Он ехал так, как если бы возвращался домой. Точнее, не домой – здесь не мог жить ни один сантехник – а как если бы он ехал по срочному вызову по адресу, где у жильцов потек кран или засорилась канализация.
Дом стоял в самом конце переулка, на скале. Перед выездом он посмотрел в Интернете, как дом вписан в окружающий ландшафт, так что знал, что этот довольно новый дом выглядит как укрепленная крепость, вознесшаяся над соседними домами. Он проехал сотню метров и припарковался у края тротуара.
Буржуазия спит спокойно.
Где это было? То ли в песне, то ли в пьесе, навеянной чем-то русским? Ладно, фраза удачно отражала атмосферу раннего утра района Западная Пакила. Стояла такая тишина, что ему были слышны нюансы собственного дыхания.
Он не мог оставаться в машине, здесь такая могла привлечь к себе внимание.
Он вспомнил расположение зеленой зоны, вспомнил, где по ней проходила беговая дорожка. Поехал дальше до перекрестка и не увидел там знакомой с молодости забегаловки.
Парковка находилась напротив кладбища. Других машин не было. Он достал фотографию из кармана и изучал ее пару минут: теперь он узнал бы человека на ней, где бы того ни увидел – под любым углом.
Времени – шесть. Он вышел из машины. Новые кроссовки беззвучно встали в снег. Он поднялся на горку и без труда нашел беговую дорожку. Из информации, взятой из страницы мужчины в «Фейсбуке», Эмиль знал, что тот бегает по парку против часовой стрелки. Побежал. Он вообще любил долгие пробежки, в них главное, чтобы ноги нашли свой ритм.
Дорожка шла вниз, немного в сторону и затем прямо. Дальше начинался длинный петляющий подъем – все, как Эмиль любил. Такие места как нельзя лучше подходят для дела: видимость метров двадцать в обе стороны, вокруг только лес, скалы и ни души. И собачников в такое время здесь не встретишь, разве что страстных бегунов.
Сквозь зимние ели и березняк Эмиль заметил фигуру. Посмотрел на часы. Первый километр за пять минут. Когда мужчина выбежал на один с ним отрезок, Эмиль тут же узнал его: пятьдесят лет, сто восемьдесят пять сантиметров, тяжелый подбородок, острый нос, голубые глаза, которые он только что видел на снимке.
Эмиль осмотрелся – никого. Он сбавил темп, перенес вес на подушечки стоп и расслабил руки.
Мужчина бежал неторопливо, было видно, что не впервые по этому маршруту. Они сближались. Эмиль услышал дыхание мужчины и свое, уже нашедшее нужный ритм.
Когда между ними оставалась всего пара метров, Эмиль сконцентрировал всю свою силу, чтобы сделать всего одно движение: шагнул в сторону, перенес тяжесть навстречу объекту и поднял руку в момент, когда крепкий, уверенный шаг бегущего перешел в стадию толчка.
Он сделал захват. Встретились две противонаправленные силы.
Вес тела Эмиля, сила его руки и пальцев сошлись в одном мгновенном движении. Обе ноги мужчины взлетели в воздух. Послышался хруст. Шея сломалась. Тело свалилось на землю, словно пустой мешок.
Эмиль продолжил бег.
15Спать не хотелось. Не хотелось и не получалось. Кошмары сделали сон таким же утомительным, как и бодрствование. Да и не терпелось: сын открыл новую дверь – так он воспринимал встречу с ним. Дверь, что была закрыта тридцать лет, приоткрылась, и свет по ту сторону принес тепло и беспокойство. Как быть дальше? Он должен был признаться себе, что раньше никогда не оказывался в подобных ситуациях, так как много лет назад решил, что не будет привязываться ни к кому и ни к чему. На долгие годы его ближним кругом стали те, чье убийство он планировал, и если это не одиночество, то что это?
Встреча с сыном озвучила в нем то, о чем он тайно – в тайне даже от себя самого – мечтал. Шанс.
Сначала он глубоко и основательно ненавидел себя. Затем со временем придал случившемуся куда более удобоваримые рамки: они поступили так, как могли и в соответствии со своими представлениями молодости, и он совершил то, что должен был совершить. Он стремился к тому же, к чему и все остальные: стремился выжить.
Он сидел на кухне и смотрел в окно. Сколь мало требуется для рождения дня, сколь неизбежен факт рождения света и наступления нового утра! Деревья выступают из тьмы, обрастают вдруг новыми ветвями, начинают расти ввысь и в стороны. Сначала у деревьев ты видишь только самые толстые ветви, похожие на воздетые к небу руки, затем возникают те, что тоньше, пока, наконец, даже самая нежная верхушка явственно не прорисовывается на фоне бледной ткани утра.
Сколько еще раз ему отведено вот так вот наблюдать за рождением нового утра? Имеет ли это значение? Ведь все зависит от того, как ты принимаешь даруемые тебе дни, какое наполнение им даешь.
Он сидел за столом и пил кофе с бутербродом. С библиотекой произошло то же самое, что и с деревьями, ее окружающими: понемногу ее раздевали и одевали. Сначала мрак был приподнят над нею, затем она приобрела свои формы с углами и выступами, наполнившись светом, став легкой и объемной.
Кто знает, такое может произойти и с ним. Кстати, эта мысль показалась ему сначала смелой, слишком смелой. Невозможной. Но, поселившись и пустив ростки, мысль уже не отпускала, как они обычно и поступают с нами. Что будет, если в его жизни появится хоть немного света, как сегодня, и пелена спадет?
Он вернулся в Хельсинки и встретился с сыном. Быть может, в этом сокрыто обещание новой жизни? Ему стоит оставить свою работу и найти что-то другое? Он не знал, что именно. А потом понял.
16Элла и Паулина пришли на кухню одновременно. Я собрал документы в стопку, чтобы мы могли уместиться за столом. Наша семья из трех человек – еще некоторое время назад такая счастливая. Паулина сразу же увидела здоровенный отек у меня на лице и синеву под глазом. Конечно, она заметила и то, что ночь я провел на кухне, и предполагала, что на то были веские причины. Она приготовила себе и Элле завтрак. Я вызвался сварить кофе. Мы сидели за столом и ели. Листая страницы утренней газеты, Паулина сказала, что сама отведет Эллу в сад, а я мог бы забрать ее оттуда. Элла болтала о своем. Мы реагировали, восхищались ее забинтованной ручкой – Элла то и дело ее показывала. Я думал о том, ощущает ли Элла напряжение в отношениях отца и матери. Она управилась с едой, мы отпустили ее поиграть. Как только Элла ушла, Паулина посмотрела на меня со своей стороны стола.
– Что это?
– Ходил за посылкой, – ответил я, кивнув в направлении стопки бумаг, которая, казалось, выросла на глазах.
Паулина даже не посмотрела на них.
– Я говорю про твой вид.
Потрогал больное лицо.
– Даже не знаю, как сказать.
– Вероятно, это связано с тем, что ты сейчас расследуешь?
Мне не хотелось продолжать разговор. Случившееся вдруг предстало неправильным, ну если и не неправильным, то таким, чего, наверное, не должно было случиться.
– Виделся вчера с отцом.
Паулина выпустила страницу из рук: экономический раздел сделал передо мной красивый реверанс.
– Что прости?
– Столкнулись в продуктовом. Зашли выпить пива.
– Ты и твой отец?
– Именно.
– Тот, что оставил вас, когда тебе не было и двух лет?
– Точнее, не было и года.
– Ладно, пусть так. Так о чем…
– Посидели в баре. Он выходит на пенсию и возвращается в Хельсинки. Жил в Берлине. Выглядит так же, как и на всех фотографиях, только немного состарившимся и – больше морщин.
– А ты спросил, почему…
– Почему ушел, почему вернулся? Спросил. На первый вопрос он не ответил, на второй – да. Он сказал, что вернулся потому, что мне теперь тридцать.
– Как это…
– Ему было столько же, когда он оста… уехал из Хельсинки.
Паулина хотела было что-то сказать, но повернулась и встала из-за стола. Отнесла чашку в мойку, затем сделала то же самое с тарелкой и стаканом Эллы и вытерла стол.
На часах – девять утра. Паулина и Элла ушли. Я посмотрел на вновь разложенные на столе бумаги. Вот еще одна пачка. Из разряда «разное»: рваные блокноты, несколько конвертов. Взял один. Внутри был компакт-диск, на вкладыше запись фломастером ФМ/СОВЕТ/ДАТА? Больше ничего. Сходил за проигрывателем, подсоединил его к компьютеру. Несколько щелчков мышью. Начало не предвещало ничего интересного: бесконечная тишина. Потом разобрал звуки шагов, разговоры, в помещении появились люди – выдвигаются и придвигаются стулья, звуки имеют разную силу, а значит микрофон находился где-то в стороне. Стук ложечек о кофейные чашки похож на церковные колокола.
МУЖЧИНА 1: …если нет нормального кофе, обойдемся без него.
МУЖЧИНА 2: Есть чай.
МУЖЧИНА 1: Я не пью чай.
МУЖЧИНА 2: Выпей воды из-под крана.
МУЖЧИНА 1: Твою же мать!
МУЖЧИНА 3: Испе-е-ей чистой водицы-ы-ы.
МУЖЧИНА 1: Сука, иди ты…
МУЖЧИНА 3: Перейдем к делу… Если все обстоит так, как ты рассказал, насколько ситуация серьезна?
МУЖЧИНА 1: Насколько серьезна? Да пипец как серьезна. У нас всего несколько месяцев. Максимум.
МУЖЧИНА 1: …если нет нормального кофе, обойдемся без него.
МУЖЧИНА 2: Есть чай.
МУЖЧИНА 1: Я не пью чай.
МУЖЧИНА 2: Выпей воды из-под крана.
МУЖЧИНА 1: Твою же мать!
МУЖЧИНА 3: Испе-е-ей чистой водицы-ы-ы.
МУЖЧИНА 1: Сука, иди ты…
МУЖЧИНА 3: Перейдем к делу… Если все обстоит так, как ты рассказал, насколько ситуация серьезна?
МУЖЧИНА 1: Насколько серьезна? Да пипец как серьезна. У нас всего несколько месяцев. Максимум.
МУЖЧИНА 4: И за это время… За это время мы попросту не успеем организовать никакого дополнительного финансирования так, чтобы не привлечь ненужного внимания.
МУЖЧИНА 2: О каком ненужном внимании ты говоришь? Разве не достаточно ненужного внимания уже от того, что мы просто сообщаем о наличии у нас такой проблемы?
МУЖЧИНА 1: Метод не работает должным образом. Точнее, он работает в теории, но не в Суомалахти.
У нас там и сульфиды, и ртуть, и свинец, и черт-те что, но только не никель, а его по идее мы должны добывать. Хранилища заполнены этим дерьмом, и если выглянуть на улицу, то особо улыбаться не приходится: то дождь, то снег как из дырки в небесах, и конца-края этому дерьму не видно.
Вы, мать вашу, только подумайте, какими дураками мы себя выставим, если признаемся публично, что не сумели спрогнозировать, что в Финляндии могут пойти снег и дождь. Нас журналюги загрызут до смерти.
МУЖЧИНА 2: Они сначала поднимают на щит, а потом втаптывают в грязь. Это все равно, что дать им ружье и попросить прицелиться в лоб.
МУЖЧИНА 1: Думаю, что относительно журналистов и методов их работы, мы все одного мнения. Возвращаясь…
МУЖЧИНА 4: У государства просить больше нельзя.
МУЖЧИНА 2: Почему же?
МУЖЧИНА 4: Нам тогда придется рассказать, как тут обстоят дела.
МУЖЧИНА 2: Так ведь и раньше не особо убедительно выглядело.
МУЖЧИНА 1: Нынче времена не те. Все любят гонца с доброй вестью, пускай даже если эта весть высосана из пальца. Мы должны были спасти всю, на хрен, Лапландию, а теперь у нас радиоактивные осадки, как после ядерного взрыва.
МУЖЧИНА 2: Атомная бомба действительно могла бы все решить.
МУЖЧИНА 3: Мне совершенно ясно, что используемый метод слишком накладен.
МУЖЧИНА 4: Я не специалист в технической стороне дела, но знаю, что переход на другой метод переработки потребует годы и таких инвестиций, каких у нас попросту нет. С экономической точки зрения, предлагаю придерживаться того, чем мы занимаемся, и следующие два-три года поискать выход из ситуации.
МУЖЧИНА 2: Два-три года!
МУЖЧИНА 4: Кто знает, все может случиться и быстрее, но вдруг к тому времени в Европе разразится война, никеля потребуется столько, сколько мы в состоянии производить, и цену мы сможем диктовать уже сами. Для нас начнутся тучные года, сегодняшняя же ситуация совершенно неприемлема. Это факт, который нам следует признать.
МУЖЧИНА 2: Есть ли хоть кто-то, кто этого не признает?
МУЖЧИНА 1: Смена курса – это не выход и не вариант. Черт подери, позволить информации утечь мы тоже не можем. Однако…
МУЖЧИНА 2: Слушаю.
МУЖЧИНА 3: Слушаю.
МУЖЧИНА 4: Я тоже.
МУЖЧИНА 1: Есть не слишком затратный вариант. Поддерживать способ добычи в его нынешнем виде стало слишком дорогим удовольствием, а значит, мы могли бы испытать другую тактику. Сколько мы можем отщипнуть от расходов на переработку, чтобы процесс, так сказать, работал? Сколько в процентах?
МУЖЧИНА 4: По грубым оценкам пятнадцать-двадцать процентов.
МУЖЧИНА 2: Это много, это уже не «отщипнуть», а «отрезать». Это требует…
МУЖЧИНА 1: Определенных мероприятий.
(тишина)
МУЖЧИНА 3: Поддерживаю.
МУЖЧИНА 1: Спасибо.
МУЖЧИНА 2: Если я правильно понимаю…
МУЖЧИНА 1: Мы просто воспользуемся географическим расположением рудника. Сделаем так, что вышеупомянутые пятнадцать-двадцать процентов просто исчезнут из статьи расходов, и мы опять станем прибыльно работающей компанией.
Все скажут спасибо, и никто ничего не заметит.
МУЖЧИНА 2: Мы этого никогда не обсуждали, такого решения никогда не было вынесено и мы не обладаем никакой информацией о данном совещании и этой дискуссии.
МУЖЧИНА 1, МУЖЧИНА 3, МУЖЧИНА 4: Разумеется, нет.
Запись окончилась. Я заметил, что стою посреди кухни. Уселся перед компьютером. Настало время поворошить в муравейнике.
Часть II. Свинец
БЛОГ
Янне Вуори, «Хельсингин Пяйвя»
[email protected]
Twitter: @vuorijannehp
Что можно копать, о чем можно рассказать?
Не все то золото, что блестит: горная промышленность не обязательно сулит Финляндии спасение.
Как известно читателям нашего блога, он носит сугубо неофициальный характер, и это подразумевает наряду с размышлениями открытое высказывание мнений и аргументов, что отличает его от сводки новостей. Иными словами, здесь есть свобода слова.
В Финляндии на сегодня разрабатывается порядка пятидесяти рудников. На рассмотрении находится огромное количество новых заявок, а повсеместно раздаваемые структурами, защищающими свои интересы, обещания касательно разработки природных ресурсов и обеспечения занятости местного населения приобретают год от года все большие масштабы. И такое происходит, несмотря на то, что мир вокруг и земля под ногами более не могут терпеть подобных обещаний. Частично энтузиазм понятен: экономика страны на спаде, нового чуда «Нокиа» вряд ли можно ожидать, население стекается на юг Финляндии. Все проекты, связанные с открытием новых шахт и рудников, упирают именно на это. Есть мнение, что они принесут стране процветание и по причине своего географического положения работу в терзаемые жесточайшей безработицей регионы. Но насколько мы можем верить подобным спасителям?
Действительность куда менее прекрасна. Не секрет, что в Финляндии руды бедные, основная часть имеющихся рудников убыточна, причем чаще всего они находятся в иностранной собственности, что, конечно, отражается на конечной пользе, которую они приносят экономике Финляндии. Большая часть реализуемых проектов такова, что их эффект можно оценить как отрицательный. Это объясняется крупными начальными инвестициями и последующим воздействием на окружающую среду: вокруг рудников возводится инфраструктура – дороги, линии электропередач, железная дорога и прочее, – все это за счет средств налогоплательщиков, при том что возможная прибыль оказывается на счетах международных корпораций, как правило, в офшорах. Если уже это не звучит достаточно пугающе, то добавим, что, каким бы ни было разрабатываемое месторождение, само его наличие по своей сути является нагрузкой на природу. Всегда и всякий раз.
Насколько серьезна эта нагрузка? В каждом конкретном случае она определяется по-своему. Эксплуатация рудника загрязняет окружающую среду в большей или меньшей степени. В основном в большей. Это факт. Как и то, что закрытие добычи обходится дорого, а оплачиваем это опять-таки мы, налогоплательщики, но никак не горнодобывающая компания. Да и, кстати, улучшение ситуации с занятостью тоже весьма сомнительно: пятьдесят объектов по добыче полезных ископаемых и минералов в Финляндии обеспечивают работой едва ли пару тысяч человек по всей стране. Это столько же, сколько работает в магазине «Стокманн» в Хельсинки. Если бы политики действительно были заинтересованы в трудоустройстве населения, они обратили бы взгляды туда, где уже сейчас могли бы быть созданы новые рабочие места, но речь идет о политике, то есть о том, что кажется хорошим и мудрым, не являясь таковым по умолчанию. Разумеется, появление даже одного рабочего места в отдаленном регионе – это победа, но если стоимость его создания исчисляется миллионами, а потом еще и накладные сверху, то это не выглядит как разумные инвестиции.
Все вышесказанное вызывает все больше вопросов относительно общей привлекательности горнодобывающей отрасли в нашей стране. Зададимся вопросом: отчего же в стране, подобной Финляндии, с еще относительно чистой природой, нужно не мытьем, так катаньем заниматься ее загрязнением и не получать взамен ничего? Можно предположить, что если в будущем и возникнет недостаток чего-либо, то уж ни в коем случае ни золота, ни хрома, ни никеля, ни в особенности отходов производства. Будет ощущаться дефицит в незагрязненной почве, воде и воздухе. Все говорит о том, что это случится уже в ближайшие десятилетия.
В мире полно отходов и изувеченных уголков некогда девственной природы. Новейшие прогнозы говорят, что скоро на нашей планете появятся регионы, где и дышать-то будет небезопасно для здоровья. В такой ситуации стране, где предостаточно чистой воды и территорий, на которых сульфиды еще не портят никому жизнь и «хвосты» отстойников не уничтожили рек и озер, есть что дать нам всем. Поэтому о горнодобывающей отрасли нужно говорить вслух.