Настя положила свою ладонь ему на руку. Она была холодной как сухой лед.
— Наверное, надо завезти твоему деду лекарство? — спросила она. — Тогда поехали.
* * *Жека припарковался у арки, через которую можно было попасть в колодец внутреннего двора.
— Подождешь? Я скоро. Смотри, — он указал на здание на другой стороне проспекта. — В этом доме была «Республика ШКИД». Настоящая. Тебе что больше нравилось — книга или фильм?
Неловкость между ними ушла, напряжение опало как пена в бокале отстоявшегося пива, и всю дорогу они разговаривали о чем-то.
— Фильм, — ответила Настя.
— «Бабка, штаны давай! В город опаздываем!» — вспомнил Жека.
— «Громоносцев, завтракать будешь в ужин» — это про меня. Умираю от голода.
— Сейчас зарулим в одно местечко неподалеку. С хорошей кухней. Только закончу со всем этим… Десять минут, пожалуйста, подожди. Не умирай пока от голода и холода.
В подъезде он притормозил и, наверное, в сотый раз за день набрал номер Аббаса. Все то же — абонент вне зоны действия сети.
Открыв своим ключом дверь в коммуналку на три семьи, Жека почти наощупь прошел по коридору, где, как он помнил, всегда была перегоревшая лампочка. Завернул в комнату, где стоял тяжелый микс запахов гаснущего человека и женского парфюма. Дед — тот скелет, что от него остался — лежал на кровати, отвернувшись лицом к стене. Спал. Из кресла у окна навстречу Жеке поднялась фигура.
— Женя?
— Да, Лена, я.
Жека подошел к молоденькой студентке-медичке, чья смена была сегодня. Они поздоровались.
— Как дед? — спросил Жека.
Лена, на столике рядом с которой лежал «планшет», виновато взглянула на Жеку.
— Не очень хорошо, — ответила она.
— Понятно, — кивнул Жека. — Откуда будет хорошо, если метастазы по всему телу… Возьми, — он протянул Лене чеки героина, который достал из носка еще на лестничной клетке. — Коли по необходимости, да чего я тебя учу, сама знаешь… Вот деньги за предыдущие смены.
— Спасибо.
— Тебе спасибо… А эти деньги передашь… Кто тебя сменяет? Аня? Вот ей и отдашь.
— Света жаловалась, когда я ее сменяла, что Станислав Ильич ее… Мне неудобно говорить… За задницу схватил…
— Скажи, чтобы в следующий раз одевалась на дежурство нормально, а не как медсестра из порнухи. Я тут как-то приехал… Мама дорогая! Юбки считай, что нет, декольте охренительное. У меня у самого встал… Хотя, может, это у нее такой метод — пробуждать тягу к жизни у больных. Вот и сработало.
Они с Леной засмеялись. Жека прислушался к тихим битам из встроенных колонок «планшета». Удивился:
— Ты это слушаешь?
— Станиславу Ильичу нравится. Он говорит, что это актуальная музыка.
Жека помолчал, улавливая слова.
— «Кусок железа не остыл. Куй его своим молотом, покуда хватит сил, покуда хватит веры в то, что уже сделано», — повторил он за голосом с записи. — «И никакой пощады. Плевав, плюю на падаль. Плюю на тех, кто сверху управляет этим стадом». Блин, для моего деда это актуально? Серьезно?
— Ну, это Кажэ Обойма, а Станислав Ильич больше любит «Касту».
— Какая обойма? — переспросил Жека. — Может, дед сам будет читать… — он порылся в памяти. — Трехмерные рифмы или что-то типа того? Свозить его на хип-хоп караоке?
Лена улыбнулась.
— Женя, а какая тебе разница, что его развлекает?
Жека внимательно посмотрел на сиделку, кивнул.
— Я поехал, — сказал он. — Если что, звони.
Уходя, он зарулил в туалет и, увидев на кухне соседок деда, зашел поздороваться. Евдокия Дементьевна, бодрая прокуренная старуха с выцветшими глазами, но хорошими — и своими — зубами, помешивала в стоявшей над включенной конфоркой кастрюле. Во рту у нее дымилась тонкая сигарета. Рядом на кухонном столе готовила салат «тетя Оля», как Жека называл ее с детства — бездетная разведенка лет тридцати трех. С ней, вроде бы, что-то там мутил внук Евдокии Дементьевны, время от времени заезжавший к бабке — тусклый тип с угловатым лицом.
— Жека, привет! — сказала старуха. — Как жизнь молодая?
— Здравствуйте, Евдокия Дементьевна. Понемножку.
— Не женился еще?
— Не-а, теть-Оль. Что-то никто не берет в мужья.
— Балабол потому что!
— Да, наверное.
— Рассольник будешь? — спросила Евдокия Дементьевна.
— Это с вареными огурцами? Буэ-э-э…
— Сейчас в лоб получишь ложкой… Тогда может выпьешь? У меня «Капитан Морган» есть. И «Вана Таллин».
— Да я ж за рулем.
— И когда тебя это останавливало? — поинтересовалась «тетя Оля».
— Да как сбил детсадовскую группу на перекрестке — сразу завязал.
— Парень, такими вещами не шутят, — строго сказала Евдокия Дементьевна. — А то, смотри, договоришься у меня, юморист.
Бывшая библиотекарша методично, словно заполняя формуляр книги, повоспитывала Жеку, затем угостила пирожком с тыквой и отпустила восвояси.
— Спасибо, а можно два?
На улице уже упали сумерки.
Жека подошел к стоявшей возле «опеля» Насте.
— Ну что, ужинать? — посмотрел он на девушку.
— Давай скорее.
— Пойдем, тут пять минут пешком.
Настя принюхалась.
— Эй, от тебя пахнет чем-то вкусным!
— Смалодушничал, — признался Жека. — Пирожком с тыквой угостили. Жареным.
— Ну, Жека, ты предатель.
— Спасибо, значит, этот я тоже могу съесть?
— Э, отдай! — она схватила его за руку, и Жека протянул ей зажатый в промасленную бумажку пирожок.
Шагая рядом, почти касаясь друг друга руками, они шли по Старо-Петергофскому. Навстречу ехали машины с включенными фарами, зажигались вывески.
— Люблю огни ночного города, — сказала Настя.
— Ты не говорила, что работаешь в Ленэнерго, — смеясь, заметил Жека и подумал, что забыл что-то — не то купить, не то взять у деда.
А что — сейчас и не вспомнить.
«Глоток перед битвой» — так назывался бар. Чтобы попасть в него, нужно было нырнуть в исписанную граффити арку, обогнуть трансформаторную будку и, стараясь не поцарапаться, толкнуть дверь, обитую ржавым железом. К удивлению Насти, внутри было просторно, хотя и накурено так, словно никто тут и не слышал о законе, запрещающем курение в общественных местах. Вечер пятницы — полно народу, и не только местных в обтерханных джинсах и куртках, но и менеджеров обоего пола из расположенного рядом бизнес-центра «Циолковский». Все немногие сидячие места заняты, большинство стоит со своими стаканами, что напомнило Насте питейные заведения Стокгольма или диско-бары на Думской. Шумно и, кажется, весело. Из «маршалловских» колонок — смесь обрывков саундтреков к «Snatch» и «RocknRolla» с латиной. Пара-тройка девушек пытается танцевать. Четверо парней рубятся в углу в кикер, судя по эмоциям — у них финал Лиги чемпионов. Двое мужичков в возрасте с рюмками обсуждают, куда поехать на следующих выходных на рыбалку.
— Привет, Жека! — окликнул спутника Насти бармен.
Они пробились к стойке, и Настя поняла, каким профессионалом является здешний бармен. Обслуживая всю толпу в одиночку, он успевал играть в нарды с сидящим возле пивных кранов («хейнекен», «пауланер» и сваренный в Гатчине «гиннесс») крепкого вида мужчиной с моряцкими татуировками на всех открытых частях тела кроме лица.
Моряк кивнул Насте и протянул Жеке руку:
— Держи краба!
Жекина ладонь утонула в здоровенной ладони моряка.
— Как там Ильич?
— Не лучше, — покачал головой Жека.
— Деньгами помочь?
— Спасибо, не надо.
— Хоть бы привел старого сюда разок попрощаться. Днем тут спокойней. В самый раз будет.
— Да надо бы… Ты когда в рейс?
— Через неделю. В Норвегию идем… Присаживайтесь, — моряк уступил место Насте. — Все равно этот тип меня обыграл… Пойду отолью, извините.
— Садись, пока никто не занял, — сказал Жека Насте.
— А ты?
— Постою. Что будешь есть? Не сомневайся, сразу так не подумаешь, но кухня тут достойная, повар из Еревана.
Из-за музыки говорить приходилось громко.
— Давай на твой выбор, — сказала девушка.
— Ты любишь долма? — с акцентом Фрунзика Мкртчяна спросил Жека.
— Нормально, если недолго.
— Недолго, дойти до каннибализма от голода не успеем. Пить будешь?
Настя изучила стоящие на полке бутылки. Вот он — «джеймсон». Как старый знакомый, с которым можно подвиснуть до утра.
— Я тоже возьму сорок «джеймсона», составлю компанию, чтобы тебе не пить одной.
Настя рассмеялась:
— Посмотри вокруг, я не останусь тут пить в одиночестве.
Между Жекой и Настей протиснулся худощавый парень с длинными как у металлиста волосами:
— Извините, пожалуйста… — и бармену. — Два по сто «путинки».
— Вот видишь! — улыбнулась Настя.
Они дождались виски, взяли толстостенные бокалы и пригубили. Сладость, немного горечи и перца на языке — никакого фэйка, настоящий «джеймсон».
— Извините, пожалуйста… — и бармену. — Два по сто «путинки».
— Вот видишь! — улыбнулась Настя.
Они дождались виски, взяли толстостенные бокалы и пригубили. Сладость, немного горечи и перца на языке — никакого фэйка, настоящий «джеймсон».
— Не боишься, что остановят гаишники?
— Да пускай останавливают, — пожал плечами Жека, — хотя лучше, конечно, не надо… У меня в багажнике под запаской лежит комплект финских регистрационных номеров, все как полагается — со значками Евросоюза. Когда у меня есть подозрение, что я буду выпивать, а потом садиться за руль, я меняю свои настоящие номера на финские — и привет, мало кто захочет останавливать финна. Один раз, правда, тормознули. Он мне: «Права и техпаспорт», я ему в ответ набор финских слов, вроде «хауска тутустуа»[23]. Он — громче говорит. Я ему по-английски: «Во сколько у вас начинается завтрак?». Махнул рукой и отпустил.
— Ты, кстати, похож на финна. Выпьем? И где же наша долма?…Будьте добры, повторите.
— Резво взяла старт.
— Конец рабочей недели. Хочу поесть, выпить и потанцевать.
— Потанцевать лучше в другом месте. Сегодня Инфракрасный играет на вечеринке в «Зале Ожидания».
— Что за Инфракрасный? — заинтересовалась Настя.
— Рафик. Знакомый с района. Учились с ним в параллельных классах. В детстве он всем рассказывал, будто бы у него есть фотоаппарат с инфракрасной пленкой. Фотографируешь на него девчонку — а она на фото без одежды.
— Какой бред! — засмеялась Настя.
— Да уж, но все верили. С тех пор у него прозвище Инфракрасный. Он даже оставил его, когда диджеить пошел. Только перевел на английский — Infrared. Играет такой почти дабстеп в стиле лейбла «Hyperdub». Знаешь, что это?
— Ой, не-а.
— Тогда точно идем. Это стоит услышать хоть раз.
— Давай.
— Простите, — обратилась к бармену подошедшая к стойке девушка в длинном ахматовском платье и с дрэдами. — Я тут вчера у вас была, веселилась и потеряла книжку Тургенева «Рудин». Никто не находил, а то она не моя?
Бармен покачал головой:
— «Рудина» не находили. Только «Отцов и детей».
Девушка, бармен, а следом за ними — и Жека с Настей захохотали, а Жека еще прокомментировал:
— Как-то это очень по-питерски — потерять томик Тургенева в баре… О, а вот и наша долма!
Настя подцепила вилкой кусочек долмы, обмакнула в плошку со сметаной и луком и отправила в рот. Пожевала, зажмурилась и сказала:
— Очень вкусно. Только теперь луком изо рта будет пахнуть.
— Собралась с кем-то целоваться?
— Еще не вечер, — сделала неопределенную мину Настя.
Они обменялись долгими красноречивыми взглядами.
Закончив с долмой и взяв по еще одной порции «джеймсона», они уступили свое место у стойки другим страждущим. Утряхивая съеденное и выпитое, присоединились к танцующим под «Song 2», «Rock&Roll Queen» и «Y Control». На импровизированный танцпол между стойкой и столиками у стены набился народ, и там было правильно — тесно, душно и весело.
Позже они вышли на улицу, где изо рта шел пар и после колонок в «Глотке перед битвой» было так тихо, что они слышали свои шаги, возвращаясь к Жекиной «астре».
Жека достал припрятаные под запаской в багажнике номера, показал Насте.
— «WTF 418»? — смеясь, прочитала Настя. — Это то, о чем я думаю? В смысле — «вот зе фак»?
— Не удержался, в Иматре с какого-то «форда» снял, — признался Жека и взял в руки отвертку.
После десяти минут возни с заменой номеров «опеля» на финские, оказались возле «Зала Ожидания». Клуб находился в подвале бывшего Варшавского вокзала, зажатого с трех сторон кирпичными складами, выселенными домами с заколоченными окнами и Музеем железнодорожной техники. Освещавшая индустриальный пейзаж луна делала это место похожим на декорацию к фильму про постапокалипсис. Заасфальтированные темные пустыри оживляли группы молодых людей, направляющихся к клубу. В неверном лунном свете они казались бодряками-зомби из «28 Days Later».
Присев на капот «астры», Жека и Настя с четверть часа прислушивались к тишине и волшебству, изредка перекидываясь отдельными фразами, а затем дошли до «Зала», взяли билеты — и ринулись в бой.
Infrared, днем работавший менеджером по продажам в крупной фирме и старавшийся — в лучших традициях электронных музыкантов — соблюдать анонимность, стоял за пультом в надвинутой на лоб бейсболке и в шейном платке, скрывающем нижнюю часть лица. Его сет по звуку напоминал эхо танцевальной музыки, которое раздается из-за закрытых дверей на танцпол. Ломаный ритм перкуссии. Агрессивные басовые партии, выкручивающие тело и заставляющие его двигаться. Соло — записанные с радиоэфира голоса ангелов. Звуковая палитра показалась Насте эквивалентом вида на окраинные районы города, почему-то — с высоты птичьего полета. Так, во всяком случае, представлялось ей, когда она, танцуя, закрывала глаза.
Она быстро приспособилась ритму и двигалась уверенно, с пластикой хищника. Жеке, поющему только в душе и танцующему только в темноте или в толпе, было интересно наблюдать, как ее танец обрастает движениями, скопированными у других воинов танцпола.
Они два раза подходили к бару подзаправиться. Во второй раз столкнулись с отдыхавшим у стойки после своего сета Инфракрасным.
— Спасибо, что пришли, — поблагодарил тот и — наклонившись почти к самому уху Насти. — Приятно было смотреть, как ты танцуешь. Я всю дорогу вспоминал Сельму Хайек со змеей из «От заката до рассвета»…
— Да это я просто пьяная, — усмехнулась Настя.
— Тем более! Я пьяным танцую только вокруг унитаза… Знаешь, я специально подался в музыканты, чтобы видеть, как перед тобой пляшут девушки, а деньги платил бы не ты, а тебе.
Они выпили втроем. Инфракрасный сказал, что ему пора, кивнул им и ушел.
— Сами ди-джеи, я гляжу, не любят танцевать, — сказала ему вслед Настя.
* * *Около трех ночи они выходят из клуба — в прохладную ночь, которая, кажется, совсем не остужает.
— Поехали ко мне, — предлагает Настя и берет Жеку за руку. — Только не сбегай сегодня, ладно?
Сев в машину, они целуются. В глазах девушки горят пьяные звезды, от нее пахнет алкоголем, а язык переплетается с языком Жеки. Они отрываются друг от друга и продолжают уже у нее дома.
Недопитый кофе остается на столе. Странная, по Жекиным понятиям, музыка из колонок. Позже Настя скажет ему, что это «Kilimanjaro Darkjazz Ensemble». А тогда он стягивает с девушки через голову водолазку, трогает губами ее груди. «Молния» на ее джинсах. Оранжевые трусики «Bjorn Borg» с надписью вдоль резинки «Holland», снятые в два движения — с попы и затем по приподнятым и согнутым в коленях ногам. Короткие колючие волосы затейливой стрижки на ее лобке. Влага на его пальцах. Снова губы Насти — сначала целующие его, а потом обхватившие его член. Упругая топография ее тела под его жадными руками.
Тут Жека понимает, что он забыл — о чем вспоминал еще на Старо-Петергофском.
— У тебя есть презервативы? — прерывистым шепотом спрашивает он.
Настя поднимает голову и отвечает:
— Нет. Наплевать. Все равно скоро нефть кончится.
— И что?
— Все умрем от голода. Еда ведь из нефти, ты не знал? — она делает удивленное лицо, и ей это идет. — Чаще читай состав продуктов… И тепла неоткуда будет взять.
— Из нефти… Даже апельсины? Я просто их много ем.
— Слушай, ты разговаривать будешь или трахаться?
— Ой, а я и забыл, — и просит. — Не умирай пока от голода и холода. А то как-то…
Изнутри Жеки как из ридлискоттовской Рипли, разрывая кожу, рвется зверь. Внутри Настя узкая и горячая. Снаружи — податливая и громкая. Жеке начинает казаться, что она своими криками перебудит всех соседей. Капкан ее ног, сомкнутых над его поясницей. Позже — ее груди под его ладонями, когда она сверху. Еще позже — его напор, когда он сзади.
Они творят историю. Потом наступает мимолетная вселенная гармонии.
— Круче, чем Сумасшедшие дни в «Стокманне», — говорит Настя, и они смеются.
9. Коммунистический кейдж
Клаустрофобия внутри, агорафобия снаружи. Грязный поток кокаинового отходняка, льющийся через его обессиленное тело. Тошнота, цепко сжимающая внутренности. Холодный пот. Дневной свет сквозь незашторенное окно — осколки гранаты, рвущие закрытые веки. Он закрывает лицо рукой, и новая попытка заснуть, как ни странно, увенчалась успехом.
Через два часа позывы мочевого пузыря заставили его вновь вынырнуть из той вязкой мутной субстанции, которую вряд ли можно было назвать сном. Скорее, это было похоже на тревожный обморок, который не столько даже подкрепил его, сколько ослабил.
Из туалета Марк прошел в ванную комнату, включил душ и встал под теплые струи воды, спустя несколько минут давшие колючую иллюзию того, что абстинентный синдром прошел. Что если сейчас не все хорошо, то скоро наладится. Закрыв глаза, вспоминал события прошлой ночи — двойное убийство, приступ. Костров, тайком провожающий его. «Fireball», уехав из которого, он долго колесил по ночным улицам, вглядываясь в случайных прохожих, словно пытаясь опознать в них того, кто ему был нужен. Орал на ди-джея ночного радио, угрожая ему — как будто тот мог услышать его через колонки машины.