И как высшее проявление благородства поступок лирического героя: «Я коснулся нежных бледных рук / Обручальное надел колечко».
Да, «по-славянски скромная душа»… Но будучи скромным, поэт не страшится говорить о наболевшем, не скрывает своих потаенных чувств. Доброты его сердца хватит на всех: «Я выну из сердца иконку / Спаси, Панагия, друзей / Не звон поднебесных церквей / А помощь направь им вдогонку».
Прекрасная баллада о советском гербе – как сказочно-мифический гимн серпу и молоту: «Герб советский – серп и молот / Лучше птицы двухголовой / В русских сказках и былинах / Богатырь, вступая в битву / Не боялся выбить клином / Пень с чудовищем сердитым / И мечом его рассечь / Под огнем обрядных свеч».
И все же, несмотря на все горести и невзгоды, беды и происки врагов, поэт воспевает радость жизни, любви, творчества, созидательного общего дела. И – радость от общения с природой-матушкой. «Звезды, рожденные миром мечты / Ближе для сердца, приятней для глаз»; «Как хорошо, постигая простор / В травах лежать на привольной земле». «В траве зеленой, скошенной на сено / Вдыхает лето запахи цветов / Мечты мои – счастливые мгновенья / В истоме сладких позабытых снов».
Вот и проза Владимира вся проникнута нескрываемой и неподдельной любовью к природе, к тенистым лесам, прохладным речкам, к привольному русскому раздолью. Теме наблюдения – с затаенной радостью! – за природной жизнью, вчувствования в окружающую живую и косную (но оживотворенную) среду посвящен рассказ «Оживает лес». Автор берет за руку читателя и осторожно вводит его в просыпающийся от долгой зимней спячки и стужи лес. В нем пахнущие медом золотые розетки цветов мать-и-мачехи пробиваются к свету, а у березок сквозь коричневую кольчугу почек прорезается зелень. Там «в воздухе по-летнему парит зной», и «ветерок слегка шевелит ветки». И уже подросли елочки – зеленые украшения весеннего неуютного березняка-осинника».
Прозаические строки исполнены поэзией, лирикой, пейзажно-патетической описательностью: «Белая стена березовых стволов сливается, уходит вглубь перелеска, залитая солнцем, она, словно тысячи вертикальных лучей, прожигает голубое небо, отчего светлым и радостным кажется лес».
Слышится шум, какое-то потрескивание – «это наливаются поднимающимся от корней соком деревья…». Это столь любезный слуху шум русских берез.
Жизненные истории характеризуют высокое мастерство, редкую наблюдательность, вкус к слову рассказчика. Это истории о людях, о собаках – верных друзьях человека, это сама жизнь со всеми своими коллизиями.
Сюжет рассказа «Колодец» – русский вариант английского черного юмора. Вот уж точно – такое нарочно не придумаешь. Герой копал колодец на даче, да так с лопатой в руках и провалился в подземную речку. Понесло течением, тут лопата и спасла, зацепившись за какую-то дыру. Оказалось, колодец соседа. Благо и тот оказался на участке. Одним словом, и смех и грех.
Ну, а уж рассказ «случай в тайге» – это точно юмор, хоть и не «черный», но страха в нем хоть отбавляй – того, который испытывает главный герой, буровик Александр. Поехал в отпуск в родную деревню и там нечаянно свиделся со своим заклятым врагом, кузнецом Павлом – а тот в гробу, помер.
От переживаний Саша запил. Вернулся в тайгу, на буровую. Тут и началось. Преследует его покойник, пытается добраться до своего живого недруга. Уж парень и стрелял из охотничьего ружья в кузнеца, да все бесполезно. И вот настиг его, бедолагу, мертвец, а Саша возьми да проглоти шашки – все сорок восемь штук из настольной игры, чтобы, значит, тверже стать, дабы не прокусил его упырь. Впрочем, никакой мистики, налицо признаки «делириум тремум». Белая горячка прошла, а вот из-за проглоченных шашек пришлось полежать буровику в больнице. Прав все-таки был Ипполит Матвеевич – надо меньше пить!
А вот в рассказе «Как тяжело быть коммерсантом» этакий начинающий бизнесмен до того уработался-задергался, что взял да уснул на ходу – и не где-нибудь, а прямо на трамвайных рельсах в безлюдном парке. Нет, это не то, о чем вы подумали. Никто его, болезного, не переехал и не «зарезал» как бедолагу Берлиоза. Просто… трамваи останавливались, пассажиры выходили, охали-ахали, судачили, а потом самые ретивые из них перекладывали как они полагали мертвого на другие рельсы, встречные. И так много раз, пока горе-коммерсант не пробудился от своего сна, чуть не ставшего воистину смертельным, и не пошел своей дорогой с головой на плечах, полной коммерческих планов, дум и забот. Вот жизнь у людей!.. Но поражает в этой истории даже не факт загнанного работой «строителя капитализма», а полный маразм и отчужденность людей – никто не удосужился позвонить в милицию, скорую, отвезти его куда надо, или на крайний случай положить РЯДОМ с путями, а не на рельсы. О темпора, о морес!
И снова буровая в тайге в рассказе «Голый Яр». Чего тут только нет, что только не происходит – страсти кипят не хуже хваленой «Санта-Барбары». Автор превосходно описывает характеры героев, типажи, взаимоотношения между ними, точно вычерчивая каждый нюанс, передавая оттенки живой разговорной речи. Для этого надо побывать в шкуре своих персонажей, самому повариться в их котле, а главное – владеть даром описательного слова.
Виктором Кувшиновым овладевает бес противоречия. Кажется ему, что молодая замужняя повариха Нина издевается над ним, на людях кокетничая и называя его «любовником». Раздражение перерастает в глухую злобу, сердце ожесточается, и происходит взрыв. Он прилюдно обвиняет ее в халатности, грубит. Дальше – больше: отказывается от еды, не понимая, что доказывает себе и окружающим лишь свою глупость, корни которой в юношеском максимализме. И себя довел, и девушку, которой муж – ревнивец и пьяница постыл. И вновь нарыв прорывается самым верным способом – не расшибешь лоб, не поумнеешь. «Бес» оставляет парня. Окончательно или до срока?..
Рассказ «Самородок» – это история жизни человека недюжинной физической силы, да и силы духа тоже, ибо не выжить в подобных нечеловеческих условиях без внутреннего стержня. Двухметровый юнец Анатолий совершил хулиганский поступок и был за это отправлен этапом – дело-то происходило в суровые тридцатые прошлого теперь уже века. Сокамерники заставили его бежать вместе, с тех пор начались мытарства и скитания горемыки по земле отнюдь не обетованной. Поймали, добавили в два раза больше и отправили на зону «чалиться». В лагерях провел Толик всю свою молодость. Чего только там не насмотрелся и не натерпелся. Но – выжил, и главное – остался человеком, не превратился ни в изгоя, ни в падаль. А вернувшись из мест не столь отдаленных, зажил доброй жизнью, обзавелся семьей, детишек настрогал, да еще чужих сирот набрал. Вот они, люди – имя коим «соль земли»!
«Таня» – короткий эпизод из жизни маленькой девочки-москвички, приехавшей в гости к бабушке с дедушкой. Полуторагодовалая малышка хочет быть полезной, берется за любую работу. А рядом пес Трезор, с которым сразу же подружилась. И собака в восторге – откуда взялось такое прелестное создание?!
Еще одна великолепно выписанная история о четвероногом друге – увы, с трагическим финалом – рассказ «Чара». Чара – помесь овчарки с дворнягой – не раз помогала людям. Спасла с другими собаками от напавшего медведя охранницу на складе, привела напарника к рабочему, подвернувшему ногу в лесу… Она же скалится на воровку-повариху. Та на нее и наговорила. Так уж вышло: играла рядом с Чарой девочка, оступилась, упала и раскровенила щеку. А повариха злопамятная тут как тут – дескать, собака покусала ребенка, она бешеная, надобно пристрелить. Вот и пристрелили – кто там разбираться будет, чай не человек. Нелепая случайность, стоившая жизни преданному другу людей. Да оговор мерзкой тетки, до коликов в печенке боявшейся псов. Тем, кто блудит да грешит, не только собак надобно бояться, но и их тоже – животные, они умные, все видят, все понимают. По поверью, если собака облаивает кого, знать, черт за спиной человека примостился.
Автор со знанием дела детально описывает повадки медведя, тонкости рыбной ловли на таежных речках, жизнь людей в глухой тайге. Пять с плюсом за содержательность и столько же за изображенный мир.
Вот с такими немудрящими, но занимательными и, в общем-то, поучительными историями знакомит нас умелый новеллист из Москвы Владимир Богданов.
Общая поэтика творчества В. Богданова – это высокая художественность слова, идейность изображаемого мира, выражаемая то в сентиментально-романтической, то в героико-гражданской пафосности. Художественные приемы, образы, символы и персонажи, выписываемые автором с экспрессией, подводят читателя к вдумчивому анализу окружающего бытия, мягко и ненавязчиво, но со всею своей скрытой силою заставляют разглядеть в обыденном все краски мира и поверить увиденному.
И остается лишь от всего сердца поблагодарить писателя за этот невидимый каждодневный труд, за работу, творимую в душе, когда чувства и ощущения чудесным образом преобразуются в мысли, а те – в слова. А каждое слово – написанное и произнесенное – мало-помалу, по капле, по крупице изменяет Вселенную. И благие душевные порывы, искрение слова вносят – неизменно! – свой вклад в великое противостояние Хаосу и Мраку, неся Порядок и Свет той божьей искры, что светится в душе каждого из нас.
И остается лишь от всего сердца поблагодарить писателя за этот невидимый каждодневный труд, за работу, творимую в душе, когда чувства и ощущения чудесным образом преобразуются в мысли, а те – в слова. А каждое слово – написанное и произнесенное – мало-помалу, по капле, по крупице изменяет Вселенную. И благие душевные порывы, искрение слова вносят – неизменно! – свой вклад в великое противостояние Хаосу и Мраку, неся Порядок и Свет той божьей искры, что светится в душе каждого из нас.
Большое Вам спасибо, Владимир Михайлович! И… так держать!
Эдуард Байков «Наследник Боянов – сказителей земли русской»
Каждый вечер на протяжении без малого двух недель я оставался наедине с книгой столичного писателя Сергея Михайлина-Плавского – сборником рассказов «Гармошка» (Москва, издательство «Книжный сад», 2004). Начав сие вдумчивое и неспешное чтение, я рассказ за рассказом постигал удивительную систему взглядов, живую картину, полную сочных, ярких мазков и красок, великолепных образов, выписанных и выстроенных настоящим Мастером слова.
Я словно прожил вместе с писателем целую жизнь, равную эпохе – с тревожных предвоенных и тяжелых, мрачных военных лет и до нынешних, опять-таки не слишком радостных дней реставрации капитализма в России. Но между этими вехами истории и судьбы (страны, народа, отдельного человека) лежит целый пласт ценнейшей «породы» – жизнь человеческая со всеми своими перипетиями, горестями и радостями, падениями и взлетами, ненавистью и любовью, страданием и наслаждением.
И, черт возьми, она прекрасна – эта жизнь! Как прекрасна природа – колыбель человечества, земля наша, Родина… И не надо другой.
Сергей Иванович как прозаик – писатель настолько самобытный и, я бы сказал, неожиданный, что трудно сравнивать его творчество с именитыми собратьями по литературному цеху – да, наверное, и не нужно это!.. Но одно имя все же всплывает сразу же, как прочтешь пару десятков михайлинских рассказов – это, конечно, незабвенный и любимый едва не всеми Василий Шукшин. В своей переписке с московским писателем Владимиром Богдановым я ничтоже сумняшеся так и выразился: «Михайлин-Плавский – это же второй Шукшин!».
Прежде всего завораживают ненадуманные живые диалоги и монологи героев – это настоящая речь жителей российского села, простого люда – колхозников, рабочих, служащих, – переданная со всей, присущей ей выразительностью и непосредственностью, аутентичной простотой, неприхотливой певучестью, в коей слышится звучание русской души.
Эта речь русского народа, кое-где в сельской глубинке еще звучащая временами, давно уже канула в лету на гигантских урбанистических просторах индустриально-постиндустриальной страны, да и воспринимается подавляющим большинством наших современников как анахронизм. Но вот с новой силой зазвучала она на страницах книги Михайлина и, поди ж ты, пробудила в генетическо-исторической памяти какие-то радостные от узнавания, щемящие сердце отголоски далекого эха – жизни наших предков. Будто, вырвавшись из цепких лап безумно-лихорадочного бытия левиафана-мегаполиса, ты очутился под сенью святого храма, окунувшись в его полутемную прохладу и торжественную тишину. И душа замерла на мгновение и затем, стряхнув с себя пыль повседневных забот и треволнений, в восторженном порыве запела, ликуя.
Родное, близкое, дорогое, забытое – вот тот эмоционально-душевный заряд, который несут прозаические строки Сергея Михайлина, простая и одновременно причудливая канва сюжетов его произведений. Нерасторжимую связь со своим народом, с Родиной, с ее прошлым, с ее природой – бескрайними полями и густыми лесами, голубыми речками и синими озерами – чувствуешь, пускаясь в полет чтения, паря в небе писательского вдохновения и образности.
Сюжеты рассказов Михайлина-Плавского разноплановы, но их объединяет одно – искренность изложения, правдивое изображение человеческой (подлинной, а не выдуманной!) жизни. По сути, это воспоминания творчески одаренной, удивительной по душевной красоте личности, как губка впитавшей в себя множество жизненных впечатлений и, более того (!), умеющей эти впечатления воплотить в красочные образы прозаического и стихотворного слова. В этом и кроется неподдельный талант писателя, творца – редкостная наблюдательность. Превосходная память и великолепное владение словом, вкус к литературной речи. Все это, безусловно, мы наблюдаем в творчестве Сергея Ивановича.
С какой любовью, симпатией и в то же время строгой, беспристрастной искренностью описывает он в своих житейских историях различные и многообразные жизненные ситуации, встречи с людьми, рассказы об их судьбах, случаи из трудовой практики и личной жизни. С каким дружелюбием и, порою, беззащитной откровенностью раскрывает перед читателями и потаенные, укромные уголки своей души, и подробности интимной жизни, при этом детали деликатного свойства выписаны с такой подкупающей естественностью и тактом, что не возникает и намека на скабрезность, вовсю используемую ныне многими не столь чистоплотными в языково-содержательном отношении коллегами Михайлина по перу.
Еще один немаловажный момент. Бывает трудно, описывая жизнь – такую, как она есть, – удержаться от соблазна назидательности, чем грешат подчас социальные прозаики-бытописатели, – ненужного морализаторского словоблудия и банального резонерства. По счастью, Михайлину удалось этого избежать. При всей своей достаточно выпуклой идейности и твердой мировоззренческой позиции, автор как бы оставляет за читателем право делать выводы – это личный выбор каждого.
В то же время, автор не кокетничает, не заигрывает с читателем, лишь славя советское прошлое, как это сплошь и рядом делают ура-патриотически настроенные литераторы. Трудовые будни рядового колхозника были тяжелы и беспросветны – что в жестокие тридцатые, что в застойные шестидесятые-семидесятые. Оттого и радостью-то единственной для мужиков (а то и баб) оставалось хлестать горькую, которую они гнали, несмотря на запреты властей и разнокалиберного начальства, из подручных продуктов. Чудовищное пьянство, поразившее русскую, советскую деревню, было не причиной, а следствием неустроенности жизни и той поголовной нищеты и нужды, имманентно присущей и перманентно продолжающейся как в досоветскую, так и в советскую эпоху и доселе. Так-то что царские, что советские, что постсоветские правители «любили» и «уважали» крестьянина – кормильца страны. Устами писателя Михайлина-Плавского глаголет горькая и суровая Истина.
Русский народ – народ-страдалец, но какую же на зависть всему миру благолепную, душевную, богоугодную культуру он создал – не взирая (а скорее вопреки) на произвол жестоковыйных властителей, гнет кошмарной бедности, бесконечные нашествия злобного врага и происки ненавистников Руси-России! Воистину – Святая Русь!.. И даже в грубых мужицких шутках, пошловато-простецких народных прибаутках, частушках и анекдотах, пронизанных духом здорового эротизма побасенках и лубочных историях – неизменно присутствует эта святость, эта святая простота и добродушная ухмылка наивности.
Справедливости ради надо признать, что юдоль людская слагается не из одних только тягот и невзгод, иначе и жизнь любого отдельно взятого человека казалась бы безнадежной кабалой и каторгой, напрочь лишенной всякого смысла. Так и в текстах С. Михайлина немало забавного, веселого, смешного, просто радостного. Тут тебе и хмельная страсть, и блажь опьянения, и праздничный кураж, и восторг первой любви, и беззаботный смех, и мелкие поблажки чревоугодию, и безграничное счастье любви к родным и близким – к родителям, детям, суженым, к своему отчему краю… Да мало ли безоблачных и сладких моментов; главное – не потерять веру в себя и надежду на лучшее, на то, что однажды мы все-таки «увидим небо в алмазах», как говорил неповторимый Антон Павлович.
Сергей Михайлин сумел передать истинный народный дух в своих рассказах, не занизив планку высокой культуры речи, слогово-стилевого профессионализма и насыщенной идейно-образной содержательности. Уровень его художественно-литературных произведений может и должен служить мерилом писательского мастерства многим пробующим свое перо и уже состоявшимся служителям искусства словесности. Природа щедро одарила в этом отношении Сергея Ивановича, и, как видно, обе писательские музы – Эрато и Каллиопа – весьма благоволят к нему.
Я мог бы снабдить статью отрывками из малой прозы одного из лучших новеллистов России, «короля прозы» – как его назвали в столичном ЛИТО «Орбита-1», приведя множество примеров в подтверждение своих слов. Но, поразмыслив, решил не усложнять текст, перегружая его цитатами, – будет лучше, если читатели всеми правдами и неправдами отыщут книгу замечательного русского писателя и, погрузившись в ее чтение, сами убедятся, что все сказанное выше об авторе – правда.