостиницы, благо сегодня с комнатами на час проблем нет. Они поднялись на этаж. По очереди приняли душ. А потом, не спеша и не опасаясь быть застуканными уборщицей, постарались доставить друг другу удовольствие.
Наталья оказалась довольно опытной в некоторых интимных вопросах. А Чистов, благодарный ей за инициативу — сам бы, наверное, не решился — и за физическую радость, тоже постарался, чтобы женщине было максимально приятно.
В общем, покидали они гостиницу, как говорится, усталые, но довольные.
И все же Чистов понимал, что это — эрзац требуемых ему лично отношений. Но даже эрзац отношений для живого человека лучше, чем их полное отсутствие.
Впрочем, мысли о сексе в это раннее утро мало интересовали совладельца «Птицы счастья», хотя беседовал он в своем кабинете все с той же Натальей Фирсовой. И платье на ней было то же, что в день их посещения гостиницы. И Чистов легко мог представить, что под платьем.
Но он так устроен, что коль начали о работе, то и думать будет о работе.
Первым вопросом был самый приятный — дележ заработанных денег.
Наталья доложила результаты месяца: лучше, чем раньше. После зарплат, аренды и всех налогов — без малого одиннадцать тысяч долларов, по пять с половиной на брата. Ну, с учетом потерь — по пять. Тоже очень недурно.
Чистов получает прежние деньги, практически не сидя на работе. А Наталья свои прежние доходы удвоила. Есть за что бороться.
— Делим или откладываем? — спросила Фирсова, кивая на толстые пачки сине-зеленых тысячных и фиолетовых пятисотенных купюр, лежавшие на столе.
— Это теперь тебе решать, — улыбнулся Владимир Сергеевич.
Наталья предложила по сто тысяч рублей каждому забрать, остальное положить в фонд развития фирмы.
— О’кей, — согласился Чистов. — Но на закупку или если еще чего замутим, все равно придется кредитоваться.
— Это верно, — согласилась Фирсова. — Однако и запас не помешает.
Вторым вопросом как раз был закупочный или «замутить чего-то еще».
Здесь основным докладчиком была Марина Ли Джу. Она вошла, как всегда, спокойная, села рядом с Натальей напротив Чистова.
Сейчас, в круглых очках, узких джинсиках и маскирующей грудь серой кофточке, она снова выглядела ботанкой-старшеклассницей.
— Вот что я в итоге нашла. — Марина выложила на стол три листа бумаги, аккуратно размеченные цветными фломастерами. — Красным — позиции, в которых больше пяти «концов» между закупкой и розницей в Москве. Синим — от трех до пяти. И наконец, зеленым — до трех.
— Ну, зеленый можно, наверное, вычеркнуть, — предположила Фирсова. — Привезти, растаможить, складировать и продать — в убыток попадем.