Страницы были испещрены пометками, сделанными рукой Лехтинена. Да, я открывал ее и раньше и тогда просто перелистывал прикрепленные к страницам листки. Ну не утруждал я себя раскрытием скрепок. Сейчас подумал, что у него, пожалуй, были особые причины, чтобы взяться за степлер.
А нужно было. Это оказались распечатки электронной почты, но не те, что были получены самим Лехтиненом. Отправителями и адресатами числились Гиорги Себрински, Киммо Картио, Ханну Валтонен, Алан Стилсон и Матти Мали – внутренняя переписка членов совета директоров компании «Финн Майнинг».
Надо сходить за чем-нибудь подходящим для открывания скрепок.
– Ты знаешь, я немного разочарована тем, что ты так и не сделал статью о тверке, – сказала Танья Корхонен и протянула хищно выглядящую маленькую металлическую штуковину. – Тверк – это то, что сейчас на волне.
Вернулся обратно. Начал раскрывать скрепки и параллельно перечитывать лехтиненские пометки: они никак не были связаны с распечатками, вероятно, он сделал это нарочно. Наконец, все листки были передо мной на столе.
Через полчаса сходил за ноутом. Нашел всю доступную информацию, заказал все возможные документы касательно компании: выписку из единого торгового реестра, уведомление о задержке выплат, финансовые отчеты, отчеты по ответственным лицам. Распечатал. Удостоверился, что все совпадает по времени. Взял одну из распечаток электронной переписки и проверил, что в ней именно то, что я предполагал. Набрал номер Марьо Харьюкангас и, прежде всего, извинился за то, что беспокою ее повторно.
Услышав двусложный ответ, поблагодарил и повесил трубку.
8Небо сверкало синевой. Скопившийся за ночь на подоконнике снег искрился подобно мириаде крохотных зеркал. Он уже одевался, но потом подошел к окну и оперся на проем. Ладони ощутили холодный камень стены и сквозящий из окна воздух.
Он посмотрел вниз во двор, где ползали и катались с горки дети. Один из них доехал до тротуара: пластмасса захрустела на гравии и санки встали, будто упершись в стену. Ему не хотелось видеть в этом предзнаменования, но именно таким все выглядело.
Ему дали крайний срок. Ему всегда нравилось это словосочетание. Оно говорило о том, чем он занимается, что есть работа вообще, но больше всего ему нравился его смысл. Лучшими в его в жизни всегда были графики и временные рамки, и крайний срок позволял начать работать, снимал оковы нерешительности, помогал сосредоточиться и сконцентрироваться. Ведь когда все в подвешенном состоянии и неопределенности, ничто никогда не будет закончено – подходящего времени никогда не найти, его никогда не будет. Так что он должен быть удовлетворен, потому что все шло, как и должно было идти. Тем не менее…
Напрасно искать ответы вовне, искать извне.
Мир не изменился ни на йоту.
Он изменился.
Он постоял еще немного у окна и начал одеваться: надел лыжный костюм поверх термобелья, взял сумку и проверил, что в ней, кроме солнечных очков, лыжной мази и энергетического батончика, лежит ключ.
9Вышел из двадцатого номера автобуса на конечной остановке на Лауттасаари и перешел через мост на остров Каскисаари. Здесь находился крохотный район, но с зашкаливающей обеспеченностью. Об этом многие жители Хельсинки даже не подозревали. И ничего удивительного. Остров был эксклюзивным и в плане расположения, и в плане жилья. Некоторые коттеджи – все эти навесы, подъездные дороги к домам и окна в несколько уровней – выглядели похожими на аэропорты, обнесенные высокими заборами с ярко-красными и кислотно-желтыми предупреждающими табличками. Дорога была расчищена, слепило солнце, между домами виднелось море. На западном берегу стояли впившиеся серыми тупыми зубами в небо высотки Эспоо, на востоке за проливом виднелся остров Сеурасаари. Долгие морозы и снегопады сковали море. Двигающиеся черные точки были лыжниками, радостными от хорошей погоды и хода.
Нужный мне дом находился в западной части Каскисаари. Этот второй с конца улицы дом был одним из самых старых на острове, скорей всего, еще 1930-х годов. Судя по расположению, первый житель ценил спокойствие: в те времена на остров можно было попасть только на лодках. По обе стороны каменной лестницы гостя приветствовали каменные львы, здание было массивное, его балконы выходили на все четыре стороны. Особенно стильным здание назвать было нельзя, но оно находилось несколько в стороне от других, потому что стояло посреди большого участка в окружении густого ельника. Сложно было догадаться, если смотреть на дом с дороги, что за ним открывается удивительный вид на море.
Калитка и ворота были закрыты. Дверной звонок, зарешеченный рот динамика, выпуклый глаз камеры наблюдения – все говорило о том, что здесь не ждут непрошеных гостей. Я уже поднес палец к металлической кнопке звонка, как в кармане завибрировал телефон.
Мне пришлось отойти от ворот, потому что Сусанна Салмела начала говорить еще до того, как я закончил традиционное «алло». Сульфат, натрий, ртуть, свинец, цинк, марганец, щелочь… Тысячекратное превышение норм. Вода опасна для питья. Она спросила, откуда вода, и если вода была из источника в родовом имении, то в этом случае неподалеку находится либо дающая утечку атомная станция, либо я не рассказал ей всей правды. Я признал, что некоторые факты были мною опущены. Салмела помолчала, а потом спросила про мой электронный адрес, куда она направила письмо с результатами проведенного анализа.
Телефон издал сигнал сразу, как только мы закончили разговор, – пришла почта. Позвонил в дверь, открыл сообщение и скоро услышал знакомый по телепередачам голос, интересующийся, по какому делу я беспокою.
– Сулфаты – сорок два миллиграмма на литр, натрий – двадцать миллиграммов на литр, ртуть, марганец, свинец, цинк…
– Кто вы?
– Янне Вуори, газета «Хельсингин Пяйвя».
Пауза.
– Что вам нужно?
– Рассказать о том, что я знаю.
Динамик хрустнул – связь отключилась. Отошел на пару шагов. Посмотрел на дом: в окнах не было видно движения, двери оставались запертыми. Позвонил в дверь повторно. Ответа не последовало. Двери также были на замке. Остров, дом и я были окружены снегом и тишиной. Пока я размышлял, что делать дальше, динамик хрустнул – на этот раз он включился.
– Алло, вы еще там?
Поспешил к динамику. Ответил на вопрос.
– Я должен был уточнить один момент. Пожалуйста, входите.
Широкая открытая улыбка освещала лицо Матти Мали изнутри и снаружи и находилась в полном противоречии с его обликом. Его левый глаз был лилово-черным, от левого глаза через весь лоб шла воспалившаяся рана, левая рука была подвязана, из-за чего ворот рубашки задирался почти до уха. Мали был не хлипкого телосложения. В клетчатых тапках он походил больше на заядлого игрока в лото, нежели на генерального собственника горной компании, хоть и бывшего. Общее впечатление усугублялось коричневыми вельветовыми штанами, темно-синим пиджаком с оттянутыми карманами и сединой сильно вьющихся волос. Признаться, я несколько опешил и на секунду даже засомневался в собственных умозаключениях, и, наверное, он заметил это.
– Имя я сразу узнал. Приходилось читать статьи. Предлагаю пройти в гостиную.
Оставил куртку и обувь в прихожей и пошел за хозяином. Несмотря на свои болезни и полученные травмы, он двигался весьма проворно. Как и ожидалось.
Спустились на две ступеньки в гостиную, откуда открылся вид на море, сверкавшее ледяной белизной во все окна.
Сели в кресла около журнального столика. Они стояли немного наискось по отношению к остальной комнате, зато с его кресла было видно море и телевизор за мной, а с моего кресла – море и дверь на террасу за спиной Мали. На столике стояли две чашки и кофейник.
– Кофе будете?
– Не откажусь.
Мали налил и придвинул чашку ко мне. Судя по необычным узорам, чашки были из раритетного сервиза. Я достал бумаги. Он посмотрел на меня и ни произнес ни слова, пока я проверял, все ли на месте.
– Сахар? Молоко?
– Откажусь.
– Я тоже предпочитаю черный. Считаю, что так правильней.
Я взглянул на него.
– У меня здесь некоторые документы. Из них следует, что…
– У тебя есть семья?
В кресле сидел пожилой мужчина, его глаза светились любопытством.
– Да, – сказал я. – Точнее, нет.
Матти усмехнулся в ответ, и опять его лицо стало скорей печальным, чем радостным.
– У меня есть дочь, – дополнил я.
– У меня нет детей. У меня была жена. А теперь я один. Сиделка приходит по утрам. Это тайна.
– Что – тайна?
– Вот это, – Мали кивнул перед собой. – Это тайна уже какое-то время, что я не участвую в деятельности концерна.
– Я понял это сегодня.
Казалось, Мали не интересовало, понял я что-либо или нет. Он смотрел на море, закинув левую ногу на правую. Затем взял кофе и подул на него, срезав пар о край чашки.
Взял из стопки один документ и придвинул его к Мали. Он бросил на него быстрый взгляд, потянул кофе, поставил чашку на стол, достал из кармана очки и взял бумагу. И начал читать.
Взял из стопки один документ и придвинул его к Мали. Он бросил на него быстрый взгляд, потянул кофе, поставил чашку на стол, достал из кармана очки и взял бумагу. И начал читать.
Кому: Матти Мали ([email protected])
От кого: Ханну Валтонен ([email protected])
Копия: Гиорги Себрински ([email protected]),
Киммо Кармио ([email protected]),
Алан Стилсон ([email protected])
Тема: Ваше предложение
Добрый день!
Сегодня мы провели совещание по обсуждению Вашего предложения, итогом которого стал отрицательный ответ. Мы не принимаем предложения ни в каком его виде – ни сейчас, ни в будущем.
С ув.,
Ханну Валтонен
Ханну Валтонен
Директор по развитию / Director of Research and Development
Тел: +358 46 8739 223
[email protected]
Finn Mining – Commitment and Excellence in the Arctic
Мали прочитал бумагу, снял очки и убрал их обратно в карман. Он посмотрел на море.
– Начало конца. Каждому свое.
Тон голоса был нейтральным, словно Мали говорил о чем-то, не имеющем к нему никакого отношения. Его взгляд вернулся ко мне.
– Я рад, что мой отец не видит всего этого. Компания была его любимым детищем, куда более любимым, чем для меня. Но я сделал то, что, по моему разумению, сделал бы и он. Все, каким бы отвратительным мне это ни казалось. Вы знаете, что означает этот документ?
– Знаю, – ответил я и взял в руку еще несколько листков. – Точнее, я уверен, что знаю. Вот, у меня есть еще несколько документов, в них содержится вся история. Но до этого я должен сказать…
– Сказать что?
Я посмотрел на синяки и раны Мали.
– Падение оказалось к месту.
Его лицо ничего не выражало.
– Когда я прочитал все это и осознал всю ситуацию, я сделал всего один звонок и получил ответ на вопрос. Никто не видел нападения. Имеется лишь ваше заявление. Расчет просто идеальный.
Матти помолчал, улыбнулся, а когда улыбка растаяла, он повернулся ко мне чуть больше.
– Вы заметили, – произнес он в задумчивости – уличные ступеньки очень скользкие. Я человек дела. Возможности нужно использовать. Требовалось всего немного времени.
– Времени на что? Время закончилось, и за этим я и пришел.
Мали поднял правую руку. Я умолк.
– Может, хотите сладкого, прежде чем перейдем непосредственно к делу? Я возьму. Есть бельгийский шоколад и швейцарский.
– Спасибо, однако…
– Смею заверить, – сказал он, – что оба хороши. В бельгийском есть немного ганаша. Швейцарский темнее. Секундочку.
Мали поднялся и прошел за стену. Было слышно, как стукнули дверки шкафа, как раздался звон стекла. Он вернулся с двумя хрустальными вазами. Поставив их на столик, он сел обратно в кресло, взял конфету и начал шелестеть оберткой.
– Вы не против, если я буду дополнять или исправлять, если вам случится ошибиться?
Фраза стала для меня полной неожиданностью. Я предполагал, что мне придется угрожать, шантажировать информацией, а тут все оказалось иначе. Я смотрел на него. Он смотрел на меня и жевал трюфель. Я увидел его в свете зимнего дня и лампы для чтения и вдруг понял: Альцгеймер. Деменция. Что-то из этого рода.
– Если предполагаете, – сказал Матти Мали, – что встретились со старым придурком, не понимающим, кто вы и что вы, страдающим от расстройства памяти, то можете такое сразу забыть.
– Ладно.
– Вам сколько лет?
– Тридцать.
– Далеко не мальчишка. В этом возрасте уже раскаиваются в содеянном.
– Согласен.
– Хорошо. У каждого должны быть вещи, заслуживающие раскаяния, ибо в этом наше спасение. Порой кажется, что это все, что мы имеем, что нас ведет вперед. Может, шоколаду?
Покачал головой. Матти взял еще одну конфету и посмотрел на улицу. Я тоже посмотрел. За окном опять шел снег. Синее небо исчезло.
– Полагаю, твой отец гордится тобой, – сказал Мали, повернувшись ко мне.
– Да, он говорит, что это так.
Мали посасывал конфету в раздумьях. Потом он втянул в себя воздух и произнес: «Пожалуйста».
Я положил перед собой документы, взял сверху все недавние распечатки и повернул их к Мали. Он даже не взглянул на них, а смотрел на меня не отрываясь.
– Себрински, Кармио, Стилсон и Валтонен имели в совместном владении инвестиционный фонд «Норт Венчур Финланд». Несколько лет назад, когда «Финн Майнинг» начала испытывать финансовые затруднения, вызванные открытием рудника в Суомалахти, их фонд пришел на помощь. Фактически вы были вынуждены пойти навстречу требованиям по реструктуризации собственности. Фонд получил право полного контроля за деятельностью компании, причем не обладая контрольным пакетом акций. Это вводило в заблуждение, кстати, как и то, что собственность в «Норт Венчур» была распределена по четырем инвестфондам, в свою очередь, находившимся в собственности коммандитных обществ, в которых вкладчиками являются, точнее являлись, вышеупомянутые господа.
Возникла пауза. Я взял другой документ и положил его перед Мали. Тот взглянул на него, взял чашку и посмотрел в окно. Снегопад усиливался.
– «Норт Венчур» начал управлять компанией «Финн Майнинг», хотя вас считали президентом.
Мали посмотрел на меня. Во взгляде не было злобы или обиды, было иное. Я понял, о чем он.
– Точнее, считали до определенного времени. У меня есть запись заседания совета директоров, на котором вы не присутствовали. Из нее ясно, что четверка руководителей принимала все решения по руднику в Суомалахти. Последствия одного из них мы будем ощущать еще многие десятилетия спустя. К этому я еще вернусь.
– До сих пор все было по высшему разряду, – вдруг оживился Мали. – А знаете, что я вижу?
– Нет. Не знаю.
– Счастье, – продолжил он. – У тебя счастливая жизнь, ты управляешь счастьем, у тебя есть все, что только пожелаешь. Думаю, что ты не понимаешь, о чем я. Думаю, что ты не понимаешь этого вовсе. Ну, да не страшно. В этом смысле ты не составляешь исключения. Предполагаю, что у тебя есть страх за свое рабочее место, возможно, у тебя проблемы дома, ты думаешь, что другие живут лучше, счастливее. Но могу пообещать одно: если тебе когда-нибудь придется вспоминать именно эти моменты, ты будешь считать их лучшими в своей жизни. И тогда единственной твоей надеждой – на тот момент в этом не будет никакого смысла – останется подумать, что ах, если бы я в свое время понял, что был настолько счастлив, насколько это вообще в этой жизни возможно.
Я посмотрел на Мали и вновь подумал о вероятности деменции. Его улыбка была теплой, а голос мягким, как сгущающийся за окном снег и пейзаж, написанный им на улице.
– Ты мне не веришь. Поверишь позже. В конце жизни все начинают верить. Каждый верит в бога, и нет такого атеиста, что на смертном одре будет утверждать, что вот она – жизнь – закончилась на этом. А все остальное – пустая болтовня.
– Предлагаю вернуться к делу…
– Ты веришь в Бога?
– Нет.
– Поди, думаешь, что человек вознесся на вершину эволюционной цепочки, является ее конечным творением, величайшей силой во Вселенной и ее первопричиной?
– Нет, не думаю.
– Такое создается впечатление.
– А вы верите в Бога?
– Можно перейти на «ты».
– Ты веришь в Бога?
– Разумеется. Каждый разумный человек верит в Бога.
Я взглянул на него. Мали взял конфету, вывернул ее из обертки и положил в рот.
– Ладно, – сказал я и взял очередной документ. – Вот подборка событий за весь период. Тут самое основное.
Читая, я вел пальцем по строкам.
– Сначала «Норт Венчур» захватывает «Финн Майнинг». Затем четыре члена правления фонда замечают, что сделать шахту рентабельной не получается никакими ухищрениями. Уточню: законными способами. Так что принимается решение, позволяющее облегчить расходную часть злополучного рудника. Говоря человеческим языком, все дерьмо начинает сбрасываться прямо в природу. Какое-то время этот процесс идет, а потом умирает Киммо Кармио. Затем Стилсон и так далее. И единственным оставшимся в живых оказываетесь… оказываешься ты. Мы ведь по-прежнему на «ты»?
– Да.
– Ты остаешься единственным.
– И? – Мали поднял вопросительно брови.
– И ты хочешь вернуть предприятие.
– Правда?
– Правда.
– А что, если не хочу?
За окном легкий снег летел по косой, как будто там вытряхивали небесную подушку.
– Все доказательства тут на столе. В телефоне – результаты анализа проб воды из Суомалахти. Все указывает…
– Ты всегда хотел стать журналистом? Ты всегда знал, что эта работа именно для тебя, работа, которой ты хочешь заниматься?
Я немного двинулся в кресле.
– Мне было тогда восемнадцать или девятнадцать, – начал я. – Помню, как, читая одну статью, вдруг подумал, что ее автор проделал огромное количество невидимой глазу работы, прежде чем ее написать. Я начал думать о том, где и как такую информацию ищут: ездишь, встречаешься, общаешься, читаешь, сводишь концы воедино, а потом пишешь – и это есть самое главное в этом деле. Рождение чего-то нового. И тогда я решил, что эта работа по мне.