– За чередой убийств, за сегодняшней попыткой покушения на Матти Мали.
Маарит посмотрела на меня так, будто я опрокинул ее бокал.
– Не удивительно, что у нас сразу все получилось. Мы с тобой так похожи. Что нам за дело до кого-то или чего-то, тут ведь все средства хороши! Главное – заполучить желаемое, ну – или воображаемое желанное. Я это сразу ощутила: отношения на грани распада, отсутствовавший тридцать лет отец, в голове ничего другого, кроме работы и субъективных целей и задач. Ты такой же, как я, а я такая же, каков мой отец.
– Ты не ответила на мой вопрос, – сказал я после паузы.
– Ответила ясным и понятным языком: нет, я не вхожу ни в какую чертову террористическую организацию, а что до Сантту… Он ответствен только за электронные сообщения, что ты получал, а так он ни за чем не стоит, кроме как за своими выходкам. А если и стоял бы, то я узнала бы об этом через минуту – Сантту постоянно рассказывает мне обо всем, что с ним происходит. Это чудесный человек, но порой излишне открытый. Поэтому мы даже не думали, взять или не взять его в Суомалахти. А значок – вот этот черный – так это просто черный значок, в этом вся его тайная идея. Идея черного значка – в его черноте. Он привлекает внимание. Именно поэтому. Пойми, порой все именно так, как оно выглядит.
Маарит положила куртку обратно. Сидели тихо. Ее глаза были сухими. Она пригубила пиво.
– Значит, Сантту – прекрасный человек, – повторил я.
Она не смотрела на меня.
– Это так, – сказала она тихо, но так, что ошибиться было нельзя.
– Ой, господи!
– Да посмотри же на себя! Ты в серьезных отношениях, отец маленькой девочки. Ты просто лицемерный говнюк. И с чего ты взял, что женщина может поступать так же, как мужчина?
Она подняла взгляд.
– Это все?
Она отодвинула бутылку, в ней оставалась еще треть. Посмотрели друг на друга. Маарит начала натягивать куртку. Блеснула черная пуговица, будто желая показать язык, поиздеваться.
– Ты смогла бы простить его? – спросил я.
Она была уже одета, но не вставала.
– Кого?
– Своего отца за то, что он был такой, какой был.
– Конечно, только он уже умер, так что поздно делать что-либо, кроме как прощать. Есть дела и поважнее.
Она встала, застегнула куртку и сказала: «Успехов тебе со статьей».
Маарит прошла через зал, накинула у дверей капюшон и выскользнула из дверей в зимний вечер. Поднес бокал к губам. Пиво было совсем другого вкуса, чем когда-то.
Вернулся в редакцию, посидел за столом и ощутил всю навалившуюся усталость. Поднялся и подошел к окну. Опять начинался снегопад: первые снежинки закрутились в воздухе, словно осматриваясь по сторонам.
3Эмиль давит большим пальцем на кадык и ломает его. Глаза объекта выражают удивление, затем страх, наконец, спокойствие. Не отпуская, Эмиль затаскивает его внутрь, опускает на пол прихожей и медленно ослабляет хватку. Мужчина укладывается на коврике как будто отдохнуть. Затем Эмиль прикрывает дверь, проходит мимо лежащего на кухню, берет из морозилки баночку итальянского лакричного мороженого, из верхнего ящика десертную ложечку и садится на диван. Семья мужчины уже на диване, он пристраивается между ними. Слева от Эмиля – уставшая мать и играющий в телефоне мальчик, справа – дочка с выкрашенными розовым волосами. Они смотрят телевизор, повторяющий один и тот же отрывок немой передачи, где Эмиль душит главу семьи и опускает его на пол прихожей. Раз за разом. Он начинает погружать ложечку в мороженое, но останавливается: баночка полна изумленных, испуганных, спокойных и полностью удовлетворенных судьбой мужских глаз.
Эмиль проснулся. Ночная рубашка намокла на груди, как если бы он расплескал на нее воду. На часах – 4:19 утра. Казалось, чем больше хорошего происходило в его жизни сейчас, тем хуже становились кошмары и сильнее терзали воспоминания.
После приятного ужина они обменялись с Леэной поцелуями, и она уехала на такси. Домой он отправился пешком, чтобы освежиться. Позже вечером открыл в почтовом ящике «принятые сообщения», запомнил нужные данные, переоделся, дошел до парковки перед зоопарком, угнал машину и доехал до места. Он задушил объект в его собственном гараже, вернулся в Хельсинки, доехал до кабельного завода, не ощущая ни толики удовлетворения от того, что умеет профессионально выполнять свою работу – она перестала быть для него смыслом и содержанием жизни.
Эмиль утопил машину в море, увидел узкую полоску огней на острове Лауттасаари, немного погулял по набережной Хиетаниеми и вернулся домой. Он сходил в теплый душ, выпил вечерний чай, уснул и проснулся от кошмара.
Он поднялся, походил по полу, ощущая прохладу паркета под ногами. В окно заглядывала темная ночь. Было слышно, как пошел лифт, хлопнула дверь, машина внизу набрала скорость – мир двигался по своей траектории, только он остановился.
Еще один.
Потом он может закончить.
4– Итак, что нам известно?
Шаги. Дверь. Яркий свет. Я поспешил присесть. Точно: сначала посмотрел на падающий снег, потом решил прилечь на диван переговорной.
В двери стоял Халонен.
– Сколько сейчас времени?
– Семь минут восьмого. Почему спите в редакции?
А куда мне пойти?
– Мне по душе этот диван.
– Засиделись на работе?
Я кивнул.
– Над чем работаем?
Я поднялся. Халонен не отрываясь смотрел на меня. Все-таки валяться под пристрастным взглядом старшего констебля убойного отдела не слишком комфортно. Стало ясно, что Халонен хотел бы сейчас от меня услышать.
– О тех событиях я не написал ни слова.
– Об убийствах на шахте?
– Да.
– Хорошо.
Халонен выглядел так, словно только что вернулся со съемок для модного журнала для женщин: белоснежная рубашка, верхняя пуговичка ненавязчиво открыта, без галстука, классический костюм. Он вошел, закрыв за собой дверь. Напрасно. Редакция за стеклянной стеной была пуста.
– То есть вы здесь, чтобы убедиться в этом?
Халонен сунул руки в карманы. Хотя он стоял в другом конце офиса, но до меня долетел запах дорогого парфюма… Клементин, табак, лес.
– Полагаю, вы уже в курсе, что кто-то пытался убить Матти Мали.
– Разумеется, об этом трубит Интернет со вчерашнего дня.
– Я не о том. Помните, как звонили мне первый раз с вопросом, ведет ли полиция расследование неких случаев смерти?
Киммо Кармио. Алан Стилсон. Члены совета директоров «Финн Майнинг».
– А как же, помню.
– Многие не в курсе. Особой тайны здесь нет, но я попросил бы, чтобы вы публично не спекулировали имеющимися фактами. И – пока что – ничего не писали о трех случаях смерти и вчерашнем эпизоде с Матти Мали.
Я ничего не ответил.
У констебля было открытое лицо честного человека. Наверное, он сказал, что хотел.
– И? – спросил я.
Он лишь на секунду сморщил губы и сказал:
– Взамен могу дать вам кое-что.
– Когда?
– Да хоть прямо сейчас, – сказал он, разведя руками. – Значит так. Если вам приходилось получать письма с угрозами или если имеются вопросы насчет их автора, то могу со стопроцентной уверенностью сказать, что посылал их один из тех убитых на шахте, а они, в свою очередь, как нам кажется, действовали с благословения, если не по приказу, одного из покойных членов совета директоров компании.
– Я должен благодарить?
– Не стоит, но принимается.
Так мы простояли несколько секунд, не двигаясь, Халонен не отрывал от меня взгляда. Потом он вынул руки из кармана, расправил борт пиджака и начал поворачиваться – жест был, разумеется, отработанным, это было ясно, и он всегда срабатывал нужным образом. На половине он остановился, обернулся ко мне и спросил:
– Вы встречались с Маарит Лехтинен по возвращении в Хельсинки?
И прежде чем я успел обдумать ответ, Халонен улыбнулся и произнес: «Да».
Я кивнул.
– И вы обсуждали недавние события.
Он сделал шаг ко мне. Его руки не отправились в карманы, оставшись по бокам.
– Маарит говорила что-нибудь о Сантту Лейкола или других активистах?
– Ничего, кроме того, что он не из таких.
– Маарит встречалась с Лейкола?
– Почему бы вам не спросить у нее самой.
Халонен не ответил. Сейчас голубизна его глаз показалась мне бездонной.
– Насилие, близость смерти, – произнес он с расстановкой. – Вы до сих пор потрясены случившимся в Суомалахти.
После этих слов его руки отправились обратно в карманы, а сам он принял более свободную позу, что собеседник должен был истолковать как уступку с его стороны. Я подумал о Маарит и о нашей беседе.
– Если вы подозреваете Маарит, – начал я, но не договорил.
– Кто сказал, что я ее подозреваю? Вы явно под впечатлением от нее. И ничего удивительного: она способна увлечь кого угодно.
– Она ничего не сделала.
– Она вместе с вами проникла на закрытую территорию рудника. Она вместе с вами была свидетелем убийства людей. Она – часть расследования.
– Я имею в виду, что она невиновна.
Я знал, что она невиновна, как невиновны все остальные невинные, как Элла, как Паулина. Один я виноват и виновен.
– Значит, невиновна, – тихо повторил Халонен.
– Именно.
– Кто-то сказал, что, когда мы пересекаем определенный возраст, мы все утрачиваем невинность. И, как по-вашему, в каком возрасте это случается?
Я посмотрел в сторону, затем опять на Халонена. Его лицо ничего не выражало.
– Не время для философских бесед, – ответил я. – Да и нет у меня ответа.
– Вот и у меня нет, поэтому и спрашиваю. Знаете, еще почему спрашиваю?
– Ума не приложу.
– Такая у меня работа.
– Забавно.
– А какая у вас работа?
– Думаю, не слишком отличная от этого.
Комната вдруг стала маленькой, но я не мог не спросить:
– Вы кого-то подозреваете в случившемся в Суомалахти?
– Почему вопрос?
– Потому что такая у меня работа.
По его лицу прошла почти незаметная улыбка.
– Может, вы о чем-то вспомнили? Может, все же видели там кого-нибудь?
– То есть вы никого не подозреваете.
– Без комментариев.
Тишина.
– В любом случае спасибо за встречу и разговор, – сказал он. – Главное, что мы понимаем друг друга.
На этот раз Халонен выполнил свой поворот назад полностью. Уходя, он оставил дверь открытой и исчез между стен. Я подождал немного, потом сходил, чтобы убедиться в том, что он действительно ушел, потом достал из кармана телефон и на остатках заряда аккумулятора сделал всего один звонок.
Старший констебль говорил о трех случаях смерти и об одном покушении. Так оно и было. Гиорги Себрински совершил самоубийство, выбросившись с балкона верхнего этажа дома, где он проживал. Упал с высоты семидесяти метров. Тогда внизу было прилично снега, но это не слишком смягчило падение.
А ведь Халонен помог мне начать мыслить сосредоточенней. Конечно, он был убежден, что в деле замешаны Маарит и ее предполагаемые активисты, и это было весьма логично.
Вопрос: кто желает уничтожить все руководство горной компании?
Ответ: тот, кто знает, что они виновны в совершении чего-то жуткого и непростительного, и хочет создать прецедент.
А значит: активисты всегда действовали, поправ закон и порядок, а сейчас они вообще повысили эффективность своей деятельности, вынесли ее, так сказать, на новый уровень.
Не знаю, были ли у Халонена какие-либо доказательства или нет, но если и были, то о них он мне ничего не сказал. Да, и не важно, ибо его взгляд различает близкое и логичное, а смотрит слишком далеко.
Трое погибших: Кармио, Стилсон, Себрински.
Один пострадавший: Матти Мали.
Остался только Ханну Валтонен.
5Для восьми утра тут было оживленно: паркетники развозили детей по школам и языковым детским садам, сидящие в универсалах успешные директора по продажам с тугими галстуками на шеях отправляли любовные послания своим тайным пассиям, расплескивая кофе на отутюженные женами брюки.
Такси припарковалось за пустой полицейской машиной. Водитель перенес взгляд на зеркало заднего вида и спросил, правильный ли адрес. Номер дома правильный, ответил я ему и заплатил. Вышел из машины и пошел к двухэтажному каменному зданию из светлого камня.
Выпавший ночью снег скрипел под ногами. В пригородах всегда дышится легко. Дорога еще не была расчищена, так что пришлось идти по колее. Окна домов были по большей части темными, дворы пустынны – у их владельцев начались горячие будни. У всех, кроме Ханну Валтонена.
Дом стоял на возвышении, съезд со двора выходил прямо на улицу. В нижнем этаже был встроенный гараж, перед которым стоял припаркованный белый «икс-пятый» и карета «скорой помощи». Вряд ли речь шла о спешном вызове: в кабине и салоне «скорой» никого не было, в машине лежали пухлые дорожные сумки, кожаный «дипломат» – кто-то явно собирался уезжать.
Меня остановили только у открытой двери в гараж.
Это было просторное помещение с высоким потолком, поделенное на два бокса. В правом стоял красивый «Триумф Спитфайр», по стенам – стеллажи с инструментами – все здесь явно для ценителя автомобилей. В левом – пусто, только полицейские и врачи «скорой помощи» и объемный серый пластиковый пакет, в какие укладывают тела. Над ним с крыши свисала метровой длины веревка с обрезанным концом.
– Простите, вы кто такой? – спросил у меня здоровяк-полицейский, что помоложе. – Вы родственник?
– Нет.
– Прошу вас выйти отсюда.
– Что тут произошло?
Однако он уже стоял около меня и держал за плечо. Прежде чем я заметил, мы уже вышли в одном направлении – из гаража во двор. Я остановился.
– Позволю себе поинтересоваться, что здесь произошло.
– Здесь зафиксирован случай смерти.
Он выпустил мое плечо. Сразу же стало комфортней.
– Пожалуйста, покиньте!
– Ханну Валтонен?
Полицейский взглянул на меня, его рука начала подниматься вверх. Я попятился: «Не нужно. Уйду сам».
Вернулся на дорогу. Завязал шарф, застегнул куртку, достал из сумки шапочку и перчатки и пошел на остановку.
Шеф-редактор Хутрила скрестил руки, закрыл глаза и сделал три медленных и равномерных вдоха и выдоха. Он выгнулся назад, казалось, что он на занятиях по йоге. Я успел рассказать ему все, что считал нужным, и высказал пожелание. Хутрила открыл глаза.
– Нужно время?
– Да.
– Ты ведь понимаешь, что другие успеют выжать из этого все, общипать, так сказать, под ноль!
– Они выжмут и общиплют то, что смогут, – ответил я. – Ни больше, ни меньше. Но у нас больше, чем у них, точнее, будет больше. Это и есть наш угол зрения, то, что отличает нас от других. Пускай остальные готовят почву и рассказывают о событиях на общем уровне, а когда тема будет всем знакома, нам станет проще нырнуть в самую суть. У нас будет то, о чем другие не могут даже мечтать.
– Ты уверен?
В редакцию я приехал на автобусе. Всходило солнце, город приобретал четкость и тогда я принял решение.
– Уверен стопроцентно.
– Вспомни, когда ты уезжал в командировку, мы договорились, что статья будет у меня на столе после твоего возвращения.
– Ситуация усложняется.
Хутрила задумался.
– Ты то и дело просишь отсрочки, просишь перевода в другой отдел, просишь отмены перевода, тратишь редакционные ресурсы и возвращаешься сюда без материала. Что опять?
– А то, что у меня завтра в девять утра крайний срок сдачи статьи.
Хутрила опустил руки так медленно, что я подумал, что он действительно занят йогой.
– Так, это первая разумная мысль, которую я от тебя слышу за последнее время.
6Еще один. Он сложный самый. Сложный, потому что последний.
На этой стадии риск достигает максимума, и Эмиль хорошо знал это. Множество раз ему приходилось констатировать, как на последних метрах люди утрачивают сноровку, они впадают в убаюкивающее ощущение собственной защищенности. Это такое слишком человеческое, такое понятное чувство.
С каждым из нас такое случается.
Вот уже виден финиш, он кажется достигнутым, и человек начинает жить жизнью за финишной чертой. Он начинает представлять, что последние метры можно дотянуть на старых дрожжах, он начинает наслаждаться пейзажем вокруг и строить планы на будущее. Он видит, как наслаждается тем-то, занимается этим-то – все это не отягощено заботами. Рука его уже мысленно сжимает победный кубок, взгляд прикован к пьедесталу почета.
Человеку кажется, что между ним и финишем совсем ничего не осталось.
Но там как раз-таки все и осталось.
7Я перетащил все коробки с материалами Лехтинена в совещательную и закрыл дверь на ключ. Распределил бумаги, записные книжки и газеты по стопкам. Первая оказалась самой высокой – с нее и начнем. Просмотрел каждый документ уже новым взглядом, делая параллельно записи. Хотел найти то, на что раньше не обратил внимания. Как я и сказал Хутрила, остальные газеты начнут писать о только что случившемся и о том, что может еще случиться, а это создаст хорошую основу для моего материала, для рассказа о действительных событиях. Позвонил в лабораторию.
Попросил секретаря соединить с лабораторией. Сусанна Салмела сказала, что результаты пока не пришли. Я спросил, может ли она сделать заключение прямо сейчас, исходя из своего опыта. Возникла пауза, затем Сусанна сказала, что в науке гадать нельзя, что они дают ответы только по результатам точных измерений. Согласился и попросил ее перезвонить мне сразу, как только результаты будут получены. Когда я уже был готов завершить разговор, то она вдруг спросила что-то. Не расслышал и попросил ее повторить.
– Вы действительно использовали эту воду в хозяйстве?
Через два часа сходил за едой в забегаловку напротив. Взял двойной гамбургер с картошкой фри, запихал все это в рот и проглотил. Теперь – лехтиненские вырезки из газет. Изучил каждую, в некоторые статьи вчитался. Наконец – записные книжки. Первой открыл старомодную тетрадь в клеенчатой обложке.