Сейчас же вместо призрачных и навсегда канувших в лету благородных девиц с кафедры вещал зав. секцией Симонович Антон Семенович, которого пару лет назад спустили сверху с заданием в кратчайшие сроки наладить в коллективе «Систему прививки разносторонних взглядов», чтобы медперсонал не слишком зацикливался на работе, а смотрел шире и не чурался хобби и прочих интересов.
Симонович свалился на них, как снег на голову, он никому не был нужен, и сотрудники шептались по углам, что необходимо как можно скорее свести его в могилу, и подбивали штатных санитаров устроить с ним тот же фокус, что и с Космодемьянским. Но вышла загвоздка – Антон Семенович никоим образом не пересекался с пациентами, и натравить на него психов не получалось. Ну, в самом деле, не бить же его в темном коридоре, обездвижив целлофановым пакетом из-под подгузников!
Пришлось закусить удила и делать вид, что нового человека приняли и уважают. Но это до поры до времени – Андрей был уверен!
Симонович грозно взглянул на Андрея, бегущего на свое место с виноватым видом, громко рыкнул куда-то вдаль, повращал глазами, насадил на нос очки еще плотнее, чем они были прежде, и продолжил:
– Итак, специально для опоздавших, которым, конечно, мы поставим на вид, повторяю. Разнообразие быта ни в коей мере не говорит о распущенности его владельца и создателя, но напротив, облегчает в итоге делопроизводство и сулит организации вмененную прибыль, т. е. вменяемую прибыль. Поэтому я и пытаюсь достучаться до всех вас уже двадцать четыре месяца и объяснить, что совсем необязательно каждый вечер после работы упиваться до белой горячки – и так изо дня в день – а можно, например, сходить в кино с любимой дамой или же вообще в консерваторию, где нескучно, и с пользой для общества провести время!
– Корявый! – Андрей только решил уснуть, пользуясь моментом (вопли лектора действовали на него лучше любого снотворного), как карающий голос Симоновича настиг его – не помогла и задняя парта! Андрей оторвал отяжелевшую голову от столешницы и обвел ничего не понимающим взором аудиторию.
– Мне кажется, или кое-кто думает, что профессор слепой? Ну-ка к доске!
– К доске, к доске! – Андрей недовольно поднялся и, мысленно проклиная Симоновича и пожелав ему умереть раньше положенного срока, неторопливо спустился вниз. Субординация и внутренние правила клиники требовали от него подчинения, хотя, будь его воля, он бы дал Симоновичу прямо в рог – без толики жалости!
– Ну? – Андрей выдавил из себя вопрос, как будто выплюнул унцию яда. Он хотел добавить еще: «Чего нужно?», но промолчал. И так, он – в числе злостных прогульщиков, и спасает только потомственное пролетарское происхождение!
– Не нукай мне здесь! – Симонович как будто взорвался изнутри и весь пошел красными пятнами, – хочешь вылететь с работы? Так я тебе быстро устрою! Забыл, кто я?
***Симонович был дальним родственником заместителя министра и поэтому имел доступ непосредственно к телу. Об этом постепенно узнала вся больница, и врачебный персонал опасался ему перечить – хотя, ну какой из него профессор?
Раньше Симонович служил следователем в подмосковном городе Мытищи (которые все сотрудники между собой называли не иначе как Мудищи – и именно из-за того, что оттуда в больницу прибыл Симонович), поэтому солдафонские нотки повсеместно сквозили в его внешнем виде и в его голосе. Поговаривали, он сам лично упек на зону пару сотен ни в чем неповинных людей и до сих пор упивался их страданиями, словно маньяк. Лично Андрей этому верил – да и трудно было не поверить, глядя вот на это чудо, которое сейчас стояло перед ним и сверлило его немигающим взглядом!
– Да мне плевать, кто ты! – на Андрея вдруг что-то нашло, и он решил не сдаваться. Услышав его слова, зал замер – первые ряды заслуженных профессоров окаменели, зато на лицах врачей с задних парт начали появляться улыбки. – Ты что ли будешь с пациентами возиться за тридцать тысяч рублей? Вали в свою ментовку и не отвлекай уважаемых людей от дела!
– И почему мы должны слушать этого дилетанта? – Андрей отвернулся от остолбеневшего Симоновича и теперь обращался к залу, – он кто, вообще? Может, у него степень есть или стаж? Почему он отрывает нас от выполнения прямого врачебного долга?
Ответа он получить не успел. Неизвестно, что нашло на Антона Семеновича (вероятно, узнать о себе правду оказалось выше его сил), но он взревел, ка к нильский крокодил во время брачного периода, громко всхрапнул, выставил руки вперед и вцепился Андрею в горло, прилагая максимум усилий, чтобы придушить последнего.
У Андрея всё закружилось перед глазами, потом зрение померкло, и, кажется, он потерял сознание. Ненадолго.
– Голубчик! Голубчик! – кто-то тряс его за плечо. – Просыпайся! Ау, пора вставать!
Андрей открыл глаза. Над ним склонилось несколько маститых профессоров – в том числе и двое заместителей главврача. – Ну, слава богу, очнулся! Молодец!
Один из заместителей (его звали Аресьев Той Людвигович) улыбался, показывая все тридцать два отбеленных зуба одновременно. – Спасибо тебе, Андрей! Спас всех нас! Пока ты здесь валялся без чувств (всего-то каких-то пятнадцать минут), мы состряпали коллективное письмо на имя министра и подписались под ним – что Симонович в приступе неконтролируемого психоза напал на тебя и пытался ототеллить! Так что, считай, избавились мы наконец-то от этого паскудника, избавились!
– Правда? – Андрей выглядел немного ошеломленным, – значит, меня увольнять с волчьим билетом не собираются?
– Да что ты такое говоришь? – Аресьев замахал руками, словно ветряная мельница, – да мы тебе премию дадим, ведь ты вызволил весь коллектив! И Бендер уже знает – и даже уже определился с суммой. По секрету, для него лишний соглядатай из министерства, как кость в горле, и как собака на сене. А тебе повезло, кроме денег еще и приобрел уважение – а это дорогого стоит! Ну, вставай, вставай!
Аресьев протянул руку, Андрей ухватился за нее – помощь оказалась нелишней! Что-что, а душить Симонович навострился умело – Андрей до сих пор чувствовал его палец на яремной вене.
– До свадьбы заживет! – рассеянно подумал он, отряхивая грязь с халата, – время час, пора и пообедать!
1 час пополудни
– Да, жрать охота! – Андрей скинул халат и надел куртку, – куда бы пойти: в столовую-мясокомбинат или просто купить в магазине банку сметаны и «Доширак» и пообедать с комфортом? В столовку идти – денег нет, там хоть и кормят протухшими костями, но все равно, двести рублей вынь да положь! Всё – решено! В ближайший магазин – батон 9-90, пара «Дошираков» – 80 рублей, сметана «Домик в деревне» – 65, итого где-то сто пятьдесят! Еще куплю за пятнадцать рублей кроссворды с гороскопом – на два дня хватит!
Андрей миновал проходную, боком просочился через заклинившую больничную калитку для персонала и повернул налево в ближайший магазин «Восьмерочка».
– «Восьмерочка» вас кормит и поит, и укладывает спать прямо в кровать! – Андрей быстро двигался вдоль рядов, высматривая лапшу. На привычном месте ее не оказалось, так что он совершил круг почета и обнаружил ее в самом дальнем углу – между перцем и макаронами.
– Срочно нужно вычислить менеджера и накапать ему, что его тупые мерчандайзеры губят все дело – засунуть такой ходовой товар так далеко! Потерял пять драгоценных минут, и кто мне возместит?
Андрей подошел к кассе и уткнулся в огромную очередь – человек двадцать с телегами, корзинами и гружеными провизией авоськами. – Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! – от неожиданности он присвистнул и неуверенно вытянул шею – вдруг есть еще одна функционирующая касса, которую он не заметил?
Мимо! Зато со стены на него смотрел внушительных размеров плакат, на котором была нарисована улыбающаяся морда, и написано: «Если перед Вами очередь в пять человек, а вторая, третья, четвертая касса не работают, позвоните по номеру +7 496 666 66 66, и вам обязательно ответят!»
– Ага! Пришло время правительственной связи! – Андрей быстро выхватил телефон и набрал заветные цифры. На том конце раздались длинные гудки, потом глухой голос ответил:
– Служба обслуживания клиентов! Жалуйтесь!
– Алло! – Андрей усилил тембр, и на него немедленно обратили внимание все присутствующие, – звоню сообщить, что стою в очереди, кассы не работают, передо мной сто человек, и, боюсь, не выдержу, съем батон со сметаной прямо на месте!
– Адрес! – эмоциональный порыв Андрея, кажется, не вызвал никакого отклика со стороны его собеседника.
– В смысле, адрес?
– В смысле, в смысле! Молодой человек, не кажитесь тупее, чем Вы есть на самом деле! Адрес магазина!
– Ул. 8-го Марта, дом 56! – услужливо подсказала Андрею стоявшая рядом сухонькая старушка с полной сумкой китайских груш. Сумка лежала у нее между ног – когда приходило время двигаться очереди, старушка с кряхтением приподнимала груши и переставляла их на полметра вперед. – Правильно, сынок! Пожалуйся на них, совсем стыд и совесть потеряли!
– Ул. 8-го Марта, дом 56! – услужливо подсказала Андрею стоявшая рядом сухонькая старушка с полной сумкой китайских груш. Сумка лежала у нее между ног – когда приходило время двигаться очереди, старушка с кряхтением приподнимала груши и переставляла их на полметра вперед. – Правильно, сынок! Пожалуйся на них, совсем стыд и совесть потеряли!
– Слышал, 8-го Марта, 56! Так, когда заработают кассы? – Андрею очень хотелось покрыть матом работника службы обслуживания, но в этот раз он сдержался – из памяти еще не стерлись воспоминания, вызванные эпической перепалкой и последующей битвой с Симоновичем.
– Высылаем бригаду, спасибо за информацию! Ожидайте в течение часа! – и собеседник отключился.
– Ну и? – бабуля с грушами выжидательно уставилась на Андрея, – сейчас откроют?
– Шиш с маслом! – на Андрея было страшно смотреть, – да, мать, шиш нам обоим с маслом! Да и черт с ними, обойдусь без их магазина! – Андрей свалил продукты возле кассы, с ненавистью взглянул на сонную нерусскую кассиршу и побрел к выходу. – Стрельну до завтра хлеба у Перельмана, он парень добрый, не откажет!
***– Гриша! – Андрей вломился в апартаменты санитаров (АС) и неожиданно нос к носу столкнулся с Прокопом. От неожиданности он вздрогнул и даже чуть-чуть подался назад – этот экземпляр мог навести страху на кого угодно.
Представьте себе желтый тифозный блин, на котором из-под кустистых бровей выглядывают свинячьи глазки, и кривой рот, постоянно шепчущий надрывные самопальные матерные стишки, известные только ему. Затем туловище ниже блина облачите в запятнанный чем-то отдаленно похожим на кровь вперемешку с мочой халат, вложите ему в руки пилу для трепанации черепа, и на все это наденьте колпак с тевтонским крестом (именно с такими крестами на щитах рыцари неслись по льду Чудского озера, выстроившись свиньей и разинув в истошном крике рты, чтобы спустя пару минут быть потопленными вместе с конями). Представили? Так вот, Прокоп – еще страшнее.
Все-таки рыцари в те времена были элитой, прирожденными воинами, и за сравнение со звероподобным санитаром, конечно, обиделись бы. В Прокопе чувствовалась нездешняя пришлая порода – особенно, когда он плотоядно улыбался, рассказывая, как паковал очередного бедолагу в смирительную рубашку, и как ему хотелось при этом откусить ему голову.
Андрей вспомнил – одна из историй санитара произвела на него такое впечатление, что он потом не мог уснуть неделю – голый заросший шерстью Прокоп преследовал его во сне и пытался загрызть длинными гнилыми зубами.
Хотя, наверное, Андрей слишком впечатлителен, ведь все остальные к шуткам санитара давно уже привыкли (так же как и к его манере ведения беседы), и никто и никогда не придавал его словами особого значения.
– А вот и зря! – думал Андрей. Под личиной прокопа скрывался маньяк, в этом не было никакого сомнения, и только зашоренный взгляд местных контуженых постояльцев мог этого не замечать. Но дай Прокопу волю – и вот тогда кровавого месива не избежать!
Андрей, конечно же, зря полагал, что кроме него никто не замечает странностей в поведении санитара. Еще как замечали и старались все время быть настороже, надеясь исключить худшее развитие событий.
Прокоп любил закидывать за воротник, что само по себе ослабляло его психику. А в последние месяцы он находился в столь возбужденном состоянии, что даже главврач встревожился и по своему обыкновению посоветовал ему лечиться электричеством. Дежурная шутка, после которой всегда следовал совет: «Съездить на воды в Баден-Баден за бриллиантами в стуле и без шнапса домой не возвращаться!»
Прокоп ходил жутко злой и так и норовил всем подряд излить горечь по поводу невыносимых условий труда и всеобщего обнищания масс. Особенно бесило его то обстоятельство, что его затирают в коллективе, а ведь только он может так ловко обращаться с психами! А если кому-нибудь в пределах больницы сдуру приходило в голову обсуждать политическое положение в стране, Прокоп являлся словно из-под земли и сразу встревал в разговор. Его глаза метали молнии, а зубы яростно скрежетали, как только речь заходила об олигархах и их богатстве.
В такие моменты казалось, что Прокоп рванет, как вагон с нитроглицерином, а смертельная ударная волна пойдет гулять по русским просторам, невзирая на лица и занимаемые ими должности. Санитар являл собой выжимки, концентрат, квинтэссенцию народного негодования в связи с неправедно проведенной приватизацией с последующим ограблением масс и разворовыванием всего и вся.
Впрочем, гнев ободранного, как липка, и оболганного злыми коммерсантами гражданина – это только цветочки. А ягодки начинались, когда Прокоп выпивал литр или более. Начальство знало, к чему это может привести, и специально оборудовало в левом крыле больницы автономную распивочную, которую так и называли: «Пещера злого Прокопа» (ПЗП, или по-другому: «Пиз…ец полный»). В клинике царствовал свой, особенный юмор – так что и Прокопа он не обошел.
Первым признаком надвигающейся грозы была каменная мрачность, которая завладевала санитаром, его лицо становилось неподвижным, белки глаз закатывались, а кулаки сами собой искали топор или что-то типа того. В этот момент всё его окружение бросалось врассыпную, дверь запирали снаружи и шли отдыхать, понимая, что раньше чем через двенадцать часов в ПЗП соваться нельзя – и это при условии, что часть водки забрали с собой, а не оставили там.
Санитар впадал в транс, за которым следовало всеобщее разрушение, прерываемое только тяжелой одышкой и периодическим лязгом наружного железного засова – Прокоп пытался отодвинуть его изнутри посредством громоподобных проклятий и боем черенком топора в обитую металлом дверь. По распоряжению заведующего санитарным отделением к Прокопу выставлялся пост из двух дюжих мужиков – ждали, пока он протрезвеет, и его можно выпускать на свет божий, в наказание лишив надбавки за вредность.
В общем, было отчего испугаться, но сегодня Андрею повезло. Прокоп чувствовал себя малахольно и расслабленно.
– А, Андрюлло! Привет! – санитар сидел в углу и смачно отгрызал хвостик от палки сухой колбасы. – Тебе, я вижу, потребен Перельман – так он в сортире, сейчас придет! Будешь колбасу на брудершафт? Кусай с другого конца!
– Нет, спасибо! Я только пообедал, так – хотел Гришку позвать на перекур! – Андрей содрогнулся от одной только мысли разделить трапезу с Прокопом – особенно таким оригинальным способом.
– Ну, тогда ладно! – Прокоп смачно хрюкнул, раскрыл пошире челюсти и с силой захлопнул, одним махом отхватив граммов сто. – Обожаю мясо! – свирепо пробурчал он, – жаль, что ты вегетарианец!
– Кстати, Андрюлло! – прожевав колбасу и обтерев губы рукавом халата, Прокоп потянул Андрея за локоть, усаживая его рядом на промятый до самых пружин кожаный диван, – коли уж зашел, так я тебе похвастаюсь! Всю ночь писал, зацени! Песня! Называется «Тринадцатая зарплата» Стихи мои, музыка народная!
– Ну как? – Прокоп выжидательно уставился на Андрея, сверля его правым глазом. Левый у него был закрыт черной пиратской повязкой с черепом и костями. Перельман говорил, что Прокоп специально заказал ее в ателье, чтобы выглядеть импозантнее. А потом месяц упрашивал руководство разрешить надевать повязку во время обеденного перерыва.
– Класс! – Андрей знал, что если в его ответе Прокопу что-либо не понравится, то сам Андрей рискует, как минимум, здоровьем. Но и особо поддакивать санитару не хотелось – стоит один раз начать, потом будешь всю жизнь петь дифирамбы его бредовым литературным произведениям (если это убожество можно назвать литературой). – Так, когда ты сказал, Гриша придет?
– Почем я знаю? – Прокоп опять взялся за колбасу, – говорю, в сортире – давит из себя раба капля за каплей!
Вся больница знала, что Прокоп не всегда был сумасшедшим санитаром, когда-то (еще до развала СССР) он заведовал секцией Политпросвета и знал все труды Ленина почти наизусть, в том числе и переписку с партийными товарищами. Чем до сих пор и пользовался при случае – к месту и не к месту!