Герти никогда не доводилось держать в руках и сотой доли подобной суммы. Что-то астрономическое, невозможное… И, позвольте, отчего в саквояже мистера Иггиса? Откуда у беглого автоматона может быть при себе изрядное состояние?..
Герти заставил себя забыть про деньги и принялся ощупывать все отделения саквояжа. Поначалу ему казалось, что весь он набит деньгами. Не было ни документов, ни личных вещей, ни даже бритвенных принадлежностей. Только ворох денег. Но затем его рука нашла что-то маленькое, твердое и скользкое. Герти потянул его наружу и едва не охнул от неожиданности. Впрочем, отчего же от неожиданности?.. Он и предполагал нечто подобное.
На ладони его лежала увесистая плоская масленка, источающая сильный замах машинного масла. При ней обнаружилась и тряпица, явно не раз бывшая в употреблении. Последний недостающий винтик. Не обращая внимания на перепачканные пальцы, Герти разглядывал добычу с ликованием. Он забыл про голод, про деньги, про свою собственную судьбу. Масленка и кусок ветоши со следами машинного масла сейчас казались ему единственной вещью в мире, стоящей внимания.
«Я знал, — мысленно торжествовал Герти, не в силах выпустить свою улику, — Я почувствовал это с самого первого дня, и вот, докопался до правды! Самый хитроумный искусственный разум в мире оказался бессилен против меня. Дьявольская проницательность, не могу не признать. Однако же, охота была честной. Интеллект против интеллекта. Человек против машины. И вот теперь…»
Так вот что употреблял мистер Иггис вместо скверного гостиничного кофе!.. Машинное масло. Да и понятно. Чем сложнее механизм, тем больше в его железных потрохах деталей, которым требуется чистка и смазка. Похожий внешне на человека, автоматон, скрывавшийся в семнадцатом номере, вынужден был, удалившись подальше от чужих глаз, собственноручно смазывать себя!
Услышав предательский скрип лестницы, Герти проворно вернул масленку с испачканную тряпицу в саквояж, после чего защелкнул замок. Еще не время. У них с «мистером Иггисом» еще будет разговор, но в другой раз. Пусть чувствует себя так, словно и верно перехитрил всех людей. Пусть упивается победой, если, конечно, ему доступно это чувство. Мистер Гилберт Уинтерблоссом еще не сказал своего последнего слова. Возможно, команда машин в этом матче и начала с блистательного дебюта, но стараниями мистера Гилберта Уинтерблоссома в миттельшпиле счет окажется равным.
Поспешно вернув саквояж на место, Герти выскользнул из семнадцатого номера и в несколько быстрых шагов оказался у себя. Вовремя. Не успел он отойти от двери, как мимо прошел мистер Иггис. Движения его были размерены и скупы, лицо было невыразительно, как городской пустырь. Глаза за толстыми стеклами смотрели прямо перед собой и почти не мигали. Герти даже показалось, что он слышит исходящий от мистера Иггиса негромкий лязг. Но значения это уже не имело.
Герти наблюдал за тем, как закрывается дверь семнадцатого номера, и впервые улыбался.
???Весь следующий день Герти размышлял, не выходя из номера. Отчасти это было вызвано нежеланием встречаться с консьержем. Он не был уверен в том, что авторитет полковника Уизерса достаточно высок, и не без оснований опасался выселения. Сейчас, когда тайна была не просто близка, а практически находилась у него в руках, он не мог ее потерять.
Деньги. Откуда у беглого автоматона с собой такая прорва денег? На что они ему и откуда взялись? Содержимого саквояжа было достаточно, чтоб купить собственное судно и отбыть на нем в любом направлении, хоть в Патагонию. Понятно, отчего «мистер Иггис» не стремился тратить деньги, он не желал привлекать к себе внимание. Но где он их раздобыл?
Может, он сбежал с фабрики не с пустыми карманами? Герти вполне мог представить такой вариант. Без сомнения, и у «Братьев Бауэр», и у «Вестингхауса» денег куры не клюют. Автоматон долго готовился к побегу и, как умная машина, изначально сделал вывод о том, что без денег ему не покинуть острова. Заработать же достаточную для этого сумму он, лишенный и документов и знаний об окружающем мире, был не способен. Значит, он их украл. Отчего бы и нет?.. Наверняка он знал месторасположение фабричного сейфа, а с его силой вполне можно было отпереть любые засовы, не имея ключа.
«Заработать он их не мог, значит, украл, — размышлял Герти, — Как интересно выходит. Разум, даже не человеческий, а искусственный, способен на нарушение норм морали. Как жаль, что я никогда внимательным образом не изучал философии, здесь, мне кажется, кроется любопытный аспект, за который наши профессора отдали бы половину своих бород. Выходит, способность преступать общественную мораль есть свойство разума, отнюдь не обусловленное наличием самой человеческой морали…»
Почувствовав, что теряется, Герти бросил эту тему. Живот сводило от голода, и отвечать на отвлеченные философские вопросы было мучительно.
Довольно и того, что автоматон не испытывает нужды в средствах. Герти не собирался его осуждать. В конце концов, автоматон фактически бежал из рабства. Вина ли раба в том, что он прихватил имущество своего угнетателя и недавнего хозяина? Была еще одна мысль, которую Герти то и дело прогонял, но которая тихой куницей то и дело проскальзывала обратно в сознание, как в курятник, полный сонных кур.
Деньги «мистера Иггиса» решали проблемы не только автоматона, но и самого Герти.
В саквояже лежит огромная сумма денег. Быть может, даже полмиллиона. Чертова куча денег, одним словом. Автоматону, чтоб потратить ее, придется прожить лет двести, мотаясь по всему миру. Разумеется, это справедливо и Герти совершенно не собирался оспаривать право «мистера Иггиса» на саквояж. Вместе с тем он отлично сознавал, что всего несколько банкнот из этого саквояжа могут переменить его собственную судьбу. Вырвать его из власти проклятого острова, проникнутого духом зловещей Канцелярии, которая, подобно пауку в темном углу, плетет здесь какие-то сумрачные тенета. Всего несколько фунтов, и он вернется в Лондон. Снова обретет доброе имя, избавившись от ненавистной личины полковника Уизерса, к которому уже успел проникнуться иррациональным отвращением.
«Мне нужны эти деньги, — думал Герти, ожесточенно взъерошивая волосы безотчетным жестом, — И, в сущности, мы с автоматоном в равном положении. Мы оба вынуждены спасаться, бежать с острова. Выходит, мы товарищи по несчастью, объединенные общим стремлением. А деньги, если разобраться, вовсе ему не принадлежат. Он украл их, а значит, заполучил нечестным путем. Что ж плохого, если эти деньги спасут не одну жизнь, а две?..»
Пожалуй, в положении «мистера Иггиса» было бы благородно спасти жизнь Герти. Особенно учитывая то, что Герти, завладев его тайной, распорядился ей в высшей степени благородно. Он ведь мог направиться на фабрику и заявить «Господа, вы тут, часом, не теряли автоматона в последнее время? Могу подсказать, где его найти. Согласен в качестве благодарности принять от вас небольшую денежную сумму…». Мог. Но не сделал этого, уважая чужую жизнь и свободу. Значит, автоматон уже немало обязан его, Гилберта Уинтерблоссома, доброй воле. И не будет ничего страшного в том, что свою признательность «мистер Иггис» выразит в денежной форме. Всего лишь ответная услуга, не более того.
Но ведь это уже похоже на шантаж, не так ли? Герти кусал губы, пытаясь уверить себя в том, что ровно никаких признаков шантажа здесь нет. Автоматон и в самом деле обязан ему жизнью, а состояние его столь велико, что пара фунтов ничуть его не ухудшат. Вполне, кстати, вероятно, что он сам охотно предоставит Герти денег, если узнает о его бедственном положении. Он ведь разумен, а разумные существа всегда помогают друг другу.
Надо вызвать его на откровенный разговор. И выложить все начистоту. Хватит тайн и недомолвок. Да, решено. Разумные существа всегда найдут общий язык. Надо лишь уверить «мистера Иггиса», что Герти не собирается его выдавать, а скромная мзда из дорожного саквояжа — мера вынужденная, и отнюдь не стяжательством.
С решимостью, которой сам от себя не ожидал, Герти вырвал из блокнота лист и поспешно вывел на нем несколько слов. Эту записку он просунет под дверь семнадцатого номера этим же днем. И будет ждать.
???В ресторан Герти спустился заблаговременно, к семи часам вечера. Как обычно в такое время, ресторан негромко гудел — немногие постояльцы «Полевого клевера» торопились закончить свой ужин. Здесь оказалось не более дюжины джентльменов, чьи лица были почти не знакомы Герти, слишком уж часто они менялись. Не глядя вокруг, джентльмены монотонно ели свой холодный ростбиф, гуляш, омлет или пирог с почками, вызывая в желудке Герти волны голодной рези. Сам он спросил у официанта лишь чай. Судя по мимолетней гримасе официанта, эта невинная хитрость была давно разгадана.
Чай показался ему водянистым и почти безвкусным. Делая частые нервные глотки, Герти старался успокоиться и настроиться на легкий, независимый лад. Он не преступник, важно помнить об этом. Он всего лишь жертва обстоятельств. Важно с самого начала показать «мистеру Иггису» свои намерения, держаться с ним уверенно, но не перегибать палку.
Чай показался ему водянистым и почти безвкусным. Делая частые нервные глотки, Герти старался успокоиться и настроиться на легкий, независимый лад. Он не преступник, важно помнить об этом. Он всего лишь жертва обстоятельств. Важно с самого начала показать «мистеру Иггису» свои намерения, держаться с ним уверенно, но не перегибать палку.
Мысленно оттачивая отдельные обороты своей речи, Герти разглядывал ресторанную люстру. Она и раньше привлекала его внимание, прежде всего своей безвкусной громоздкостью. Огромное количество узорчатых стеклянных пластин покачивалось на нитях, образуя нечто вроде огромного полупрозрачного рыбьего косяка, парящего под потолком. Совершенно нелепое зрелище, но, надо думать, стоит кучу денег. Мысль Герти, вильнув возле этого факта, устремилась по приятному и теплому течению, увлекаемая фантазией. Возможно, «мистер Иггис» будет столь добр, что оплатит ему билет первого класса. В сущности, это не играет роли, он согласен убраться с острова даже если придется работать мальчишкой при судовом кочегаре, но…
— Что вы хотели?
Герти вскинул голову. Нижняя челюсть его отказывалась войти в соприкосновение с верхней и даже как будто стала мелко подрагивать. Над ним, затмив даже безвкусную люстру, нависало высокое дерево. Разве что кора у него была нехарактерного цвета, в мелкую серую полоску. Вместо кроны у дерева имелось лицо, неподвижное, как восковая маска, гладкое и тщательнейшим образом выбритое. На этом лице не имелось ни единой морщины и казалось даже невозможным, что на нем может шевельнуться хоть какая-то складка.
Глаза «мистера Иггиса» разглядывали Герти через толстые линзы очков, но в этот раз отчего-то не казались рыбами за аквариумным стеклом. Скорее, парой равнодушных дверных глазков.
Герти едва было не вскочил, но сильнейшим напряжением воли заставил тело оставаться в прежней позе.
«Будь уверенным, — шепнул он себе, отставляя чашку с недопитым чаем, — Ты в выигрышном положении. Этот автоматон тебе ничем не угрожает».
В последнем он пытался уверить себя в течение нескольких томительных часов. Автоматон не может причинить вреда человеку. Ведь он обладает разумом, а разум, не испорченный человеческой природой, без сомнения, должен быть рассудителен и гуманен. Разум не может пойти на насилие. Но Герти не чувствовал себя достаточно опытным в вопросе машинного разума, оттого принял защитные меры. Например, нарочно назначил встречу в людном ресторане. Как знать, что на уме у сбежавшего автоматона? Сочтя Герти опасностью своей свободе, он может приступить к решительным действиям, при мысли о которых у Герти между лопатками выступал пот. Он хорошо помнил стальную хватку «мистера Иггиса» и не желал испытать ее вновь.
— Мистер Иггис? Садитесь, пожалуйста.
«Мистер Иггис» сел. Медленно, подернув рукава сюртука и расправив скатерть. Герти показалось, что он слышит негромкий металлический скрип сочленений. Может быть, «мистер Иггис» в последнее время нечасто смазывал себя маслом?..
— Что это значит? — спросил он, помедлив несколько секунд. Голос у него был холодный, безэмоциональный, как и прежде. Наверно, со временем это пройдет. Наблюдая за людьми, автоматон освоит их интонации и разнообразит свою речь. А может, самостоятельно внесет усовершенствование в устройство своего речевого аппарата. У него для этого будет и время и возможности.
«Мистер Иггис» положил на стол вырванный из блокнота лист. И хоть сделал он это предусмотрительно положив его надписью вниз, Герти и так дословно знал, что там написано.
— Это приглашение, — сказал он, надеясь, что голос его звучит дружелюбно, а лицо выражает открытость. По крайней мере, так значилось в его плане, — Приглашение к беседе. Мы ведь с вами так ни разу, по сути, и не беседовали, хотя живем соседями уже две недели…
— О чем вы хотите беседовать? — спросил «мистер Иггис». Взгляд его был устремлен на Герти и только на него. Взгляд этот не выглядел грозным, но Герти почувствовал себя так, словно у него на груди уже несколько минут лежит увесистый и холодный серебряный слиток. От этого взгляда, равнодушного и медленного, делалось неуютно. Вероятно, все дело было в том, что Герти знал, кто управляет этими невыразительными глазами. И от этого знания порой перехватывало дыхание. Это было как… смотреть в вечность. Или в колодец мудрости, таящий в себе нечто столь же непостижимое, сколь и волшебное.
Сейчас за ресторанным столом происходило, быть может, первое в человеческой истории явление. Беседа человека и машины. Беседа не хозяина и слуги, но равных индивидов. Не просто ключевая, но, быть может, эпохальная сцена во всей человеческой истории. Все газеты мира наблюдали бы за ней через своих репортеров, протоколирующих каждый произнесенный звук, если бы предполагали, что именно сейчас происходит в полупустом ресторане одной захолустной гостиницы на далеком острове в уголке Тихого океана.
Это было чрезвычайно волнующе, и Герти чувствовал, как сухо делается в горле. Пришлось отпить немного осточертевшего чая, чтоб смочить его.
— Возможно, нам стоит побеседовать о некоторых вещах, мистер Иггис, — сказал он, когда почувствовал, что голос в полной мере ему повинуется, — Мне кажется, у нас накопились темы для разговоров.
«Мистер Иггис» реагировал медленно. После каждой фразы Герти он на миг замирал. Вероятно, в этот момент внутри его черепа крутился валик, отсчитывая тысячи и тысячи отверстий, а звон маленьких молоточков напоминал оглушительное и беспорядочное птичье пение.
— Здесь написано «Я знаю, кто вы», — медленно сказал он, разглаживая бумажный лист пальцами. Пальцы, как только сейчас заметил Герти, выглядели куда правдоподобнее лица. Кожа казалась более естественной, живой. Мастера, делавшие каучуковые формы для ладоней автоматона, видимо, оказались старательнее своих коллег, занимавшихся прочими частями тела.
— Это так. Я знаю, кто вы.
Показалось ему или нет, но в мертвых равнодушных глазах автоматона мелькнул огонек. Не горячий, как огонек свечи, скорее, что-то вроде семафорного огня. Холодный рассеянный свет, несущийся навстречу в ночи. Герти не к месту вспомнил безумный поезд из метрополитена и закусил губу.
— Вы знаете, кто я… — медленно повторил за Герти «мистер Иггис», — Потрудитесь сказать, что это значит?
— Я знаю вашу тайну. Знаю, кто вы такой на самом деле, мистер Иггис. Или вас лучше называть другим именем?
«Мистер Иггис» дернулся на своем стуле, что не укрылось от внимания Герти. Оказывается, и автоматоны умеют нервничать. Должно быть, дрогнул какой-то молоточек или шатун допустил промедление. В конце концов, кто сказал, что стальные нервы не знают колебаний?..
— Как вы узнали?
Герти мысленно улыбнулся, услышав этот вопрос. Судя по всему, механический разум сейчас тщетно обрабатывал множество данных, пытаясь понять, где был допущен просчет. Это был краткий миг торжества человеческого разума, который согрел Герти изнутри. Доказательство того, что человеческий разум ничуть не уступает искусственному, по крайней мере, на сегодняшний день. Герти испытал гордость за весь человеческий род.
— Всего лишь наблюдение и анализ, — делано-небрежным тоном обронил он, — Моя работа требует внимательности, даже, если хотите, въедливости. О да, вы даже не представляете, сколько вещей приходится одновременно держать в голове. Требуется известная выдержка и умение сопоставлять множество фактов. Это моя работа.
— Вы наблюдали за мной?
— Да. Извините, это вышло не специально. Честно говоря, вы с первого дня затронули мое любопытство.
— Чем же? — спросил автоматон, равнодушно разглядывая Герти.
— М-ммм… Своей неброскостью, пожалуй. Вы переусердствовали с маскировкой. Перегнули палку. Вам надо было оставаться незаметным, вы же стали попросту бесцветным. Но работа очень хороша, признаю. Не будь у меня столько времени…
Герти отхлебнул чай и, забывшись, обжег язык. Сейчас, когда самое сложное уже было позади, он чувствовал себя увереннее с каждой секундой. Очевидно, что автоматон не готовится к решительным действиям или бегству. Он заинтригован. Он удивлен тем, как ловко простой человек проник сквозь его маскировочные слои. Не профессиональный сыщик, не какой-нибудь промышленный шпион или ищейка «Братьев Бауэр», а обыкновенный деловод Гилберт Уинтерблоссом.
— Ошибка маскировки, — «мистер Иггис» медленно кивнул, — Я понял. Что ж, возможно вы и правы, я переусердствовал. Всякое внимание казалось мне чрезвычайно опасным. Я хотел исключить даже мельчайшую вероятность того, что кто-то меня опознает. Это было недопустимо.
Огонек в его глазах разгорался и уже не казался Герти столь холодным. Что-то почти человеческое промелькнуло во взгляде «мистера Иггиса». Что-то, что можно было принять за отголосок человеческого чувства.